Ступеньки в небо

- Он позвал ирландку на ланч, - с обидой сообщила трубка.

- А! Ага.

Кажется, что-то начинало проясняться.

Напряжение немножко спало. Дошло до меня, наконец. Это Соня-диллерша решила, что мне сегодня почему-то слишком хорошо с утра.

- Ты когда на нее порчу наведешь? - возмущалась Соня. - Чтоб у нее морда распухла!

- Так сразу невозможно.

Я пришла в себя. Теперь полагалось немедленно начать оправдываться. - Необходимо сосредоточиться...

- Пока ты тут будешь сосредотачиваться, она его на себе женит...

- Против судьбы не попрешь...

- Прямо! Какая там судьба?

- Да уж какая на роду положена...

Спать хотелось мне. Просто очень хотелось спать. Не могу функционировать, не выспавшись. А уже сколько суток не спала...

- Знаешь что, ты мне за мои бабки мозги не пудри. Не можешь - научим, не хочешь - заставим. Или другого найдем. Желающие заработать всегда есть.

Внушительно помолчав в трубку, Соня сочла нужным осведомиться: - Фотография тебе нужна? Или ногти, волосы, что там еще?

- О господи! - опять выдохнула я, представив себе на минуточку возню с обрезками чужих ногтей или, еще приятнее, волос.

- Я еще тоже кое-что знаю, - хвалилась Соня. - Про то, как такие вещи...

- Что ж ты сама не сделаешь? - поинтересовалась я.

- Тебе за это зелененькие платят... Вот и работай. А я чем могу: даже фотографию добыла. Вот так, подкараулила красавчиков и чик-чирикнула камерой... Сейчас занесу. Где-то, минут через десять...

- Нет, нет, позже! - попросила было я, но Соня уже кинула трубку.

Оказывается, не так уж рано и начинался мой день: на часах фосфоресцировали девятки вперемешку с нолями. Пришлось вылезать из кровати, на скорую руку приводить себя в порядок.

Серж все не просыпался. Мне страшно хотелось залезть обратно под одеяло, плотно прижаться к теплому, размягчившемуся во сне телу моего возлюбленного. Да, именно: возлюбленный, я очень любила когда-то это слово... Особенно, если произносить торжественно, по слогам: - Воз-люб-лен-ный!

Звучит так прекрасно, из рыцарских романов, из тысяча и одной ночи... Ах, все это детство, "счастливое" мое. Опять меня понесло. А я назло не буду... Все же как здорово, как приятно: возлюбленный.

Стоп, говорят вам! Размечтались. Заехали. Назад! Опомнитесь, мадам. Времена возлюбленных давно прошли. Настали времена партнеров. А потому - приказываю вам: не расслабляйтесь, сударыня! Ни на что не надеяться, ни во что не верить, ничего не ждать... Соответственно, с красивыми словами. Партнер, не более того. Выпала случайно хорошая карта, ну и ладно. И спасибо. Получили - а теперь забыть! Забыть, забыть.

Мне все же не удалось сдержаться, не поцеловать Сержа. Ладно, в последний раз... Осторожно, чтобы не разбудить... Тяжкий вздох на прощанье... И, плотно прикрыв за собой дверь в спальне, - на караул! На стражу у входа, чтобы диллерша не успела разнести мне весь дом своим трезвоном.

Отворила я вовремя: она уже заносила кулак, целясь на кнопку звонка.

К счастью, надолго задерживаться Соня сегодня не собиралась.

- Вот я тут болтаюсь, - завела она свою обычную песню: - за тебя твою работу делаю, а люди в это время бабки клепают.

Но не такая это была растяпа, чтоб чего-нибудь не заметить. Войдя, потянула носом, а уходя, вскользь спросила: - А ты что, замуж за этого вышла, что ли?

- Да нет, тот вообще уехал.

- Во даешь! - позавидовала диллерша. - Рожаешь ты их, что ли?

Я промолчала, но Соня не успокаивалась.

- А этот, новый... - она кивнула подбородком на закрытую дверь спальни: - Этот что, богатый?

Я пожала плечами.

Она еще переждала пару минут, но я все равно не стала распахиваться настежь.

- Чтобы завтра он ее в упор не видел! - отчаявшись, приказала Соня. Затем исчезла, даже не дав мне ответить.

Со вздохом облегчения закрыв за ней дверь, я стала рассматривать фотографию, которую сунула мне диллерша.

Запечатленная там парочка, явно того не подозревая, была застукана очень вовремя, засняли их в машине, в упор, крупным планом.

На мужчине торчком стояли усы, одежда топорщилась... Сам он, прикрывая глаза, рвался в бой. На лице женщины застыло выражение блаженства, смешанного с довольством собой.

Драма, разыгрываемая вокруг усатого, была выше моего понимания: лично мне второй раз не захотелось бы наблюдать этого "гусара".

Я подожгла фотографию в пепельнице. Я не знаю, зачем это сделала. Все получилось автоматически, бессознательно, словно кто-то руководил движениями моих рук, или же мои руки сами распоряжались своими действиями. Во всяком случае, мозг мой в этом процессе не участвовал. Вернее, чудился мне неясный голос, доносившийся откуда-то изнутри, тихо-тихо, будто шепотом, просил не делать этого. Только тело мое -(видно, именно о таких случаях и говорят: будто бес вселился) не послушалось этого голоса. Как будто со стороны я наблюдала, как пальцы перебирают спички, отрывают от картонки, зажигают... Затем огонь набирает силу...

Вот тогда и появился страх, который погнал меня в спальню. Я присела на кровать, не понимая, ни зачем пришла, ни что делать дальше... Случайно, а может, инстинктивно заглянула в календарь. Там черным по белому моими каракулями было нацарапано, что в десять должен появиться клиент по имени Крис. Нет худа без добра, вышло, что диллерша подняла меня вовремя.

С удовольствием, еще раз порадовавшись тому, что он продолжал спать, я опять поцеловала дрыхнувшего без задних ног Сержа. Мне, конечно, уже стало ясно, что разбудить его не так-то просто. Что тоже очень похоже на меня. Американцы в подобных случаях говорят: "Вот елз из нью" в том смысле, что это уже не новости... Все же стараясь двигаться по возможности тихонько, видимо, по инерции, я вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Фотография в пепельнице догорала, с сильным шипением погружаясь в клубы черного смрадного дыма. Лица на фотографии съежились, скорчились, разъединились... Неожиданно эта пара представилась мне очень ясно, как в кино. Женщина цеплялась за мужчину, мужчина отрывал от себя ее руки... Над ними торжествовало лицо Сони-диллерши.

А в ушах у меня ехидно звенели слова из дурацкой детской песенки, которую соседские девчонки от нечего делать распевали во дворах... Кажется, до сих пор они там орут эту ерунду: "Колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй маленький обед...". Слова этой песенки с самого детства были выше моего понимания. И никто никогда не мог объяснить мне, что это за маленький обед за такой... Вроде бы мое поколение особо не голодало, если не считать времен хрущевских дел с кукурузой и Вьетнамом, куда, как ругались шепотом в очередях, уходил русский хлеб.

Мне пришлось несколько раз с силой тряхнуть головой, дабы отлепить от себя малоприятное видение расставания людей, знакомых мне только по рассказам диллерши. Но видение все не уходило. По лицу ирландки стекали обильные слезы, преображаясь в большие мутные капли на кончике носа. Мне стало противно. Терпеть не могу, когда плачут. Никакой жалости почему-то не испытываю при виде слез. Ничего, кроме отвращения. Мерзкое я существо. Ненавижу себя. Что мне сделала эта ирландка? За что я ее так?

Я чувствовала себя виноватой, будто действительно колдовала и наколдовала... Зачем только я зажгла злосчастную фотографию? А когда дым рассеялся совсем, когда от фотографии осталась кучка черного пепла, мне стало совсем худо. Скверно, ужасно, да еще сильно заболела грудь. Я высыпала пепел в унитаз, спустила воду, вымыла пепельницу... Толстенное, к тому же ужасно едкое жало сидело в груди. Что я наделала, мне самой было не понять, я только интуитивно чуяла: натворила нечто, непозволительно плохое.

Я опять заглянула в спальню, немножко посмотрела на Сержа. Тот спал мирно, крепко. Он даже чмокал губами, ну просто, как маленький ребенок. Жаль было его будить да приставать со своими проблемами... Только поцеловать, совсем легонько...