Страница 5 из 11
Они сопровождались восторженными похвалами, которые лишний раз доказывали, что мы приняты в местную семью. Нас пригласили на свадьбу Катерины, сестры нашей служанки Марии. Невеста была пышной девушкой с ослепительной улыбкой и большими карими глазами, нежными, словно анютины глазки. Веселая, игривая, заливистая, как соловей, она в свои двадцать лет успела разбить много мужских сердец. И вот она остановила свой выбор на Стефаносе, красивом крепыше, который при виде Катерины лишался дара речи и только краснел от любви.
Как вскоре выяснилось, местная свадьба – это вам не хухры-мухры. Все начиналось с помолвки, когда гости приходили в дом невесты с подарками, а она их любезно благодарила и не жалела вина. Ублажив гостей, невеста с женихом отправлялись в свой будущий дом под предводительством местного оркестра (две скрипки, флейта и гитара), наигрывавшего развеселые мелодии, а за ним шли гости с подношениями. Среди подарков для Катерины чего только не было! Возглавляла процессию широченная медная кровать, которую несли четверо друзей Стефаноса. Далее следовали гости с комплектами постельного белья, подушками, деревянным стулом, сковородками, бутылями с растительным маслом и прочей домашней утварью. Обустроив новый дом, мы крепко выпили за здоровье новобрачных и тем самым согрели их будущее жилище. После чего вернулись домой с несколько вскруженными головами, и теперь нас ждал следующий акт драмы – сама свадьба.
Мы робко поинтересовались, нельзя ли нам захватить с собой на свадьбу и Теодора. Невеста и ее родители пришли в восторг от этой идеи и бесхитростно признались, что редкая из местных свадеб может похвастаться тем, что ее посетила в полном составе английская семья, да еще настоящий врач.
И вот наступил большой день, мы все приоделись и, забрав из города Теодора, отправились к родителям Катерины, чей дом стоял среди олив с видом на искрящееся море. Здесь должна была пройти церемония бракосочетания. Он напоминал растревоженный улей. Некоторые родственники из дальних деревень проехали на ослах до десяти миль. Вокруг дома, рассевшись группками, древние старики и убогие старушки сплетничали с оживленностью болтливых сорок, при этом поглощая вино в больших количествах. Для них это был великий день, и не только по причине свадьбы – с учетом преодоленных расстояний, возможно, впервые за двадцать лет им представился случай обменяться новостями и посплетничать. Деревенский оркестрик раздухарился: ныли скрипки, наяривала гитара, а флейта то и дело поскуливала, как брошенный щенок. Под эту музыку молодежь пританцовывала под деревьями, а неподалеку на вертелах жарились четыре тушки ягнят, истекая жиром на угли полыхающего костра – такую ослепительно-красную хризантему.
– Ага! – У Теодора в глазах вспыхнул живой интерес. – Это наш местный танец. И движения, и музыка… э-э… зародились на Корфу. Некоторые специалисты полагают, что этот танец… точнее сказать, па… пришли к нам с Крита, но лично я считаю, что это… мм… наше изобретение.
Девушки, в своих ярких костюмах похожие на щеглов, красиво кружились, освещенные полумесяцем, а перед ними гарцевал темнолицый парень с малиновым платочком, взбрыкивал, подпрыгивал, вращался и кивал, как разгулявшийся петушок перед восхищенными курочками. Катерина и ее семья вышли нас встретить и проводили за стол для почетных гостей, шаткий, покрытый белой скатертью, за которым уже сидел величественный старик-священник, готовый совершить обряд. У него была талия, как у кита, и белоснежные брови, а усы и борода такие густые и роскошные, что среди них можно было разглядеть разве что поблескивающие, как две черные маслины, глаза да выпирающий винно-красный носище. Услышав, что Теодор врач, священник чистосердечно описал, не скупясь на подробности, симптомы всех своих разнообразных болезней (которыми Господь посчитал нужным его наградить) и разразился оглушительным смехом, когда Теодор поставил детский диагноз, что ему станет легче, если он будет пить меньше вина и делать больше физических упражнений.
Ларри разглядывал Катерину, присоединившуюся к танцующим. Из обтягивающего белого подвенечного платья сильно выпирал животик.
– А свадьба-то запоздала, – сказал он.
– Дорогой, тише, – зашипела мать. – Кое-кто может понимать английский.
– Любопытно, – заговорил Теодор, явно пропустив мимо ушей материнское предупреждение, – но на здешних свадьбах можно часто увидеть невесту в подобном… э-э… положении. Местные крестьяне отличаются старорежимными взглядами. Если молодой человек всерьез… э-э… ухаживает за девушкой, никому даже в голову не придет, что он на ней не женится. Если же он надумает… мм… сбежать, обе семьи сделают все, чтобы его вернуть. Это приводит к ситуации, когда дружки ухажера начинают его… э-э… подначивать… как бы сомневаясь в его… мм… мужской доблести… ну, то есть… как будущего отца. Они загоняют его в такую ситуацию, когда ему ничего не остается, кроме как… э-э… доказать свою… мм… силу.
– Очень это неразумно, – отозвалась мать.
– Нет-нет. – Теодор отважился поправить ее ненаучный подход к проблеме. – Беременность невесты считается хорошим знаком. Это доказывает ее… мм… плодовитость.
Но вот священник внес свое грузное тело на подагрических ногах в гостиную, подготовленную для церемонии. Развеселые, балагурящие парни буквально втолкнули в дом мокрого от пота жениха в тесноватом костюме, слегка ошалевшего от обрушившейся на него удачи, а визгливые, не закрывающие рот девушки проделали то же самое с Катериной.
Гостиная была совсем крохотная, и когда в нее загрузился священник со всеми атрибутами, там едва хватило места для молодоженов. Остальные могли только посматривать в дверной проем или через окна. Нам эта служба показалась невероятно долгой и непонятной, хотя я мог слышать, как Теодор переводил для Ларри отдельные фразы. На мой взгляд, там было достаточно ненужных распевов, а еще многократное осенение крестом и обрызгивание святой водой. Потом над головами Катерины и Стефаноса вознесли цветочные венцы, как два одинаковых нимба, и, пока священник продолжал что-то распевать, эти нимбы периодически менялись местами. Так как люди, державшие эти венцы, давно не практиковались, время от времени они неправильно истолковывали указания священника, и тогда венцы сталкивались над головами новобрачных, но, в конце концов, молодые обменялись обручальными кольцами и надели их на мозолистые пальцы. Всё, Катерина и Стефанос стали мужем и женой – безоговорочно, как нам хотелось верить.
Во время бракосочетания тишину прерывали только кудахтанье курицы спросонок или выкрик младенца, тут же успокоенного. Но стоило торжественной церемонии закончиться, как веселье вспыхнуло с новой силой. Оркестрик вспомнил свой репертуар, с каждой минутой становившийся все разгульнее. Смех и грубоватое подтрунивание слышались со всех сторон. Из бутылок с бульканьем лилось вино, а гости, раскрасневшиеся и счастливые, отплясывали один танец за другим, неостановимые, как стрелки часов.
Гулянка закончилась далеко за полночь. Гости постарше первыми разъехались по домам на поникших осликах. От полыхающих костров с нависшими над ними овечьими тушами остались лишь кучи пепла да вспыхивающие в нем гранатовые угольки. Мы выпили с новобрачными по последнему бокалу и, сонные, отправились на свою виллу через оливковые рощи, посеребренные луной, огромной и белой, как цветок магнолии. Совы-сплюшки скорбно перекликались, иногда мимо пролетал изумрудный светлячок. В теплом воздухе хранились запахи солнца, росы и листьев. Размягченные и одурманенные вином, среди старых сутулых олив, исполосованных прохладным лунным светом, кажется, мы все почувствовали одно: мы одомашнились, этот остров принял нас за своих. Под присмотром безмятежно-ласкового лунного ока нас окрестили корфиотами. Завтра, после чудной ночи, наступит очередной золотистый, словно тигр, денек. Англия как будто никогда не существовала.
2. Оливковая бухта
Спустившись от нашей виллы с холма через оливковую рощу, ты в конце концов выходил на дорогу, покрытую густой и мягкой, как шелк, белой пылью. Примерно через полмили дорога выводила на козью тропу, а та по крутому склону, мимо все тех же олив, привела бы тебя к небольшой бухте в виде полумесяца, отороченной белоснежным песком и кучами высохших длинных водорослей, выброшенных на берег зимними штормами и образовавших подобия неуклюже сделанных птичьих гнезд. Два рукава бухты состояли из мелких скал, между которыми образовались бесчисленные заводи, где искрилась и блистала морская жизнь.