Испытание веры

– Мне лучше знать, – уверял спортсмен.

– Будь ты другом, знал бы, в каком он состоянии, – разъяснила женщина, считая так без всяких сомнений.

– Ты не знаешь, о чём говоришь, – не согласился Дима, посчитав, что мать ничего не поняла, сказав всё это лишь для того, чтобы он бросил Сашу и вернулся к своей мечте, но этой Олимпиады не было бы в его жизни, если бы не друг, лежавший сейчас за дверью. И сколько бы она не пыталась внушить обратное, спортсмен не изменит решения. Парнишка нуждался в нём, как никогда и, даже, если говорил о нежелании видеть, кого бы то ни было, тем самым позволяя достичь им успеха без лишних эмоциональных потрясений, на самом деле всё иначе. Саша всегда делал одно, но имел ввиду другое и как раз это тот самый случай.

Думая об этом, Дима вспомнил их встречу после похищения, где Саша показал всю свою уязвимую сущность, скрывавшуюся под маской непосредственности. Тогда спортсмен не знал, насколько сильно юноше необходимы близкие, способные не только выслушать и вскоре после этого обругать, но и понять, что есть самое важное для него. Дима оказался рядом, был этому рад и сейчас не станет терять шанс встретиться с другом, пока тот ещё способен видеть его и испытывать простые человеческие эмоции. – Саша мне важен так же, как и я ему. Это твои проблемы, если ты не видишь всего, хоть и являешься специалистом в этой области.

– Я не ошибаюсь, – уверенно твердила женщина.

– А знаешь, в одном ты права, – пришло в голову Диме, – медали очень важны, для этого спортсмены и едут на Олимпиаду. Я не стал исключением. Но в одном все же заблуждаешься.

– В чём? – заинтересовалась она.

– Я действительно испытывал бы всевозможную ненависть, злобу и куда более мощные эмоции…

– Вот видишь! – сказала Наталья Борисовна. По её мнению, сын понял ситуацию, и совсем скоро прекратит винить всех подряд.

– Я бы возненавидел себя и все собранные медали на Олимпиаде, если такие будут, потеряв возможность провести с другом достаточно времени, – ответил он, что совсем не понравилось женщине. Она надеялась на другое. – И в первую очередь тебя за то, что прикидывалась такой хорошей и доброй лишь для того, чтобы отдать долг, смысл которого даже не поняла.

– Я всё делала…

– В том переулке Саша не был роботом с заложенной программой, во что бы то ни стало сделать доброе дело, чтобы отдать какой-то долг, – объяснял Дима, говоря искренне, без какого-либо притворства. – Если бы ты тогда видела его глаза. Он спасал нас, потому что хотел помочь, заставлял прожить больше, чем, казалось, нам отведено. Я чувствовал эту энергию, огромное желание спасти наши жизни и не мог, не поддастся стремлению незнакомца. Благодаря этому я сейчас стою перед тобой, не только живой и здоровый, но ещё и готовый завоевать золотую медаль, которую шесть лет назад пообещал Саше, находясь в палате реанимации. Вот это настоящая помощь. А то, что делаешь ты… Возможно Саша чувствовал твою пресность по отношению к нему, от того и не смог выкарабкаться.

– Я не сообщила о состоянии Саши, потому что считала, так будет лучше, – сказала женщина. – Мне жаль, что ты не можешь этого понять, – Наталья Борисовна почувствовала себя, как никогда подавлено, ведь не каждый день слышала из уст сына подобные обвинения. – А сейчас иди к нему. Возможно, эта встреча может стать последней, – переменилась в лице женщина, осознав: спор не принесёт ничего, кроме разлада. Дима находился в шоке от известия. Ей необходимо дождаться, пока он успокоится и лишь тогда продолжить разговор.

Не сказав больше ни слова, спортсмен вошёл в палату. Его сердце колотилось сильнее, нежели на трассе. Он волновался так сильно, как только мог, боялся увидеть перед собой умиравшего друга, тогда как в памяти образ остался совсем другим. К тому же, слова матери всё же не прошли незаметно. Он действительно должен был знать о недуге друга и, даже, не смотря на все запреты посещений, о которых Саша и не подозревал, Дима обязан был приехать, хотя бы раз, но не сделал и попытки, словно что-то мешало.

Юноша лежал на кровати, подключённый к многочисленным приборам. Уже у двери Малышкин почувствовал всю угнетающую картину приближавшейся смерти. Стены онкологического отделения не могли иначе представиться. Здесь умирали люди, теряя надежду вместе с глотками свежего воздуха, вдыхающими в грудь с мыслью о том, что любой из них мог стать последним. Ничто кроме соболезнования, тоски и боли не находилось поблизости, когда видишь подобную картину. Человек «угасал», ничто нельзя сделать, кроме как остаться сильным перед близким, не показывая страх, овладевший всем телом и душой при виде того, в чём бессилен.

Дима вошёл в надежде справится с нахлынувшим, но сильно ошибся. Когда в отражении зеркала показалось бледное, как постельное бельё, лицо Саши, он остановился. Словно в ступоре, молодой человек не смог пошевелиться. Выпученные глаза, как ничто другое, выдали перед Сашей, заметившим друга в дверях, но не сказавшим ни слова. Оставшись на одном месте, он попытался успокоиться, стараясь выглядеть не так жалко. Дима посчитал свой внешний вид ещё более плачевным, нежели друга, наблюдавшим через зеркало на попытки Малышкина справиться с самим собой и, наконец, подойти, сделав несколько шагов навстречу.

– Привет! – пересилил себя Дима, встав рядом с Сашей.

Его затрясло от брошенного взгляда на друга, на лице которого читалась неясная реакция: то ли злость, то ли разочарование, то ли что-то иное, смешенное с многочисленными эмоциями, которые юноша испытывал в тот момент. В любом случае, обратной дороги не было. Спортсмен уже стоял в палате и считал реакцию Саши в свою сторону вполне заслуженной.

– Мне нравится зеркало, – ни с того ни с сего заговорил он.

– Что, прости?! – не понял Дима, переспросив.

– В Москве у меня тоже в палате было зеркало. Я мог видеть любого, кто заходит до того, как увидят меня. Так я мог немного подготовиться.

– Подготовиться?

– Да, – не поворачивал голову Саша, лёжа в одном и том же положении для собственного комфорта. – У людей может быть разная реакция при виде ракового больного. Интересно наблюдать. Правда, гостей у меня немного.

– Прости, – тут же начал оправдываться Дима.

– За что? – быстро остановил его юноша.

– Я не приходил к тебе все эти месяцы. С того момента, как…

– Я пытался покончить с собой на глазах у десятка людей?

Дима промолчал. Одно время он действительно считал: Саша не выдержал навалившихся на него проблем и решил избавиться разом от всего. К этой мысли он пришёл не сразу и до сих пор не знал причины поступка. Единственное, что говорила мама, так это то, что ничего подобного Саша не повторит. Малышкин остался в неведении, но очень хотел узнать правду, разве что, время для этого вышло.

– Я хотел увидеть тебя, Дашу, Антона… Всех вас, ведь, вы все для меня стали настоящей семьёй, ведь её у меня не было. Почти не было, – поправился Саша, продолжив, – но подходящий момент так и не настал. Просто неподходящий год. Вам не нужны лишние стрессы…

– Позволь нам самим решать, – вмешался Дима.

– Поверь, я не хочу стать преградой…

– Да что с вами такое? – разозлился Малышкин. – Почему вы все думаете, что медали для меня важнее человеческой жизни, тем более твоей? Я никогда не шёл по головам. Да, я хотел и хочу медали, но не такой ценой.

– Помнишь своё обещание? – снова напомнил Саша о том, о чём Дима не забывал.

– Да.

– Ты не выполнишь его, если будешь думать лишь о том, в чём бессилен. Я говорю тебе, как уже дипломированный психолог, сдавший экзамены экстерном и, наконец, получившим то, к чему долгие годы стремился.

– Снова хвастаешься? – не мог не заметить Малышкин, немного растопив лёд беседы.

– Жаль, не воспользуюсь дипломам, – снова напомнил себе он.

– Не отходи от темы, – вернулся к прежнему разговору Дима. – Я буду решать, что мне делать со своей жизнью. Время, когда ты заставлял выполнять свои прихоти, прошло, поэтому, послушай меня. Я буду рядом, хочешь ты того или нет. И будь уверен, это не последние дни твоей жизни. Всё наладится, вот увидишь.