Страница 3 из 5
– А-а-а, убью все равно, – засипел он, ударил священника ногой.
Мужики скрутили пьяного, увели в темноту. Бабы, окружив лежащего в беспамятстве попа, заголосили, зарыдали.
– Господь спас… Защитил Бог от пули… Воды принесите… Настасья, жена-то где?
Брызнули Аввакуму в лицо водой…
– Петрович, домой отнесем…
– Я сам, сам я… – Аввакум встал, – идите с Богом…
Гулко в осеннем воздухе звучат звуки набата. Пара телег, нагруженных мокрыми бочками, стуча в неровной колее деревянными колесами, спешит к дыму и пламени, охватившим поповское подворье. Развевая рясу, удерживая нагрудный крест, бежит к своему горящему дому Аввакум.
Мужики суетятся у пылающего двора. Настасья Марковна, прижимая к себе трехлетнего Ивана, мечется среди баб, которые, причитая, стараются удержать ее в сумятице бедствия.
– Я видела, я видела, это Фома дом спалил! – кричала, стуча клюкой, старая нищенка.
Аввакум молча смотрел на свое погибающее в огне жилище, на снопы искр, взлетающие над пожарищем, на обезумевшую Настасью, на мужиков, плескавших воду в свистящее языкастое пламя.
– Ничего, Марковна, ничего, – тронул он осторожно плечо жены, – Господь не оставит… В Москву пойдем…
Москва. Казанский собор.
Внимателен взгляд протопопа Ивана Неронова, сочувствующе кивает он, слушая печальный рассказ Аввакума.
– У меня пока поживешь, – Неронов мягко трогает плечо беглого священника, – для земляка в моем доме всегда приют есть… А что приход свой оставил… Перед Богом ответишь.
– Отвечу, – Аввакум оглянулся на жену, что прижала к себе сына у соборной ограды, – отвечу, отче…
Несколько толстых свечей топят пламенем воск, который тонкими узорными ручейками бежит от огня, застывая причудливыми наростами.
Духовник царя протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев улыбается устало архимандриту Новоспасского монастыря Никону. Белая рука протопопа нежно гладит страницы церковной книги…
– Не уберем «многогласия» в храмах, не устраним нарушений в богослужении, «нестроения» в церковной жизни еще более вырастут…
– Больше проповедей нужно, учить нужно верующих, да книг церковных поболее… – дьякон Федор в глубине комнаты тощ и строг взглядом.
– Да уж нам поучиться надо у Неронова, проповедовать он великий мастер, – архимандрит завистливо блеснул глазами, – что-то задерживается протопоп…
– Он обещал пришлого попа показать, сбежал от прихода поп-то… – дьякон Федор в своем углу все так же сух и безличен.
– От патриарха посылали в село к нему, – Вонифатьев строго глянул в сторону дьякона, – подтвердилось все. Мученик он, за веру пострадал.
Входит Иван Неронов, за ним Аввакум.
Взоры всех обратились к нему, но не смутился молодой поп, двинулся к Вонифатьеву.
– Благослови, отче…
Царь Алексей Михайлович очень молод и лицом бел. Сопровождаемый своим другом постельничим Ртищевым тяжело несет он свои царские одежды, благочестиво кланяется иконам, проходя по дворцовым покоям…
Выпрямился Алексей Михайлович после благословения духовника своего Вонифатьева, остро, с любопытством взглянул прямо в глаза Аввакуму. Тот спокойно выдержал взгляд царя, в свою очередь серьезно глядя в лицо государю.
– Молод ты, давно ль в священниках? – государь жестом усадил окружающих.
– С двадцати двух лет…
– Наслышан о твоем благочестии, да о службе ревностной… Мало таких как ты в нашей церкви, мало…
– Учить священников надо, государь, книги церковные надобны, много книг. Да и школ нет, – Вонифатьев осторожен и сдержан, – отец Аввакум каждый день Священное писание прилежно читает, да таких людей на Руси мало…
Царь недвижим, рука подперла щеку, взгляд на пламени свечи.
– Старосту вашего, Ивана Родионова за самоуправство плетьми принародно били, к весне он сам новый дом тебе построит… Слышишь, отец Аввакум?
– Слышу, государь…
– Высок ты благочестием своим… Вижу, далеко в жизни своей пойдешь.
Неронов склонил голову в тихой улыбке, Никон сдержан, завистлив и подозрителен…
– Государь, с книгами решать надобно, – голос Вонифатьева тих, но настойчив.
– Надобно, – соглашается царь.
Аввакум подошел к Никону… Тот неприязненно покосился на него, отодвинулся…
– Великий Пост скоро… – царь испытующе взглянул на Аввакума, – а ну как отец Аввакум сущность свою в проповеди покажет, слово Божье прихожанам доведет? Думаю, что в силе словесной и Неронову, да и Никону не уступит…
– Молод еще Аввакумка проповеди с московских амвонов вещать, – Никон обижен и уязвлен, – да и бородой не вышел…
– Бывает, что борода долга, да ум короток… – дьякон Федор смотрит на царя прямо, – не верь завистникам, государь…
Голос Аввакума торжествен и звонок, внимательны «ревнители», царь Алексей, жадно впитывая слова молодого попа, постепенно словно бы наливается строгим величием и пониманием своего высокого предназначения…
– Оглянитесь окрест, все ли страны христианские Господа чтут с истинным благоговением? Все ли христиане, будь то католики или лютеране, все ли они бегут мирских соблазнов, все ли молят Господа о вечном спасении денно и нощно?.. Потому Царьград турки пожгли, православие потоптали…
Наша же русская земля Божьей милостью и молитвами пречистой Богородицы татар погнала, веру свою спасла, а с нею вместе и царство русское устояло. Император царьградский Иоанн недаром перед смертью своею рек: «В земле восточной больше всего православия, а Русь – высшее христианство…».
Зрите, православные, уже не храм святой Софии в Царьграде, а Успенский собор в Москве является центром православного мира, Рим первым принял христианство, да пал под язычниками, Византия стала вторым Римом, да заколебалась в вере, басурманам покорилась. Москва – третий Рим, здесь вершина православия и в этом сила русского царства. Придет день и все христианские страны сойдутся в единое царство русского православия ради, перейдут все христианские святыни из неправоверных Рима и Царьграда в истинно православную Московскую Русь…
– Нехитрое дело – псковского старца Филофея мысли пересказывать, – наклонился над ухом государя архимандрит Никон.
– Ты что же, отец Никон, другие мысли имеешь? – молодой царь взглянул строго, – через величие церкви величие стране пророчит Аввакум…
– Не дело, государь, такому человеку попом в заблудшей деревеньке сидеть, для церкви он в Москве нужнее, – с другой стороны клонит бороду к царю Ртищев, – здесь ему место найти надобно…
1652 год. Тишина под сводами столичного собора прерывается плавными вздохами церковного хора, унылый ритм заупокойной службы в тусклом свете жертвенных свечей хмурит и без того печальные лица людей, плотно стоящих в храме, так что перекреститься трудно, не то что положить поклон.
Бледен огонек тонкой свечи в пергаментно-прозрачных пальцах бывшего патриарха Московского Иосифа, отжившего свой век.
Царь не скрывает слез, но лицо уже озабочено думой о том, кого судьба пошлет в новые руководители Русской Православной Церкви, кто будет новым патриархом и его первым помощником в деле укрепления государства.
Здесь же иерархи, высшие сановники и бояре-советники Алексея Михайловича. Здесь же и знакомые уже лица Неронова, Вонифатьева, Аввакума, мелькают фигуры отцов Федора, Данилы, Лазаря, Логгина – будущих идеологов раскола.
Голос царя за кадром грустен и озабочен.
– Господи, один перед престолом своим стою, помоги, Боже, дай силы верный выбор сделать, человека достойного в патриархи определить… Отец Стефан стар и немощен, а то хорошо бы… Нет, помоложе кого… Из митрополитов только один Никон новгородский… Аввакум Петров молод совсем, да и горяч больно, Иван Неронов мягок, а здесь рука твердая нужна… Кроме Никона некого более, да уж горд больно митрополит… Эх, молод Аввакум, молод…