Вишня во льду

– Привет, – сказал он, нажав на нужную кнопку. – Правильно ли я понимаю, есть что-то новое?

– Есть, и как раз по твою честь, – рассмеялся Эдик. – Чего голос такой загадочный. Тоже успел накопать что-то новенькое?

– Успел, – Дорошин вздохнул. – Убийство тут у нас, Эдик. В аккурат в той галерее, из которой Куинджи пропал.

– Да ты что? Богато живете. – Киреев длинно присвистнул, повторив свою любимую присказку. – И кого убили? Надеюсь, не ту старушку, что тебе про пропажу рассказала?

– Типун тебе на язык. – Дорошин представил величавую, не надломленную годами фигуру Марии Викентьевны и содрогнулся от внезапного ужаса. Эта женщина, которую так любил его дядя, внезапно стала ему родной и близкой. – Но все равно горячо, Эдик. Убили заведующего отделом хранения произведений искусства, тем самым, в котором Куинджи пропал. Чуешь?

– Да-а-а, как говаривал Винни-Пух, это ж-ж-ж неспроста. Что ж, держи еще одну загадку в твою копилку. Я порылся на форумах, с людьми знающими поговорил. В общем, дали они мне наводку одну.

– Ну-ну, не томи!

– В общем, Витя… Три месяца назад, в середине сентября, на одном из интернет-ресурсов, где коллекционеры тусуются, некий пользователь под ником Странник предложил к продаже подлинный этюд Куинджи.

– Да ты что…

– Особенно-то не радуйся. Названия картины он не упоминал, так что, может, речь не о твоем «Днепре» идет, а об одной из челябинских пропаж. Они уж больше пятнадцати лет нигде не всплывали.

– То-то и оно… – Дорошин задумчиво почесал нос. – Пятнадцать лет – большой срок, друг мой Эдик. Те картины украли под заказ, и все эти годы висят они себе спокойно в чьем-то частном хранилище. А моя пропажа – свежачок. Так что след это, я думаю, как раз ее.

– Возможно, вот только больше этот пользователь на форуме не появлялся и никаких предложений не делал, ни приличных, ни неприличных.

– Поискать этого Странника, я думаю, можно. Ребята из отдела К с удовольствием подключатся. Говоришь, никто на его предложение не клюнул?

– Публично – нет. А так, кто ж его знает, – философски заметил Киреев. – Ты держи меня в курсе, Витя. А то мне прямо шибко интересно стало, что там у вас происходит.

– Чтоб тебе жить в интересное время – это такое китайское проклятие, – мрачно сообщил Дорошин. – Я б с удовольствием поскучал, тем более что до Нового года две недели осталось. Так ведь нет. Свалился этот Куинджи на мою голову.

– В том-то и дело, что не свалился, – вздохнул Эдик. – Ладно, Вик, пока. Если еще что узнаю, обязательно позвоню.

Закончив разговор, Дорошин глянул на часы и поехал в музей. Конечно, сегодня был понедельник, выходной, но когда речь шла об убийстве, соблюдение трудового кодекса волей-неволей уходило на второй план. Позавчера и вчера коллектив терзал следователь, ведущий дело об убийстве Грамазина, поэтому Дорошин попросил всех сотрудников собраться сегодня.

Для того чтобы найти картину Куинджи, ему нужно было понять, что происходит, в том числе и с убийством. Вряд ли кто-то осмелится не прийти. В подобной ситуации привлекать к себе лишнее внимание – значит вызвать серьезное подозрение, что одинаково не нужно ни грабителю и убийце, ни всем остальным.

Все сотрудники, как и предполагал Виктор, оказались на работе, и он попросил их собраться в центральном зале галереи, где проходили фортепьянные мини-концерты и стояли стулья для посетителей.

– Спасибо всем, что пришли, – начал Дорошин, когда все расселись. – Итак, дамы и господа, я бы очень хотел обсудить с вами два ЧП, которые произошли в вашей картинной галерее.

– Два? – В голосе Андрея Калюжного звучало недоумение.

Директор Морозова горестно вздохнула, Склонская изящно высморкалась в белоснежный кружевной платочек.

– Да, два, – жестко сказал Дорошин и впился глазами в собравшихся, чтобы увидеть их реакцию на то, что он скажет дальше. – Первое чрезвычайное происшествие – это, несомненно, убийство вашего коллеги Бориса Петровича. А второе… – Он немного помолчал, наблюдая за своими собеседниками. – Второе чрезвычайное происшествие – это пропажа из хранилища галереи подлинника Куинджи.

– Что? – растерянно спросил Калюжный. – Как это – пропажа Куинджи? Мария Викентьевна, – он повернулся к Склонской, – вы же совсем недавно расспрашивали меня про этюд «Днепр».

– Именно. Мария Викентьевна обнаружила пропажу картины, поэтому и разговаривала со всеми вами, чтобы понять, куда она могла деться. Ответа не получила и обратилась ко мне.

– К вам? – Ксения прижала ладошку ко рту. Молодая женщина выглядела потрясенной, и Дорошин улыбнулся ей ободряюще. Он видел, как побледнела Арина Морозова, как Леночка закрыла лицо руками, как уборщица Попова недоуменно переводит взгляд с одного человека на другого, а разнорабочий Газаев блестящими глазами смотрит прямо на него, Дорошина.

– Да, ко мне. Видите ли, я давний друг Марии Викентьевны. – Склонская усмехнулась, впрочем, очень по-доброму. – И я специализируюсь на поиске пропавших ценностей. Работа у меня такая. Она попросила меня разобраться, не поднимая шума. По-семейному, можно сказать. Но, к сожалению, не получилось. Убийство Грамазина поставило на возможности тихого расследования крест. Так что, дамы и господа, теперь все будет по-взрослому.

– Да-да. – Арина Морозова сняла очки и вытерла ладонью влажные глаза. – Я еще в субботу написала заявление о том, что у нас пропал Куинжди. Нам предстоит большая инвентаризация.

– Думаете, картина просто где-то завалялась и мы ее найдем? – Это спросила Золотарева.

– Нет, Елена Николаевна. – Дорошин шутовски поклонился. Почему-то ему хотелось перед ней дурачиться и притворяться, настолько антипатична была ему эта женщина. – Думаю, что в ходе инвентаризации выяснится, что у вас пропал далеко не один Куинджи.

– Как? – Морозова задышала широко открытым ртом, будто ей не хватало воздуха.

– Да так, Арина Романовна. Стоимость данной картины, как я уже успел выяснить, относительна невелика. На аукционе за нее можно получить два, максимум три миллиона рублей. С учетом, что работа краденая и ее нигде не выставить, цена падает еще больше. Овчинка не стоит выделки.

– Вы серьезно? Это же огромные деньги, – не выдержала молоденькая Алена Богданова, младший научный сотрудник отдела иконописи.

– Нет. – Дорошин пожал плечами. – Что такое два миллиона? Квартиру на них не купишь. За границу не уедешь. Безбедную жизнь на правах рантье не начнешь. Влезать в авантюру, грозящую серьезными неприятностями, имеет смысл только за по-настоящему большие деньги. Поэтому первое, что я хочу узнать: что еще пропало из ваших запасников и за какой срок.

– Так что же, получается, что Бориса Петровича убили из-за этой картины? – спросил Газаев.

– Не знаю, – признался Дорошин, – но обязательно выясню. – Прозвучало это довольно угрожающе. – И первый вопрос, на который я попрошу вас ответить: увлекался ли Борис Грамазин коллекционированием?

Он уже знал результаты обыска, который был проведен следственной группой в квартире убитого. Там не было ничего ценного, за исключением книг. Старый шкаф с болтающейся на одной петле дверцей, продавленный диван, куча старого, заношенного до дыр, но чистого и выглаженного тряпья, по недоразумению называемого одеждой, разномастные тарелки на кухне, старый облупленный алюминиевый чайник, не подъемный из-за накопившейся за долгие годы использования накипи и книги от пола до потолка.

Одна из комнат неухоженной двухкомнатной квартиры с приколоченными гвоздиками выцветшими обоями была заставлена металлическими библиотечными стеллажами, которые и стояли, как в библиотеке, рядами, не оставляя места для чего-то другого. Здесь были как старые, еще довоенные издания, собрания сочинений, выпускаемые в семидесятые годы двадцатого века, библиотека приключений, подшивки журналов «Наука и жизнь», профильные издания по искусствоведению, альбомы по живописи, так и совсем современные книги, причем в огромных количествах.