Лисьи Чары

Низу осторожно коснулся камня рукой. Стопа медленно отдавала накопленное за лето тепло, остывая. Зимой она должна была покрываться коркой льда, творения сидов вовсе не предназначены для холодов. С ноября дурной народец прячется в свои холмы и носа не кажет до тепла. Это было единственное, что лису в сидах нравилось.

Однако, стоило поторопиться: до сентября всего несколько дней, значит магия Стопы уже начала слабеть. Понятно, почему так торопилась ведьма. Уже в начале осени у камня нечего будет делать, а к концу октября он и вовсе погрузиться в спячку.

Лис опустился на колени и приложил к камню ухо, прислушиваясь. От Стопы исходила сила весьма враждебная, и последнее, что сейчас хотелось делать - колдовать. Тем более, что способ был не самый приятный. Низу очень смутно представлял, что надо делать, в конце-концов, дедушка-Малкирк предпочитал травничество, а позднее оборотень обучался скорее истории магии, чем ее практике. Лучший способ привести в действие подобный камень - принести кровавую жертву. Кровь - сильнейшее средство при любом колдовстве, и здесь даже деления на школы нет. Другое дело, что применять ее не брезгуют только некроманты, они и перед убийством ради колдовства не остановятся.

Кровь. Что бы там не думала королевская дура - а с нее станется - но рисковать своей жизнью, резать вены или превращаться в жертвенного агнца Низу не собирался. Для этого романтического в общем-то жеста он был чересчур прагматичен. Просто нужно было, находясь точно на границе (то есть, прямехонько на камне) выйти на эту самую границу и разрушить возведенную стену. Призванные сюда твари сами сбегут, как только почуют свободу. Легче сказать, чем сделать, все ж таки.

Низу стянул с себя куртку и начал разматывать бинты, с нехорошим чувством, что руки пострадают еще сильнее. Надо же, еще в начале лета он ими втайне гордился: сильные, аккуратные, в случае чего и придушить и заколдовать можно. Хотя, крови, к примеру, будет предостаточно. На сотню приношений. Она, давно уже пропитавшая бинты, теперь медленно капала на землю, пачкая траву. Низу на всякий случай отступил на пару шагов от камня, из чисто суеверных опасений. Прикасаться голыми израненными руками к серой ноздреватой поверхности валуна не хотелось. Впрочем, выбора не было, раз уж назвался трубочником, лезь на труп, как говаривал старина Петер. Вытерев руки припасенным куском полотенца, оборотень опасливо присел на край камня, потом лег, вытянувшись во весь рост. Точно. Такое ощущение, этот гроб, то есть - камень, скроили точно по мерке лиса. Что было странно: сиды отличаются как правило внушительной статью и ростом фута по четыре, чего нельзя сказать об оборотнях, и в особенности о Низу. Лису это очень не понравилось: очередная шуточка творения "дивных", от которых уже и не знаешь, чего ждать. Отступать, однако, было поздно. Медленно опустив руки ладонями вниз на камень, Низу закрыл глаза.

* * *

Пан не поняла, откуда выскочила Эйслин - ведьма просто оказалась перед ней. Когда-то белое платье было вымазано грязью, повисло тряпкой, первозданной костяной белизной сияла только маска. И еще - горели глаза в прорезях. Молча, нарочито медленно Эйслин запустила в шутовку огнем. Пан успела увернуться без труда, перескочила поваленное дерево и спряталась среди его вывороченных корней.

- Это было очень остроумно, маленькая канзара, - тихо сказала Эйслин. В голосе чересчур явственно слышалась разрушительная ярость, и от того неспешная плавная речь наводила ужас. - Только тебе опыта не хватает, чтобы вообразить по настоящему ужасные вещи, поверь мне. Если бы у меня был сейчас твой дар, ты бы скулила и каталась по земле, девочка. А теперь подойди, без глупостей только, и отдай мне свои глаза.

Пан осторожно выглянула из своего убежища. Эйслин спокойно стояла, ожидая, и только поигрывала небольшим серпом, вроде тех, что предназначены для сбора винограда. Она и впрямь решила выковырять глаза, что ли? Шутовка поспешно скользнула на границу, поставила недавно освоенный щит, благо собственной злости хватало, и только после этого ответила:

- Нет, благодарю.

- Ну, сиди, - безразличным тоном сказала Эйслин и даже пожала плечами, начала вращать серп в пальцах, все убыстряя темп. - Знаешь, я бы на твоем месте уже начала волноваться: твой рыжий дружок, маленький предатель, ведь отправился к камню? Может он сделает всю подготовительную работу за меня?

Пан прекрасно понимала, что Эйслин говорит, только чтобы выкурить свою жертву, раз уж не может достать ее на границе. Тем не менее она переспросила:

- Подготовительную работу?

- Ты ведь совсем не слушала учителей, маленькая паршивка? - Эйслин усмехнулась. - Иначе бы начала уже нервничать. Вещи, созданные сидами, опасны. Они всегда таят в себе угрозу. Сиды хотели создать камень, запирающий в ином мире всю тамошнюю нечисть, а вместо этого сделали жертвенник, взойдя на который можно творить все, что заблагорассудится, и с тем миром и с этим. Это - как сейчас говорят безумные техники? - рычаг управления. Но с него ведь надо снять все ограничители, верно? Вот это-то оборотень сейчас и делает. Мне останется только спихнуть с камня его труп, и все.

- Очень страшно, - прокомментировала Пан, лихорадочно вспоминая все, что когда-либо слышала о творениях сидов.

Ну Низу, ну герой хренов!

Поднявшись с земли шутовка обогнула дерево и постаралась прошмыгнуть мимо ведьмы. Эйслин не глядя, то ли наугад, то ли целясь и по каким-то своим признакам угадывая местонахождение жертвы, вновь зашвырнула сгустком магии, на этот раз ледяной. Струя ветра, звенящего от кристалликов льда, едва не задела Пан. По коже прошелся неприятный холодок, следстие то ли магического удара, то ли накатившего страха. Эйслин ничуть не расстроилась из-за своей неудачи: она играла с Пан, как кошка с мышью. Притом, как кошка, которая знает, что у добычи уже сломаны две лапы, она все равно никуда не убежит. Шутовке эта уверенность очень не нравилась, непонятно было, где же ее источник. Может, ведьме и впрямь некуда торопиться?

Канзара на ведьму почти не действовала, нервы у нее были крепкие. Похвастаться какими-либо успехами в магии Пан все еще не могла. Оставалось только одно - воспользоваться навыками в акробатике, благо это мастер Парран вдолбил в голову своей бестолковой ученицы намертво. Пан была одной из лучших в гильдии, когда надо было куда-то залезть, запрыгнуть или протиснуться. В конце-концов, канзара дает понять, что пространство - понятие еще более относительное, чем время.

Прежде всего Пан встала на самую границу, чтобы находиться одновременно на двух половинках мира и быть видимой для ведьмы. Набрав в грудь побольше воздуха она побежала, прыгая, уворачиваясь от веток и возможных заклинаний Эйслин и отчаянно голося:

- О господин всех господ! Слезай со своей белой лебеди и натяни живей хлопушки и шутихи! Усатой обезьянке попала на хвост искра от красного петуха! Хватай скорей чистый прудок, а не то красный петух охватит твою всем горам гору!

Это, конечно, было глупо, но подобная нелепица, знакомая еще со дней обучения в школе гильдии, очень помогала думать. Так, на бегу, Пан и пыталась найти выход из сложившейся ситуации, а уж она была - хуже некуда. Столичная девица, королевская дура, придурочное доверенное лица находящегося при смерти монарха заячьи петляет по лесу в стремительно наступающих сумерках, а за ней несется сумасшедшая ведьма с серпом для выкалывания глаз. "Надо обязательно рассказать учителю, пускай порадуется", - решила Пан, и тут же справедливости ради добавила, - "если доживу". И это была единственная доступная ей мысль.

- Думай, Панце, думай! - приказала она себе и тут же затянула песню про убийство малиновки, главным достоинством которой было количество немудреных куплетов.

Хорошо бы, ведьма бежала-бежала, споткнулась и напоролась на какой-нибудь сук, причем - насмерть напоролась. Хорошо-то хорошо, но надежд на это мало. Эйслин передвигалась по лесу с уверенностью и грацией дикой кошки.