Страница 18 из 20
– А ты не смотри на меня так, Карен. Я пришел с миром, а вы … значит…вы встречаете меня в штыки? Не помню, кто сказал. Скажем, это и не важно. Я обидел Анаит, и я пришел признаться ей в своей вине. И попробуйте после этого сказать, что я невоспитанный идиот.
– Ты воспитанный идиот, – с горькой полуулыбкой вздохнул Карен.
– Смотря, кто это говорит, если спросить у моей матери, лучше меня парня нет во всем мире. …Но, вот, некоторые гении, в масштабах школы, конечно, все-таки не от большого ума отказываются идти учиться.
– А это, что, очень огорчает тебя?, – рассерженно сказала Анаит. – Тебе какое дело?
С лица Мушега мгновенно исчезла напускная смешливость.
– Ты бы имела право задать такой вопрос, если бы я имел ввиду нас троих, вместе взятых, – сказал он серьезно и замолчал на минуту, давая возможность Анаит "переварить" намек. – Но я говорю только о Карене. Откровенно скажу, ты с неба звезды не доставала. Я тоже не бесталанный, но, в то же время, я очень далек от звезд. А вот он,– Мушег пальцем указал на Карена и снова перешел на иронический тон, за которым, между прочим, становилась заметной искренность того, о чем он говорил. -А вот, он… Он – звезда первой величины… Как выразиться мне, чтоб было понятно и ясно?..В нем есть искра Божья, а именно, искра таланта… Одним словом, есть огонь, человек гениален конкретно , в общем. И каждого честного и порядочного человека должна беспокоить судьба гения, даже если он гений школьного масштаба. И в конце, желаю добавить, что ты, Карен, по отношению к себе – дурак первой величины.
– Послушай, отстань, ты уже надоел, – сказал Карен с отвращением, думая, что в сказанном Мушегом есть доля правды. – Ты что мелешь из пустого в порожнее? Иди, проспись, ты, видимо, много выпил…
Мушег засмеялся:
– Люблю, когда говорят правду в лицо. Ну, ладно, я пошел. Вы очень грустные персоны, с вами можно сдохнуть от скуки. – Он хотел пойти в сторону учительской, но остановился на пол-пути, и, обернувшись, сказал с несдержанной дерзостью. – И, тем не менее, Анаит, ты выйдешь замуж за меня. И знаешь, почему, Карен? Запомни, женщины влюбляются в мужчин со сложным характером, но как мужа, предпочитают…таких, как я… – Не оглядываясь, он зашагал по коридору и вошел в спортзал, плотно закрывая за собою дверь.
Оставшись одни, Карен с Анаит натянуто улыбнулись. Затем Анаит, тайком оглянувшись по сторонам, вдруг, глубоко вздохнув, крепкоо обняла Карена.
– Что это с тобой? – спросил Карен.
– Не знаю, какое-то плохое предчувствие… какой-то страх подкрался к сердцу и мучает меня…
– Хочешь, уйдем отсюда?
– Уйдем. Куда?
– Пойдем одни встречать рассвет.
Анаит безнадежно посмотрела на него и закрыла лицо руками. Она плакала…
С фотографии , через годы, сейчас на нее смотрел Карен грустным и тоскливым взглядом. Анаит с тоской вспомнила их расставание. Это произошло , спустя два дна после выпускного вечера. Карен уехал, не попрощавшись с родными, как потом она слышала, накануне, он с родителями сильно поссорился. Анаит проводила его и грустная, одинокая, вернулась домой. Мир для Анаит сразу опустел. Ее не увлекал ни голос кукушки, доносившийся со стороны Сарнатуна, ни звонкие призывы зяблика и синицы в ущелье Матура, ни переливы жаворонков среди маков, пламенеющих на полях, – ничего, ничего ее не увлекало, она шла устало и задумчиво, ничего не замечая. Ноги ее повели по знакомой тропинке, прошла мимо знакомого моста, углубилась в лес, дойдя до их родника, закутавшегося среди замшелых камней, села и дала волю слезам. Потом, она снова подумала о Карене. Странно, что Карен уехал, так и не сказав, что же его заставило пойти на этот шаг. Анаит понимала, что у Карена , вероятно, есть веские причины, чтобы ничего не говорить ей, кое о чем она, конечно, догадывалась.В тот день, после вечера, провожая ее домой, Карен, как бы, случайно, полусловом сказал: "Ни по какому вопросу к нашим не обращайся". Анаит застыла на месте, ожидая, что он еще скажет. Но Карен больше ничего не сказал. Она несколько раз пробовала выяснить, что случилось и , вообще, что скрыто за этими словами, но Карен упрямо молчал. Анаит также замолчала, понимая, что Карен не хочет говорить ничего, осуждающего его родителей. Но связан ли как-то с нею его спор с родителями, или нет, Анаит не знала, и это ее угнетало…
Да, Карен уехал, и мир для Ааит, действительно, сразу опустел и потерял свою прелесть. Единственным ее утешением были письма Карена, которые приходили раз в неделю, и даже два раза. Такие дни стали праздничными для Анаит, она брала книги ,(готовилась к вступительным экзаменам), и шла в ущелье Матура. Садилась на одиу из замшелых скал, под сладостное журчание родника, медленно, вкушая каждое слово, читала и перечитывала письмо ее Карена. Анаит нравились эти письма, не только потому, что писал их Карен, а потому, что они, сами по себе, были интересными, наполненными любовью и нежностью, в отличие от писем Анаит, написанных мелким почерком. Буквы, как жемчужины, были бережно выстроены в ряд на нескольких листах, вырванных из школьной тетради. Карен писал о своих делах, писал о стройке,на которой работал вместе со своим дядей, о товарищах по работе, о том, как тяжело ему без Анаит,что он безумно хочет видеть ее улыбку, слышать ее смех, чувствовать тепло ее рук… Анаит, сидя в одиночестве у родника в ущелье, перечитывала очередное письмо Карена, то смеясь, то плача, потом вставала, умывалась холодной родниковой водой и бежала домой, радостная и легкая как бабочка. А поздно вечером, когда все ложились спать, она включала свет и склонившись над столом, писала ответ на письмо Карена, наполненная теплотой и ожиданием. Писала и сама удивлялась, откуда льется этот поток слов, вытесняющих друг друга.
Однажды, солнечным нежным утром, Анаит вышла на балкон, открыла окно и посмотрела на двор. В дальнем углу двора мать доила корову, парное молоко шумно пенилось и заполняло луженое ведро для дойки.Трехмесячный теленок, с короткой веревкой на шее, с жадностью тыкал мордочкой в разные стороны, мешая дойке. Мать Анаит рукой отталкивала его, но теленок снова и снова совался под корову.
– Анаит, убери в сторону этого дурачка, – позвала мать, – не видишь, мешает?
Анаит засмеялась, бегом спустилась из дома и, схватившись за веревочку, отвела теленка подальше. Полой халата она утерла мордочку теленка и поцеловала в лоб, отчего тот, будто, воодушевился, желая снова вырваться из рук Анаит, но она привязала его к тутовому дереву и пальцем пригрозила:
– Вот теперь иди, похулигань, дурачок.
Теленок взглянул на нее, надув губы,повернул голову. Анаит улыбнулась и хотела пойти в дом, мать снова окликнула ее.
Когда они сели завтракать, Анаит заметила, что у матери озабоченный вид. Впрочем, она еще вчера заметила это, когда мать вернулась с работы, (она была звеньевой третьей полевой бригады), но девушка не придала значения, а сейчас ее обеспокоило выражение лица матери. Анаит заметила, как пару раз мать хотела что-то сказать, но, видимо, не осмелилась. Тем не менее, наконец, она спросила, не глядя в сторону дочери:
– Вчера ты опять получила письмо от Карена?
– Да.
– Что пишет, хорошо у него идут дела?
– Конечно, – ответила Анаит, не мигая, глядя на мать и стараясь поймать ее взгляд. Мать , глубоко вздохнув, наконец, взглянула на дочь:
– Дочка, лучше бы ты прекратила эту переписку.
Анаит чуть не выронила из рук чашку с чаем.
– Почему, мама? Тебе не нравится Карен?
– Он, может, мне и по нраву… родители мне не нравятся…
Анаит отпила еще глоток, чувствуя,что чашка дрожит в руке, потом отодвинула чашку:
– А что случилось, мама, что они тебе плохого сделали?
Мать непризвольно собрала со скатерти крошки хлеба.
– Что сказать тебе, дочка, вчера вечером возле колхозного управления я встретила эту Лусик.
– Мать Карена?
– Да. С почты вышла, вижу как-то косо смотрит, подумала, может на почте, или где-то, опять поспорила, она любит спорить. Остановила она меня, вроде, дело есть ко мне. Ты, говорит, уйми свою дочь, пусть нашего парня с пути не сбивает, мол, у него уже год, как есть невеста, учится в институте. Я застыла. Что за невеста, говорю? Выясняется, что она дочь ее дальнего родственника… Имя тоже назвала, я забыла… Да, Астхик ее зовут.