Эрбат. Пленники дорог

А сейчас, несмотря на саднящую горечь последнего разговора с сестрицей и тяжесть от непривычного чувства расставания с домом, в моей душе царило пьянящее ощущение свободы, радость того, что я отныне свободна! Все, не будет больше домашней работы от рассвета до рассвета, можно не торопиться с выполнением очередного срочного заказа, не нужно угождать домашним и подстраиваться под их капризы… Я вольна идти куда хочу, и делать все, что угодно моей душе! Какое счастье! А сестрица… Она добрая девочка, она вскоре перестанет сердиться, успокоится… Бедная, как же она тогда будет раскаиваться в своих неосторожных словах! Надо будет каким-то образом дать ей понять, чтоб она не очень переживала по этому поводу.

Жарко грело солнце, мерно покачивалась телега, дул легкий ветерок… Обоз тянулся по широкой дороге, проложенной среди высокого леса. Чуть шумела листва, пели птицы. Яркое солнце пронизывало светом кроны деревьев по обе стороны дороги, отчего радостным и счастливым казался даже стоявший сплошной стеной темный ельник по правую руку. Пахло разогретой хвоей. Иногда меж колючих ветвей мелькали беличьи хвосты.

Чудесный день! Как давно я не сидела без работы так, ничего не делая, никуда не торопясь, а просто отдыхая! Пресветлые Небеса, как это, оказывается, хорошо! Прислонившись к накрытым дерюгой сундукам я задремала, а потом вообще уснула. Не знаю, сколько времени я так проспала, но проснулась, услышав голоса. Рядом с нашей телегой ехал на вороном коне хозяин обоза, седоватый, крепкий мужчина. Он о чем-то разговаривал с Веном, похоже, ударился в воспоминания об их совместной службе. Мое пробуждение вызвало у хозяина заметный интерес.

— Еще одна баба в обозе. Не люблю я вас брать в дорогу, но все равно навязываетесь. Даже у меня и то жена за обозом увязалась, да не одна, а с обеими дочками. Не сидится им дома, в столицу понадобилось ехать: дед у жены умер, небольшое наследство оставил. Вот и решила моя поехать в Стольград, приданого дочерям в столице накупить. Нет, чтоб зимы дождаться, да куда там! На всю работу рукой махнули, что жена, что дочки — не терпится им деньги потратить! Ну, бабы! А тебя-то, девка, что в дорогу понесло? Летом и на своем подворье работа найдется. Не просто так спрашиваю. Времена сейчас такие, что надо знать, с кем путь делишь. Тебя, девка, взял с собой только оттого, что охранник твой мне знаком. Боевой товарищ, вместе воевали.

— Что, — улыбнулась я, — я вам настолько не нравлюсь?

— Почему же? — хозяин обоза усмехнулся и непроизвольно подкрутил усы. — Нравишься. И даже очень. Да, меня зовут Драг. Тебя, как мне передали, Лия. Вот и познакомились. Но дело в том, что такие красивые девки как ты одни обычно не ездят. С ними муж едет. Мало ли, что с такой кралей в дороге приключится! А если девка не замужем, то с нею отправляются или родители, или родственники, или друг близкий.

— Мне в столицу по делу надо, а то разве поехала бы летом!

— По какому делу?

— К лекарке надо. С глазами у меня последние дни плохо стало.

— А что же ваша ведунья?

— Так она меня туда и послала.

— Понимаю. Ну, а везешь что? Сундуки на телеге — твои? Спрашивать об этом у нас не принято, конечно, но я ж тебя не знаю. Не для лекарки ведь столько добра припасено?

— Там одежда на продажу. Я — швея. Над вышивками глаза и посадила. Раз уж поехала в столицу, то заодно надо хотя бы немного денег выручить.

Мужик лишь хмыкнул в бороду.

— Ты, девка, мне сказки не рассказывай! То, что ты плохо видишь — это заметно. Глаза щуришь. А вот почему одна едешь, да еще и охранника наняла… За охрану платить надо, и немало. Попросила бы кого из поселковых помочь добраться до столицы — они у вас тоже часто туда по делам ездят. Или бы подождала, когда от вас обоз пойдет в Стольград. С ним бы и направилась. Да и в деньгах это куда дешевле выйдет. Не хочешь говорить? Ладно, твоему охраннику я доверяю, а он за тебя поручился. Что с парнишкой-то у вас? Какой-то красный он. Болен, что ли?

Я посмотрела на Дана. Его вид мне совсем не понравился. Парень и верно на лицо покраснел, руки, держащие вожжи, заметно тряслись, а в глазах появился лихорадочный блеск.

— Это мой родственник, — вступил в разговор Вен. — Все горло внутри обложено — нарывы внутренние, вот и выглядит так. Говорить почти не может.

— Надеюсь, не заразно?

— Да ты что! Нет, разумеется! Сам знаешь, что при воспалениях бывает.

— Знаю, — вздохнул старый солдат. — Сам маялся.

— Вот и мы с племянником замаялись! Не знаем, где он эту дрянь подцепил! Наша ведунья говорит, что весной в холодной воде накупался. До тепла подождать не мог!

— Ну, с пацанами это бывает… Значит так: где-то через час-два река. Передохнем там немного, потом дальше. А вечерком мы с тобой посидим, — повернулся хозяин обоза к Вену. — Я кувшинчик припрятанный достану, службу вспомним.

Мужчина неторопливо затрусил на своем коне вдоль обоза, а мы посмотрели на Дана. Мальчишке и впрямь было плохо, хотя он и пытался это скрыть. Я потрогала его лоб; несмотря на вялое сопротивление парня, оттянула его веко, посмотрела в глаза, заставила открыть рот, задрала рукав его рубашки, посмотрела на шею и пальцы рук. То, что я увидела, мне совсем не понравилось. Вен ехал рядом, с тревогой наблюдая за моими действиями.

— Плохо дело, Вен. Скажи, в невольничьем караване не было человека, у которого на голове, сзади, у шеи, там, где кончается линия волос, была сплошная полоса коросты?

Тот растерянно посмотрел на меня. Ага, понял! Еще через пару секунд он потерянно кивнул головой.

— Таких двое было…

Приехали… Серая лихорадка. Далеко не всегда смертельно, но и хорошего тоже ничего нет. Поражает не всех, а как-то избирательно. Можно постоянно находиться с больным человеком и при том остаться здоровым, а иногда достаточно тронуть вещь заболевшего — и все, через несколько дней или недель заболеваешь сам. К вечеру у Дана должна подняться температура, затем по телу пойдет сыпь. Особенно плохо придется лицу: распухнет, глаз совсем не будет видно. Но и не это самое страшное…

Парочка уже с испугом смотрит на меня; даже их холодное высокомерие не так заметно.

— Что такое серая лихорадка, вы, думаю, знаете, — начала я. — Самое плохое в том, что к вечеру ты, дорогой мой, от сильного жара впадешь в беспамятство, у тебя начнется бред. И бредить ты начнешь на родном языке. Мало того: нас сразу же выгонят из обоза, и обозники в первом же селении обязаны будут сообщить страже о заболевшем человеке. Те примчатся и, в лучшем случае, запрут нашу компанию в каком-нибудь отдельно стоящем доме до полного выздоровления Дана, причем стража немедленно доложит о заболевании лихорадкой в столицу. О худшем случае развития событий я вообще предпочитаю умолчать. У вас в стране, думаю, тоже негласно разрешено втихую избавляться от людей, заболевших лихими болезнями. Кое на что во всех странах правители смотрят одинаково.

Мужчины растерянно помолчали, а затем Вен, с надеждой глядя на меня, спросил:

— Что будем делать?

— Во-первых, можно вернуться назад, к Мариде. Это самый простой и надежный выход. Ведунья с этой болезнью сумеет управиться за несколько дней.

— Нет! — сказал, как отрезал, мальчишка. — Разве нельзя прямо здесь что-то придумать?

— Я могла бы постараться, полечить… Но у нас с собой нет никаких лекарств, никаких трав. Надо возвращаться. Скажем обозникам, что я забыла нечто важное в поселке…

Мои спутники одновременно отрицательно замотали головами из стороны в сторону.

— Нам очень надо как можно быстрей попасть в Стольград. Ты даже представить себе не можешь, насколько это важно! Время скоро не на сутки — на часы пойдет!

— Да что у вас в столице за дело такое неотложное? Пойми же, Дан, серая лихорадка — не простая мелкая болезнь! Ты можешь умереть в дороге! Это более чем серьезная опасность!

— Не может быть даже разговора о возвращении в поселок. Причин этому много. И потом, там нас будут искать.