Страница 10 из 12
- Я пока не могу ответить.
- Не отвечайте, а уходите. Уходите, пока ночь. На рассвете поднимете якорь, а когда взойдет солнце, вы будете уже далеко. Не говорите ничего, если ваша гордость страдает, но уходите, Хуан. Уходите!
Она встала на колени, протянула руки; затем склонилась и закрыла лицо руками, а слезы тихо просачивались сквозь пальцы. Хуан смотрел, и в голове сверкнула уверенная мысль. Встревоженный и взволнованный, он чувствовал, как его переполняет волна странного сострадания, словно борьба потеряла смысл, словно слезы бывшей послушницы одолели его гордость, ревность, злобу и любовь.
Он шагнул по влажной земле. Дождь прошел, далекий рассвет брезжил в небесах. Взглядом он словно хотел охватить весь пейзаж, и заметив негритенка, слонявшегося поблизости, он позвал:
- Колибри, Колибри!
- Я здесь, хозяин. Все готово. За деревьями, что за церковью, я спрятал лошадей, когда увидел, что началась неразбериха. Пойдемте, хозяин?
- Да, Колибри, пойдем. Прямо сейчас пой… – он прервался, услышав странный шум и далекий свист, и растерялся: – А? Что это?
- Не знаю, хозяин. Кто-то свистит.
- Сеньор Хуан, сеньор Хуан, – Ана с жаром шептала. – Это я, сеньор Хуан, не кричите. Не кричите, рядом охранники.
- Какие охранники?
- Охранники, которых сеньор Ренато поставил сторожить; никого не впускать и не выпускать, наверное, чтобы вы не сбежали.
- Что ты сказала? Я сбегу?
- Так велел хозяин. Я слышала, как он сказал сеньору нотариусу. Не хочет, чтобы вы сбежали, потому что утром должны жениться. Ай, Боже мой! Так поступают все братья – не дают сбежать женихам. Иначе бедняжку не оставили бы взаперти.
- Сторожить, сторожить меня. И кто велел рассказать об этом?
- Я же сказала, никто. Но я увидела их и подумала: лучше знать и можно безопасно пролезть через окно.
- Какое окно?
- Я не сказала? Ай, Господи, не сказала! У меня голова раскалывается из-за всех этих страхов и проклятого Баутисты, который хорошенько пнул меня, чтоб изъели его муравьи с ног до головы.
- Ты договоришь, наконец? – выходил из себя Хуан.
- Сейчас, сеньор Хуан. Все меня поторапливают. Сеньора Айме послала найти вас, и сказала… Дайте-ка вспомнить… Ах, да! Сказала, что в отчаянии, потоками льет слезы и больна от такого количества слез…
- Она велела все это мне сообщить?
- Да, сеньор. Это и многое другое, что я уж и забыла. Но она вправду испугана и не зря, надо видеть, как на нее глядит сеньор Ренато. Я видела его глаза, когда он запирал дверь. Будто голову потерял, а она перепугалась и хочет, чтобы вы пришли.
- Чтобы я пришел куда?
- Вон туда, к маленькому окошку. Она заставила меня вылезти оттуда, потому что хозяин Ренато запер ее и сказал много страшного. По-моему, если вы не поженитесь, он убьет всех, потому что также поступил бы сеньор Франсиско, мир его праху. А сеньора Айме ждет вас у окошка, и сказала… Что если не поговорит с вами этой ночью, то убьет себя.
- Убьет себя? – презрительно усмехнулся Хуан. – Как будто она может пойти против себя самой. Как же, убьет себя!
Скрестив руки, Хуан смотрел на ее глупое лицо. Затем резко повернулся спиной и приказал Колибри:
- Пойдем!
- Да, хозяин, идем. Берем лошадей?
- Вы едете на лошадях? – спросила Ана удивленно. – Докуда?
- Прямо в преисподнюю! Так и передай хозяйке.
- Говорю же, если вы выйдете из усадьбы, то не пройдете через охрану. Их порядка сотни, и все вооружены. Хозяин Ренато велел открыть оружейную комнату и дал охранникам по оружию. Я видела два орудия у двух, которые расхаживают туда-сюда, все в доме их видели.
- Все? Так значит, это ловушка! – воскликнул Хуан. – Когда Моника де Мольнар умоляла меня уехать ночью из Кампо Реаль, она знала, что люди готовятся меня арестовать или убить. Разумеется, какую теперь ценность имеет моя несчастная жизнь, раз она уже купила спокойствие для Ренато? Ведь только он важен. А я поверил ее слезам, слушал ее мольбы!
- О ком вы говорите? – спросила Ана, не понимая ни слова.
- Какая тебе разница? Беги и передай своей проклятой хозяйке, что я приду. Иди.
- Бегу и лечу! – воскликнула Ана удаляясь и бормоча: – Как же она обрадуется! Теперь у меня появится кольцо, ожерелье, и серебро, как обещала хозяйка.
- Хуан, это ты? Это ты?
Словно не веря глазам, Айме протянула руки из высокого и узкого окна. Перед ней, в маленьком, уложенном плиткой дворе, Хуан остановился, скрестив руки. Холодная, глухая и леденящая злоба, еще более ужасная, чем все его вспышки ярости, заполнила его до краев, выплескиваясь через глаза, настолько надменные, свирепые и пронзительные, в которых Айме де Мольнар прочла только одно слово: месть. И по-настоящему испугавшись, она взмолилась:
- Хуан, не смотри на меня так. Понимаю твои чувства из-за произошедшего. Я тоже в отчаянии. Пойми меня. Я солгала Ренато, иначе он убил бы меня, задушил руками. Ему передали проклятое письмо, украденное у Аны.
- Ах, Ана!
- Он пошел за мной, как помешанный и в тот момент убил бы, Хуан. Я прочла это в его глазах, ощутила его руки на шее и крикнула первое, что взбрело в голову, чтобы спастись.
- Ты прекрасно знала, была уверена в своих словах, приготовила весь этот фарс и трюки. И приказала сестре отвлечь меня, чтобы нас обнаружили вместе. Как грандиозны и великолепны все твои случайности!
- Хуан, жизнь моя, клянусь тебе!
- Замолчи, не клянись больше! – вскинулся Хуан все себя от гнева. – Прекрати ломать комедию и договаривай. Ты послала за мной, что если я не приду, то расстанусь с жизнью. Почему расстанусь с жизнью?
- Я послала за тобой, потому что в отчаянии. Попросила сказать первое, что пришло в голову. Мне нужно поговорить с тобой, удостовериться, что ты уедешь без ненависти ко мне.
- Уеду? Ты тоже хочешь, чтобы я уехал?
- А чего еще, учитывая обстоятельства? Уехать пока темно, взять лошадь, добраться до корабля и… – Айме прервалась от взрыва хохота Хуана, полного свирепой желчи, и спросила со смешанным чувством страха и потрясения: – Хуан, что с тобой? Ты сошел с ума?
- Нет, не беспокойся. Этого ты хочешь, правда? Вы обе хотели свести меня с ума, чтобы я наивно слушал твои советы и смягчился от ее слез. Но этого не случится. Я дурак, что полюбил тебя, верил, как идиот, что ты тоже меня любишь, и оказался настоящим ослом, когда искренне поверил твоей сестре. Но теперь я знаю, чего вы обе хотели, что мне приготовили. Это ты посоветовала Ренато передать оружие всем охранникам? Или это идея Святой Моники?
- Что ты говоришь? – растерялась Айме. – Я ничего не понимаю. Клянусь…
- Возможно, они оба это устроили. Они много знают и стоят друг друга, хитрые, как змеи. Но ты не учла другого: послала эту слабоумную дуру, которая разрушила твои замыслы, простодушно предупредив меня об оружии и сколько их.
- Хуан, клянусь, я ничего не знала, ничего!
- Клянусь, я отомщу, как и вы, постепенно вонзая кинжал. Тебе и ей, а ей особенно, потому что тебя я и так ненавижу, презираю, а ее…
- Что она сделала? Клянусь, я ничего не знаю, ничего не понимаю!
- Ты все понимаешь! Ты промахнулась с последним трюком, вы обе испортили план, чтобы арестовать или убить меня, предпочтительней последнее, не так ли? Мертвые не заговорят! Но я не уйду из этого дома. Мне нечего делать за твоими садами. Наоборот, пойду в кабинет к Ренато и скажу, как я благодарен, что он будет шафером, что я доволен готовящейся свадьбой. Ты ведь станешь свидетельницей, правда? С какой радостью поведешь ее к алтарю, как горячо пожелаешь счастья сестре, и какое сладкое свадебное путешествие ее ожидает!
- Нет, ты не женишься на Монике!
- Конечно женюсь. Так приказал Ренато, король Кампо Реаль. Он женит меня завтра, и я начну готовиться и потребую от будущего свояка в подарок бочку водки для путешествия!
Не слушая отчаянных воплей Айме из окна, не поворачивая головы, Хуан пересекал двор, одержимый одной только местью. Отомстить тем же орудием, которое применили против него: обман и хитрость. Отомстить, причиняя все большую боль, разрушая другие жизни, как уничтожили его мечты. Из-за дьявольской алхимии всех этих козней ненависть стала еще более жгучей, но не из-за обманувшей женщины и даже не из-за Ренато, в чьих венах текла братская кровь. А из-за Моники де Мольнар, хрупкой женщины, ползающей у его ног, сумевшей его убедить. Которая нацелилась выиграть битву, надавив на жалость и сострадание. Внезапно у него возникло жгучее и страстное желание держать ее по своей воле и хотению на палубе «Люцифера», заполучив таким образом самый богатый трофей за всю пиратскую жизнь, собственность, за которую отчаянно боролся – как было всегда – сражаясь со всем миром, где он родился, боролся за крышу над головой, за хлеб в детстве, сражаясь с отвергнувшим его обществом, со всеми!