Последний сеанс

Советы Лисича работали. Толстуха, сперва, конечно, набросившись на еду, вдруг обнаруживала, что поощряемое обжорство приносит меньше удовольствия, чем запрещенное. Довольно быстро сбрасывала несколько кило, обретала вдохновение, начинала следить за фигурой и нравилась сама себе. Жена и муж, позволившие себе любовников, светились от удовлетворения, в семью возвращался мир и покой. Извращенец находил компанию единомышленников, в которой на каждое сладкое «мазо-» находилось по одному страстному «садо-».

Воронович поймала идею патрона слету. Купила пиджак с широкими плечами, очки в золотой оправе, взбила высокой стеной мягкие рыжие волосы и через неделю принимала клиентов на равных с патроном.

Денежный поток удвоился. Лисич и Воронович обрабатывали клиентов в двух кабинетах с 9 утра до 9 вечера. К концу рабочего дня, валясь с ног от усталости, Лисич небрежно сваливал в железный сейф пачки денег. В хорошем настроении, хлопнув дверцей сейфа, он подмигивал Воронович, которая, скинув туфли на высоченных шпильках, отдыхала на кушетке, потягивая коньяк, и каркал, рассыпая пепел с сигареты по ковру:

– Честно работаем. Никого не обманываем, не воруем. Но ощущение…. (закашлявшись от смеха) что всех наебали!

Случались у них, правда, и нехорошие штуки. Например, однажды по ранней весне сорокапятилетняя клиентка Лисича, нарядившись в костюмчик зайчика, повесилась на люстре в своей розовой гостиной, грустно свесив на голые увядшие груди пушистые ушки. А сын видного дипломата, с которым занималась Воронович, собрав рюкзак, в котором, как потом выяснил следователь, была только смена нижнего белья и детское издание «Красной шапочки», вдруг бесследно исчез. Первая история была благополучно замята перед справедливым судом с помощью других могущественных клиентов кооператива психологической помощи гражданам. Родственники самоубийцы в темном переулке отделали Лисича от души и, удовлетворившись хрустом его хрупких конечностей, сняли свое унылое дежурства во дворе его дома. Но за наследника, подавшегося в бега, Лисич сам костылями, приобретенными в результате последней психотерапевтической оплошности, чуть не прибил Воронович:

– Первое и последнее правило! Первое и последнее, – каркал он, прыгая на здоровой ноге по кабинету, – узнай, с кем работаешь! Всех родственников должна знать – по именам, фамилиям! Не знаешь, у меня проси! Отцу этого недомерка нужно было докладывать – все! В письменном виде! После каждого сеанса!

– Куда тот подался хоть, знаешь? Куда? – Лисич вытаращил глаза и сложил голову на бок. – В Сингапур? В публичный дом … мечтал стать проституткой?

Упал на кушетку, вытер шею платком, измазанным в помаде:

– Я не слышал этого. И ты этого не слышала. Никогда!

Покаркал так, но Воронович не выдал. На Петровку по повестке сам ковылял. С безутешным видным дипломатом вел тихий покаянный разговор лично. Недолго, правда. Через месяц дипломат и сам за несколько нервных ночных часов уложив чемодан бежал из страны – подальше от чьего-то страшного гнева, поближе к своим заграничным счетам.

Везучий, Лисич, как черт, везучий.

Счастливые дни теперь уже не кооператива, а общества с ограниченной ответственностью «Лисич и Воронович» потекли как прежде. Деньги они хранили не в сейфе, а вдвоем носили в банк в спортивной сумке:

– Вроде работаем, как честные люди, – каркал Лисич, рассыпая пепел на банковские квитанции. – Но ощущение отчего-то… что всех наебали!

Просветленный Лисич

Прошло семь тучных лет. Лисич заскучал. Денег было много. Деньги его не интересовали. Несколько раз их с Воронович обворовали. Горел банк, в котором были открыты их счета – потерянное они быстро без особых сожалений восстанавливали в прежнем объеме.

Но власть.

Власть Лисича очаровывала, завораживала. Власть его манила. Как продавщица дорогого бутика каждое утро бывает несчастной, надевая юбку из масс-маркета. Как у официанта фешенебельного ресторана портится настроение при виде скудного ужина, который сварганила его жена. Как водитель роллс-ройса в отпуске с тоской садится за руль старенького опеля. Так и Лисич, принимая клиентов, наделенных властью и полномочиями, храня их секреты – мелкие, смешные, постыдные или страшные – грустил и завидовал. Клиенты передавали его друг другу, как хорошую домработницу или парикмахера пуделей. А ему хотелось славы. Настоящей, большой. Чтобы за исцелением валили к нему толпы народа. Чтобы в лютый мороз очередь из простых людей выстраивалась от метро Кропоткинской до самой середины Остоженки к его приемной, и в каждом замерзшем сердце жила одна надежда: «Лисич!». Хотелось превращать камни в хлеба и двигать горы. Читать мысли на расстоянии и левитировать.

Лисич в темной берлоге душевной мути костылял по кругу сумеречного кабинета с незажженной сигаретой в руке. Не отзываясь ни на что. Ни на кого не реагируя.

– Патрон не здоров, – шепнула Воронович Секретарше и попросила всех клиентов направлять к ней.

– Лисич свихнулся, – догадалась Секретарша. Грозно передернула плечами, готовясь отстаивать душевный покой шефа перед голодной духом армией его клиенток.

Двужильная Воронович продолжила работу.

Поковыляв неделю-другую по кабинету, Лисич купил билеты в Мумбаи, уложил рюкзак, и, взмахнув на прощанье костылями, хлопнул дверцей такси:

– В аэропорт Шереметьево!

Вначале Лисич молчал. Потом его прорвало. Из разных точек земного шара он писал Воронович странные и длинные письма, в которых рассказывал о путешествиях по Тибету, медитациях с монахами, молитвах в ашрамах, семинарах католических священников-экзорцистов. И не понимала неискушенная Воронович, замученная всеми этими любовниками и любовницами, извращенцами и просто уродами, не понимала – на самом ли деле существует все то, что описывает Лисич, или это пробы перьев патрона.

Воронович коротко отвечала, что устала. Не справляется. Вынуждена отказывать в приеме самым важным клиентам. Последним письмом она решительно объявила, что тоже имеет право на отпуск, каким бы долгим он не был. Закрыла ООО «Лисич и Воронович» и отправилась путешествовать по Франции, Италии и Испании.

Вернулись в Россию они одновременно – на волне финансового кризиса, обнулившего их счета. Оставшись вдруг практически без денег, которые, казалось, никогда не кончатся, оба и вправду почувствовали себя обновленными и посвежевшими.

Прежних влиятельных клиентов Лисич и Воронович растеряли. Часть из них окончательно ушла в светящийся запредел власти. Другая – бесследно сгинула. Средний сегмент бизнесменов и их жен с малыми и средними денежными оборотами давно окучивали конкуренты. Лисич и Воронович остались не у дел. Прежняя схема не работала. За несколько лет жизнь в стране изменилась – стала умнее и сложнее. Успешные в бизнесе мужья работали много и часто честно. Их жены серьезно поднаторели в досуге – повышали лунную энергию, занимались йогой и арт-терапией, фитнесом, благотворительностью, правильно дышали и посвящали себя детям, по западным книжкам прислушиваясь к их истинным потребностям. Безалкогольные вечера проводили с толпой подружек в беседах о совершенстве и о том, как чутко откликается на все их желания Вселенная. Все вдруг стали идеальными. Ровными, гладкими, осознающими эмоции, контролирующими чувства – уцепиться не за что.

Лисич и Воронович глазели на этот глянцевый выпрямленный мир с изумлением. Они ощущали себя знахарями, которые вышли из леса в звериных шкурах с мешочком целебных травок от головной боли и желудочных колик у немытой за пазухи и угодили в огромную, размером с поселок, онкологическую клинику, начиненную компьютерами, томографами и лазерами.

Воронович извлекла из ящика со старыми документами диплом кандидата таких-сяких наук, характеристику института трам-пам-пам CCCР, выложила все это на стол, развернула газету с заметками об открытых вакансиях. В кресле, вздернув домиком рыжие брови, развалился сын, отозванный с началом учебного года из английской школы. Он брезгливо листал российские учебники.