Страница 34 из 52
Я, наконец, сдаюсь, откидываюсь на березу, измученная, слезы разочарования покалывают в уголках моих глаз.
Если это был мой первый урок, то я, безусловно, его провалила.
Глава 17
ДЕНЬ МЕДЛЕННО ПЕРЕХОДИТ В ВЕЧЕР.
Мой желудок сводит из-за нехватки пищи, овсянка сегодня утром кажется далеким воспоминанием. Мой рот болезненно сухой, и когда я прикасаюсь к своему языку, ощущения как от наждачной бумаги. Я засовываю руки в рукава моего свитера, чтобы они были теплыми, но все же пальцы рук и ног немеют от холода.
Я ни на сколько не приблизилась к способности вызывать стихию с тех пор, как Сил била меня веткой. Это похоже на огромную трату времени.
Я чувствую облегчение, когда вижу качающийся свет, движущийся ко мне. Медленно в фокус приходит Люсьен, неся с собой фонарь, но никаких видимых признаков еды.
— Как дела? — спросил он, когда дошел до меня.
— А ты как думаешь? — хриплю я. Горло будто в пыли. — Когда она отпустит меня? Что бы она ни пыталась сделать, оно не работает.
— Азалия говорила то же самое, — говорит Люсьен.
— Сил сковывала ее вот так? — спрашиваю я.
— Она привязывала ее к другому дереву. — Он смотрит налево.
— Почему? — спрашиваю я. — Чего она надеялась достигнуть?
— Единственный способ, который знает Сил, чтобы вызвать истинное Заклинание, основан на ее собственном опыте, — отвечает Люсьен. — Чтобы ты это поняла, она должна… воссоздать этот опыт на тебе. Она хочет сломать тебя. Сделать тебя слабой. И эта сила, какая бы она ни была, будет вынуждена спасти тебя.
— И вот так она учила Азалию? Почему ты ей позволил?
Он качает головой. — Я не знаю. Я не был здесь постоянно. Когда я вернулся через несколько месяцев, Азалия была связана, худая и умирающая от голода. Я был в ярости. Но именно в тот день она поняла. Я никогда не забуду ее взгляд. Хотел бы я видеть мир так, как она его видела.
Люсьен садится и смотрит на небо. Начинают появляться первые звезды. — Азалия всегда была так огорчена мной. Она думала, что я могу делать больше, помогать большему количеству людей, а не только ей. Но я был эгоистом. Когда она умерла, она сказала: “Вот так все и начнется”. Она знала, что ее смерть сподвигнет меня к действию. Так и случилось.
Эта фраза вытряхивает нечто из моей памяти. Я вижу изображение дикарки с ярко-голубыми глазами, ее голову опускают на плаху перед Южными Воротами.
Я задыхаюсь. — Я видела ее.
Его брови приподнимаются. — Что, прости?
— Ты никогда не говорил мне, как она умерла, — говорю я. — она была… казнена?
— Да, — тихо отвечает он.
— Люсьен, она была казнена в моем изоляторе. Она была такой… сильной, такой смелой. И когда Судья спросил, хочет ли она произнести последнее слово, она сказала: “Вот как это произойдет. Я не боюсь”. А потом она добавила: “Скажите Кобальту, что я люблю его”. — Ты знаешь, кто такой Кобальт?
Одинокая слеза падает на щеку Люсьена и блестит как алмаз.
— Это я, — шепчет он.
— Что?
Люсьен вытирает лицо руками и отворачивается от меня. Очень осторожно, он развязывает свой узелок. Гладкая лента каштановых волос падает на плечи.
— Я родился Кобальтом Рослингом, — начал он. — В Западном квартале Болота. Мой отец был очень амбициозным человеком – ему не потребовалось много времени, чтобы обнаружить, что его единственный сын был другим. Я смог прочитывать целые газеты к пяти годам. Я преуспел в счете. Мне нравилось разбирать часы в нашем доме и собирать их обратно. Судья в нашем районе начал обращать на меня внимание. Он предложил моему отцу попытаться найти работу для меня в Банке. Но для моего отца Банка было недостаточно. Жемчужина была там, где находились реальные деньги – не только деньги, но и статус. Мой отец ненавидел жизнь в Болоте. Жемчужина платит премию за фрейлин-мужчин. Они самые почитаемые из всех слуг. Но чтобы быть мужчиной-фрейлиной, нужно пройти кастрацию. Без этого было недопустимо. — Люсьен проводит ладонью по бритой передней части головы, затем по всей длине волос. — Конечно, я не знал об этом в то время. Однажды, за несколько месяцев до моего десятого дня рождения, мой отец пришел домой раньше с работы. На заднем дворе был небольшой сарай – моя мать расчистила его несколько лет назад, чтобы я мог притвориться, что это моя рабочая станция. Я привык мастерить…
Голос Люсьена ломается, и он качает головой, словно пытается избавиться от этих воспоминаний. Я чувствую себя парализованной. Я не представляю себе Люсьена ребенком. Я понятия не имела, что он из Болота, хотя, конечно, если его сестра была суррогатом, он тоже должен был быть оттуда. Он всегда казался таким уверенным, таким спокойным под давлением, всегда зная, что нужно делать.
Я никогда не думала о событиях, приведших его к становлению фрейлиной. Может, я не хотела знать. Может, проще было притвориться, что он всегда был таким.
Он сморит на землю, когда продолжает говорить.
— Отец позвал меня в дом, — продолжил он. — Моя мать плакала. Азалии было всего два. Кухонный стол был убран. Мой отец сказал, что я собираюсь помочь семье. Я не видел двух людей, которых он привез с собой, пока не стало слишком поздно.
Люсьен трижды сильно дергает за свои длинные волосы.
— Они привязали меня к столу. — Сейчас он говорит быстрее, из него льются слова, и мне интересно, рассказывал ли он кому-нибудь эту историю раньше. — Они связали меня, пока моя мать кричала. А Азалия плакала, хотя она и не знала, что происходит. — Люсьен копает пальцами землю. — Я не мог двигаться. Я почувствовал, как кто-то расстегнул мои штаны и сорвал их. — Его плечи напряглись. — А потом был огонь. А потом был нож.
Его голова падает в руки, он рыдает, все его тело сотрясается.
Я не знаю, что сказать. Я не думаю, что могу что-либо сказать, даже если бы нужные слова пришли ко мне. Мой мозг как в тумане. Я мягко кладу руку ему на спину.
— О, Люсьен, — шепчу я.
Он снова проводит рукой по лицу. — Он получил то, что хотел. Он продал меня Жемчужине в обмен на то, что мою семью перевезли на Ферму. — Люсьен наконец-то поднимает взгляд, чтобы посмотреть на меня. Его глаза красные, но в них огонь. — Я должен был умереть. Он не… он не хирург, он понятия не имел, что он делал. Я должен был умереть, а Азалия должна была жить.
— Это не твоя вина, что она умерла, — говорю я.— Так же, как и не вина Эша, что Синдер умирает, или моя вина, что Рейвен… — Я не могу закончить это предложение, поэтому кашляю. — Это они, Люсьен. Королевская власть. И посмотри, что ты сделал. Ты… проник в их систему. Прямо под носом. Я встретила только несколько твоих сторонников, в Банке и Смоге, но ты даешь людям надежду на что-то лучшее, что-то другое. Ты меняешь жизни людей. — Я сжимаю его плечо. — Ты изменил мою.
Внезапно пронзительный крик проносится эхом через поле.
— Рейвен, — вздыхаю я.
Люсьен вскакивает на ноги и бежит, его волосы ниспадают каштановой лентой позади него.
— Рейвен! — кричу я, подскакивая вверх, а затем падаю вперед на руки и колени.
Она снова кричит.
— Нет! — Я не могу застрять здесь. Не сейчас. Рейвен испытывает боль. Рейвен может умереть. Я ей нужна.
Я тяну и тяну, пока мои колени не начинают болеть, и я все еще борюсь с хваткой корней. Мне плевать, что со мной случится. Я иду к своему другу.
К удивлению, я чувствую крошечный рывок в корнях, малейшую слабость, и я могучим рывком освобождаю одну ногу. Мне кажется, что я могла вывихнуть коленный сустав в этом процессе, но я слишком занята, освобождая свою вторую ногу, чтобы чувствовать боль.
“Отпусти… меня”. С другим мучительным рывком, я отрываю другую ногу и бегу через поляну настолько быстро, насколько могу. Я потею и задыхаюсь, когда открываю заднюю дверь дома. На первом этаже нет никого. Я поднимаюсь по лестнице, мои ноги стучат по твердой древесине, сердце колотится прямо в горле.
Эш и Гарнет – возле спальни Рейвен. Гарнет нервно шагает из стороны в сторону. Эш стоит, уставившись на дверь.