Страница 31 из 34
Внешний вид монтан и их отношение к Православной церкви
Монтан легко узнают по их внешнему виду. Осунувшееся, желто-серого цвета лицо, вечно опущенные в землю глаза, вытянутые «по швам» руки, медленная походка, тихая слащавая речь, постоянно умащенные волосы – вот характерные особенности монтана. По заповеди Никифорыча, монтаны усвоили себе особый костюм: мужчины носят белые рубахи, непременно с гладким стоячим воротником, и штаны с шелковыми цветными поясами с большими кистями; женщины же – синего цвета сарафаны с серебряными пуговицами, с белыми пришивными рукавами, а головы повязывают белыми платками с узлом на затылке. В таком костюме женщины являются и на радения, мужчины же, как и все хлысты, на радения надевают на себя длинные белые рубахи и широкие шаровары. Все участвующие в радениях, как мужчины, так и женщины, должны быть непременно босыми.
Монтаны не разрывают внешней связи с Православной церковью и настолько усердно посещают храм Божий, что люди, незнакомые с их религиозными заблуждениями, всегда могут признавать их лучшими из православных. К богослужению они являются всегда первыми и из церкви выходят последними, в великий пост говеют, аккуратно бывают на внебогослужебных собеседованиях. В домах своих монтаны имеют иконы, особенно любимые хлыстами: всевидящее око, Косьмы и Дамиана, архангела Михаила на белом коне, а из картин – райских птиц Алконоста и Сирина. Жизнь монтаны ведут воздержную, трезвую и трудолюбивую.
Монтанские беседники, называемые еще чернецами (по-народному мнихи) и черничками
Во второй половине прошлого столетия многие монтаны, недовольные главарями за их крайнее увлечение хлыстовством и желая руководствоваться только правилами Никифорыча, почитаемого ими за «первого человека», отделились от секты и образовали свое собственное общество беседников или беседчиков, подобно тому, а может быть, и в связи с тем, что произошло и в казанском хлыстовстве. По докладу самарского миссионера о. Матюшинского, сделанному на 3-м всероссийском миссионерском съезде, бывшем в Казани в 1897 году[86], самарские беседники имеют в своих общинах почти монастырское устройство: носят темное платье, живут, обыкновенно, большими общинами, причем над женщинами настоятельствует мужчина, а над мужчинами женщина. В свои общины беседники стараются завлечь, под видом обучения грамоте или рукоделиям, девочек-сироток по преимуществу и притом красивых: рябых или кривых в общины не принимают. Беседники, как и монтаны, стараются казаться усердными к церкви православной: посещают все богослужения, являются в храм до звона, охотно жертвуют на украшение храма большие суммы, любят быть попечителями и церковными старостами, к духовенству весьма почтительны и всячески стараются расположить к себе приходских священников, наоборот, при помощи всевозможных интриг вредят тем, которые вздумали бы уличать их в принадлежности к сектантству. Радения у них совершаются редко, с большими предосторожностями и только в небольшом кругу избранных. Обычные же моления свои они называют «беседками»; на них они поют православные церковные песнопения и читают акафисты или особые каноны. При общинном устройстве секты, рядовые члены ее работают на главаря даром – «ради спасения души». Члены секты не имеют своей воли: во всем и даже в противозаконных действиях они беспрекословно повинуются руководителю своему. Главари беседников любят производить сборы пожертвований на Афон и другие святые места, причем большая часть сборов утаивается ими в свою пользу. Брак беседники отрицают и в случае поступления в их секту женатых, последние дают клятву «жить с женами, как с сестрами».
Монтанские беседники настолько скрытны и лицемерны, что их часто отказываются признать сектантами даже приходские священники, дающие иногда самые лучшие отзывы об них. Мало этого. Беседники обманули собою даже самарского преосвященного Гурия, который 28 февраля 1902 года писал в консисторию: «Всегда, как только возбуждается у нас вопрос о беседничестве и беседниках. я чувствую глубокое смущение: мне все думается, что мы составили неправильное понятие о них, и сами отчуждаем от жизни Божией, подозревая в беседничестве сектантство»[87]. Точное исследование, однако же, не подтвердило мнения преосвященного Гурия о монтанских беседниках. Оказалось, что они действительно сектанты, отпавшие от Церкви православной. 1) Сами они называют себя «избранными людьми Божиими», «святыми угодниками божиими», но православными называть себя не хотят в общепринятом смысле; 2) Св. Писание отвергают, а «истинным евангелием» называют только наставления своих главарей; 3) Церковь, таинства и иерархию порицают в самых грубых выражениях; 4) необходимость веры в искупление, совершенное Иисусом Христом, отрицают, утверждая, что спасение совершает только «первый человек», хотя он и мирянин; 5) гнушаются есть мясо и пить вино, называя последнее кровью сатаны; 6) Спасителя называют «Богом мертвым» и потому в Страстную неделю нарочито не постятся и намеренно предаются невоздержанию; 7) ближними считают только членов своей общины, а православных, не исключая ни родителей, ни детей, признают своими врагами и никогда не оказывают им никакой помощи: «Лучше свинью накормить, – говорят они, – чем православного напитать».
Никифорычу считают обязанными своим происхождением очень распространенные в Заволжье две полусектантские-полумонашеские общины: богомолов и келейниц. Но они не заслуживают серьезного внимания: первая – по неопределенности своего учения, а вторая – потому, что совершенно утратила свой религиозный характер и уже давно превратилась в «рассадник разврата»[88]. В доказательство сказанного достаточно упомянуть, например, о келейничестве в селе Большой Каменке Самарского уезда. В этом селе в настоящее время 48 келейнических общин. Но вот что пишут[89] о них на основании документальных данных: «Помимо народной молвы о разгульной жизни келейниц и о тайных, позорных и преступных деяниях, самые неопровержимые данные подтверждают сказанное: 15 келейниц значатся по документам церковным породившими детей и не однажды, а по два – по три и даже по четыре раза; кроме этих восемь келейниц после первых незаконных родов вышли в замужество». К сожалению, это зло не ограничивается Заволжьем, а все более и более распространяется по России, есть даже в Петербурге.
Литература
Калатузов В. Монтаны (Эпоха. 1864. Август).
Вратский Александр, свящ. О монтанской секте в пригороде Ерыклинске, Ставропольского уезда (Самар. епарх. вед. 1875. № 15. Ч. не офиц.).
О секте монтанской в селе Дубовом Умете, Самарского уезда (Самар. епарх. вед. 1870. № 16, 18, 19, 21 и 23).
Кесарев Е., свящ. Беседничество, как секта. 1. Беседчики Самарской епархии. Самара, 1905.
Марьяновщина
Секта эта появилась первоначально в селе Збурьевке Днепровского уезда Таврической губернии, в период времени между 1845–1850 годами и распространена в Таврической и Херсонской губерниях (особенно в селах Долматовке, Малых Конопях, Костогрызовой, Алешковских хуторах и др.). По существу своего учения она должна быть отнесена к одному из толков хлыстовщины, хотя в первое время ее считали скопчеством, в ней есть нечто заимствованное из молоканства.
Основательницей этой секты была «матушка Марьяна», дочь Челбасского крестьянина, жившего в Збурьевке, Стефана Бабенка, Она была замужем за слесарем Павлом Тимофеевым, бывшим денщиком полковника Жерве, горьким пьяницей. Овдовев, Марьяна приобретала себе пропитание тем, что читала над покойниками псалтирь. Задумав открыть школу для девочек, она купила себе за три рубля небольшую «хатенку». Между рухлядью, оставленной прежним владельцем избы, она нашла доску, служившую покрышкою для ведра с водою. Обмыв эту доску, Марьяна заметила на ней нечто похожее на лик Богоматери и повесила ее среди икон. Вскоре после этого по селу распространился слух о чудесах, происходящих по молитвам Марьяны в ее доме перед новоявленной иконою. Рассказывали о том, что лик Богоматери чудесно обновился и просиял, что мгновенно ослепшая мать Марьяны за кощунственный отзыв об иконе по молитвам дочери получила чудесное исцеление, что икона источает слезы и т. п. Народ стал стекаться к Марьяне толпами, чтобы помолиться перед ее чудотворною иконою, перед которою были уже поставлены большие подсвечники и зажжены во множестве «неугасимые» лампадки. Марьяна читала акафисты и пела церковные песни; но скоро стала петь и какие-то псалмы. Пошел слух о новых чудесах. Народ стал стекаться во множестве даже из отдаленных мест – из области войска Донского, из Одессы, Николаева, Киева, Полтавы. Марьяну стали называть уже «матушкой», «Божьей угодницей», целовали ей руки; притекали и щедрые пожертвования. Купцы Махортов и Кравцовы перестроили ее избенку в большой, просторный дом с хорошо обставленной молельнею. Для богомольцев при доме были выстроены флигеля. Марьяна наконец и сама уверовала в то, что она – избранница Божия; стала держать строгий пост; надела на себя вериги. Так прошло три года. К Марьяне прибыли из г. Николаева шалопуты. После долгих усилий они увлекли ее в свою секту. Им интересна была ее «чудотворная» икона. Шалопуты совратили Марьяну главным образом при помощи какой-то книги, которую они показывали только ей одной, да и то под большим секретом. В книге было нарисовано много кругов разной величины, один в другом, а в средине благословляющий ангел. «Пока не обойдешь образом круга много раз, не познаешь, что есть благодать Божия», – говорили Марьяне шалопуты. По другим известиям. Марьяну совратил в скопчество проживавший в Николаеве скопец Су хонин. Марьяна начала устраивать у себя по ночам тайные собрания; дом охранялся особыми сторожами; оконные ставни плотно закрывались; двери были на запоре. Для участия в этих собраниях приезжали лица из многих и отдаленных мест, из Николаева, Одессы и даже некоторые монахини из московских монастырей. Что происходило на этих собраниях, посторонним узнать было трудно. «Как я ни охоча была подсмотреть, – рассказывает родная сестра Марьяны, жившая с нею в одном дворе, – никогда не удавалось; только и слышно было, как топают ногами; догадывалась я, что-либо танцуют, либо бегают, кружатся». В это время Марьяна не распространяла еще никакого сектантского лжеучения; но от сестры своей несколько раз требовала, чтобы, ради соблюдения телесной чистоты, она разлучилась с своим мужем и жила с ним «как сестра с братом». Но скоро по образцу собственных собраний Марьяна стала устраивать собрания и во многих соседних и даже отдаленных селениях, часто посещала их, руководя ими и поставляя для них «старших братьев», которые, в свою очередь, приезжали к ней в Збурьевку, для советов. Однажды она привезла с собою монахиню из московского монастыря Надежду и двух девушек, одетых в черные платья. Затем до 1857 года Марьяна еще несколько раз выезжала то в Киев, то в Москву, то в Одессу или Николаев и каждый раз привозила с собою несколько новых девушек, а сама начала «чудить»: ходила всегда «не в своем виде» – с распущенными волосами, полунагая – летом, зимой – босая, ела в 2–3 дня один раз. Дом свой обратила в «монастырек» с полуцерковными богослужениями днем – и хлыстовскими радениями по ночам.
86
Ср.: Мисс. обозр. 1897. С. 835–836.
87
Кесарев. С. 114.
88
Калатузов // Эпоха. 1864. Август.
89
Кесарев.