Страница 22 из 102
Когда пары были подняты, начальник отряда приказал офицерам садиться в баркас. Я ушел в кают-компанию, где услышал стоны раненого старшего офицера. К нему подошел исполняющий дела старшего врача коллежский асессор Соколовский, который был тотчас же убит с верхней палубы через световой люк.
После этого я вышел на балкон, где помог пересадить на баркас смертельно раненного командира, раненых лейтенантов Вердеревского и Селитренникова и начальника отряда флигель-адъютанта Дабича, а затем сел сам. Как только мы отошли задним ходом от корабля, по нам открыли сначала ружейный, а затем орудийный огонь. Стреляли из 47-миллиметровой пушки Гочкиса. Некоторые снаряды разрывались в баркасе. Одним из снарядов был убит командир, ранены - флигель-адъютант Дабич и тяжело - лейтенант Унковский. Мичману Погожеву оторвало обе ступни; он вскоре и умер.
Не доходя полкабельтова до берега, таранный баркас, имея подводные и надводные пробоины и кренясь на правый борт, стал на мель на глубине около шести футов. Офицеры начали бросаться в воду, чтобы вплавь достичь берега. Я с поручиками Высоцким и Трофимовым помог выбраться раненому начальнику отряда и доплыть до берега. Во все это время в нас не переставали стрелять с крейсера и с парового катера, вооруженного орудием…
Предполагая дальнейшую погоню, я с помощью поручиков Высоцкого и Трофимова увел раненого флигель-адъютанта Дабича в лес поглубже, где сделали ему первую перевязку. Для этой цели были употреблены чехлы с фуражек, мой китель, разорванный на полосы, и носовые платки.
В лесу мы очень быстро сбились с дороги. Начальник отряда сам идти не мог и решил остаться в лесу, а нам предложил идти одним искать дорогу. Его приходилось силой поднимать и вести. Он был очень слаб, и всякое неловкое движение вызывало большие страдания раненого.
Пробыв в лесу всю ночь и весь следующий день без воды и пищи, мы только к вечеру дошли до озера, на берегу которого переночевали, и утром дошли до селения, где нам дали молока, хлеба и одежду. Там же получили две подводы. На одну положили уже совсем потерявшего силы начальника отряда. Я сел на эту же подводу, а на другой поместился поручик Высоцкий с больным поручиком Трофимовым.
В 11 часов утра выехали на станцию Разик, где благодаря участию начальника станции раненому начальнику отряда местным врачом была сделана первая промывка раны. Около 9 часов вечера мы прибыли в Ревель, где были встречены командиром порта (контр-адмиралом Вульфом.-Н.Ч.), который приказал везти флигель-адъютанта Дабича в общину "Диаконис". Довезя его, я с поручиками Высоцким и Трофимовым по приказанию командира порта явился на крейсер "Память Азова".
Мичман Павлинов".
Но вернемся к рассказу мичмана Крыжановского, который попал в еще более худшую переделку.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: Когда мы с Саковичем спустились в кают-компанию за Мазуровым, там было темно. Мы ползком пробирались к дивану, где хрипел Мазуров. По пути наткнулись на убитого Тильмана, стоявшего часовым у ванной каюты. Под световым люком лежал навзничь доктор Соколовский. Он, видимо, подходил к дивану, чтобы помочь раненому старшему офицеру, и был убит через световой люк. Белый китель доктора был хорошо виден в темноте. Наши белые кители сыграли трагическую роль в эту ночь: их было прекрасно видно и ночью. Вынести живым дородного Мазурова на баркас было невероятно трудно. Но выносить его нам не пришлось. Баркас отвалил. Мы с трудом перенесли Георгия Николаевича в его каюту на кровать и стали перевязывать полосами из простыни. Свет зажегся. Но кают-компанию продолжали обстреливать. Пули дырявили и дверь старшего офицера. На старом "Азове" двери почти всех кают выходили в кают-компанию.
Каюта старшего офицера, где мы находились, была освещена и открыта. Вдруг к нам сразу вошла группа вооруженных матросов во главе с минером Осадчим и потребовала сдать оружие. Мы с Саковичем отдали наши наганы.
- Мы вас не будем обыскивать. Но если у вас окажется оружие, вы будете застрелены на месте!
Осадчий, член комитета, сообщил нам, что народ взял власть в свои руки и мы пойдем на соединение с другими революционными кораблями. Везде восстания и революция!
Нас заперли и приставили часового. Однако один револьвер мы спрятали под матрас. До вторжения мятежников в каюту, когда мы перевязывали Мазурова, он на время пришел в сознание и сказал:
- Слушайте, мичмана! Скоро вас обыщут и отберут оружие. Спрячьте под матрас один револьвер. Если вас потребуют к управлению кораблем, вы должны будете застрелиться. Обещайте мне это!
Мы обещали. Ночью одно время Мазурову стало худо. Но духом он не падал. Пошучивал:
- Дайте-ка мне зеркало. Хочу посмотреть. Говорят, перед смертью нос заостряется.
От такой шутки у меня защемило сердце. Мы все знаем, что у Георгия Николаевича четверо детей. Они сиротели на наших глазах…
Сакович по телефону просил Комитет прислать фельдшера и священника. Обоих прислали. Легко раненный в руку иеромонах был, однако, так напуган, что лепетал вздор, путал молитвы.
Утром сыграли побудку. Завтрак. Время от времени кто-то по телефону сообщал нам в каюту новости о происходящем на корабле:
- На баке митинг… Товарищи Коптюк и Лобадин держали речь… Назначено следствие над оставшимися офицерами, будут их судить!
Минным крейсерам и миноносцам поднимали сигналы, требовали их присоединения. Однако минные суда уклонились, приткнулись к берегу, а команды с офицерами ушли в лес. По ним стреляли из 6-дюймовых орудий, но безрезультатно. Было вообще много шума и беготни. Горнисты играли то "тревогу", то "две дробь-тревогу", как на учении. Потом вызвали "всех наверх, с якоря сниматься".
В это время нашу каюту отперли. Пришел вооруженный наряд под начальством членов комитета, которые заявили нам, что нас требуют наверх.
Мы поняли, что нас поведут на казнь, и попрощались с Мазуровым, поцеловали его. Он, очень слабый телом. но как всегда твердый духом, прошептал нам:
- Ничего! Бодритесь, мичмана!
Под конвоем нас с Саковичем повели через жилую и батарейную палубы на шканцы. По дороге у выходного наверх трапа мы сошлись с другим конвоем, который вел двух арестованных "петухов", чиновников-содержателей имущества артиллерийского отряда. Завидя нас, один "петух" по имени Курашев плаксивым голосом говорил своим конвойным: