Любовники

Наверное, она закричала – она не помнит. Помнит только, как хозяин со странным именем Никандр Никандрович хлестал Бобика сложенной в несколько раз толстой, как канат, верёвкой.

Потом мама водила Дину каждый день в больницу, где той делали уколы в живот. И ещё ей зашили на груди рваную рану от острых зубов Бобика, заклеили её пластырем, и у Дины на этом месте осталась белая незагоревшая кожа.

***

Собаки приближались к Дине, не обращая на неё особого внимания: ну идёт девочка, пусть себе идёт, расступимся, обойдём стороной.

Пожалуй, именно тогда Дина впервые отчётливо услышала этого обитавшего внутри неё Кого-то. Он говорил: «иди, как идёшь, и не вздумай бояться и убегать!»

Дина послушалась, собрала всю свою силу воли и, не сбавляя и не ускоряя шага, поравнялась со стаей.

Стая пропустила Дину сквозь себя, не забыв потявкать в её сторону. Возможно, это было приветствие, а может, предупреждение – мол, не смей нас задирать, а то мы не посмотрим, что ты такая маленькая и беззащитная.

«Не убегай, только не убегай!..» – повторяла Дина про себя наказ внутреннего голоса. Но спина коченела от сознания того, что там, за ней бредёт сейчас стая полудиких собак, и неизвестно, что может взбрести им в голову…

И вдруг что-то сорвалось в Дине: страх стал неуправляемым, застил глаза, ум, заледенил нутро. Она побежала. Она ничего не понимала и ничего не чувствовала. Окраиной сознания она уловила, что собаки мигом догнали её, окружили и с остервенелым лаем, которого она не слышала, бегут рядом, хватая зубами за рейтузы, натянутые на голенища валенок, и за подол пальто.

Они отстали от Дины в том месте, где сельхозная дорога переходила в городскую улицу.

Дина забежала в магазин, расположенный на углу крайнего дома – это был самый большой в то время продовольственный магазин в их небольшом городке – и только тогда окончательно пришла в себя.

Она остановилась в тамбуре, между двумя застеклёнными дверями – одни вели внутрь магазина, а другие на улицу – и прислонилась к стене.

Собак нет, она в безопасности, пальто не порвано – значит, они не кусали, а только пугали, лицо не в слезах – значит, она не плакала. Это хорошо, что она не кричала и не плакала. Почему Дина решила, что это хорошо, она не знала.

В магазине было очень светло от множества свисавших с потолка ламп в металлических колпаках, и всегда пахло молоком и свежим хлебом, лежавшим на деревянных решётчатых полках с колёсиками.

У каждого отдела в этом магазине было своё звучание.

Справа от входа обитали стеклянные голоса: бутылки с глуховатым звоном стукались друг о друга в деревянных ящиках, а стаканы весело позвякивали на эмалированных поддонах. Ещё здесь энергично журчал крутящийся фонтанчик, на котором продавщица тётя Валя мыла использованную посуду. Тут можно было попить сока, например, томатного – он лился плотной тугой струёй из большого стеклянного кулька с крышкой в гранёный стакан и пенился в нём как-то по-особому, не так, как, к примеру, виноградный или яблочный. Или газировки, скажем, «крем-соды» – которая с шипением струилась из длинного горлышка зелёной бутылки, и нужно было вовремя взять стакан и поднести его к губам, чтобы губы и нос обдало лопающимися пузырьками и их приятным острым сладко-кислым и крем-содовым запахом.

В бакалейном хрустели газетные листы, из которых делали кульки под макароны, муку или конфеты, и шуршали большие алюминиевые совки, зачёрпывающие лапшу или сахарный песок из выдвижных фанерных коробов или прямо из лохматых серых мешков.

А в молочном отделе звучала целая симфония… Сначала собравшаяся в ожидании молока очередь слышала глухой скрежет металла о щербатый цементный пол – это тяжёлые полные бидоны подтаскивали крюками к прилавку. Потом раздавалось звяканье и чпоканье – открывались два бидона, и тут же начиналось клацанье литровых или полулитровых алюминиевых черпаков на длинных ручках о посуду покупателей, сопровождаемое вкусным густым бульканьем и таким же густым и вкусным журчанием молока, наполнявшего сначала черпаки продавцов, а после бидоны покупателей. Потом звякали крышки опустевших больших бидонов и наполненных маленьких, пустые бидоны со звоном откатывались на склад, снова глухо скрежетали подтаскиваемые полные…

И над всем этим многоголосием висел перезвон монет, бросаемых в ящички кассовых аппаратов или на металлическую тарелочку для денег, прикрученную к стойке шурупом, резвое щёлканье кнопок с циферками и сочное стрекотание ручек, похожих на ручку мясорубки, которые выкручивали из этого аппарата вместо фарша серо-голубой шершавый чек…

***

Дверь открылась, и в магазин вошла мама. Мама всегда заходила в магазин после работы.

Дина не рассказала ей о случившемся – чтобы не волновать её.

А вечером, засыпая, она вдруг отчётливо поняла, что то, что произошло с ней сегодня, произошло только потому, что она, Дина, ослушалась чьего-то мудрого и такого внятного совета. И она решила, во что бы то ни стало, впредь не делать этого.

С тех самых пор и началось осознанное общение с мудрым советчиком, обитавшим где-то внутри Дины.

Константин Константинович Колотозашвили

– Турбина, я вижу, вы уже готовы отвечать? – Раздался негромкий баритон преподавателя.

– Готова, Константин Константинович.

– Прошу вас. – И он чуть отодвинул стул рядом с собой, на который садились отвечающие экзамен студенты, жестом приглашая Дину занять это место.

Идя по проходу к столу преподавателя, Дина заметила, что Константин Константинович чутко следит за её ногами, словно опасается, как бы она не запнулась за протёртый линолеум пола или не поскользнулась бы на нём…

Да, именно так в первый момент расценила Дина это пристальное внимание преподавателя к её цокающим каблучками туфелькам, ничем не примечательным с её точки зрения щиколоткам, и чуть-чуть выглядывающим из-под, в общем-то, не слишком короткой юбки коленкам…

В следующий миг Дина усмехнулась – едва ли не вслух – своей наивности.

Она резко остановилась.

Константин Константинович – жгучий брюнет тридцати с небольшим лет, яркий, крупный мужчина, всегда одетый в строгий тёмный костюм, белую сорочку и непременно в модном галстуке – поднял взгляд и посмотрел в глаза Дине. На его лице читался вопрос и некоторое недоумение: в чём дело, девушка?..

Дина продолжила путь, удерживая глазами взгляд преподавателя.

Она приблизилась к столу, отодвинула стул и села. Потом закинула ногу на ногу – всё это она проделала в своей обычной неторопливой манере, с достоинством, о природе коего никто из знавших её здесь, в институте, не имел представления.

С улыбкой, в которой смешались удивление, восхищение и признание поражения достойным соперником, преподаватель взял Динин билет и положил его в стопку использованных, даже не взглянув: что там за вопросы. Потом таким же образом отложил в сторону исписанные Диной черновики ответов. На чистом листе бумаги Константин Константинович что-то быстро написал и, придвигая к Дине, громко, в расчёте на внимание всей аудитории, произнёс:

– В ваших знаниях, Турбина Дина Александровна, я не сомневаюсь. А посему не намерен тратить на вас моё драгоценное время. Прошу, вашу зачётку.

Дина раскрыла зачётку на нужной странице – там по всем предметам красовались одни только «отл.» – и прочла написанное на листе крупным быстрым почерком: «Сегодня в 18=45 у к/т МИР».

Преподаватель расписался в зачётке.

– Поздравляю с отличным завершением сессии, Дина Александровна.

– Спасибо, Константин Константинович, – ответила Дина и протянула руку к своему ученическому удостоверению личности.

Константин Константинович прижал угол зачётки указательным пальцем. Дождавшись, когда Дина поднимет на него глаза, он отпустил палец, и с тем же игривым пафосом сказал: