Страница 22 из 30
– И зачем все-таки ты в Афганистан за Малаховым потащилась, девочка, только честно? Не из-за любви же?
– Нет, конечно! После аборта любовь как-то быстро растаяла. Просто как было возвращаться домой? Уехала невестой, будущей мамой, а вернулось бы кем? Ни мужа, ни ребенка. Во дворе бабушки на скамейках целыми днями сидят, косточки всем перемывают, идешь – каждый раз чувствуешь себя букашкой под микроскопом. Узнали бы, что к чему, живьем съели бы. А самое главное, как в глаза матери смотреть? По сути дела, сбежала, сделала аборт против воли матери и вот нате вам, приехала, жалейте меня.
Нет, домой никак нельзя было. Да и надежда была, что Сергей не врет и все еще любит, хотя конечно верилось уже с трудом. Вот и приехала с ним сюда.
– А сегодня зачем осталась?
– А что было делать, собрать вещички и бежать на базу послушной «дамочкой» – как презрительно тебя назвал комбат?
– А как он должен был тебя назвать, красавица моя? Человек из-за тебя погиб, Сергей с Аркадием собачатся тоже из-за тебя.
– Вот потому и осталась, чтобы доказать, что не «дамочка» и не кукла, а взрослый и самостоятельный человек.
– -Остаться-то ты осталась, девочка, а если действительно нападут, что делать будешь?
– А чему учили в медицинском, то и буду делать – раны перевязывать. Не дай Бог, конечно…
Она так и не уснула, когда раздался крик: «Тревога!!» – и поднялась страшная стрельба.
Наташа очень сильно испугалась. Сергей мигом оделся, схватил автомат и выскочил из палатки.
– Быстро на землю, из палатки ни ногой! – крикнул он напоследок.
Наташа послушно упала на пол палатки, застланный брезентом. Пули свистели, казалось, над самой головой. Она с трудом подавила в себе желание забраться под кровать. Посмотрев наверх, Наташа убедилась, что ей не показалось: в верхней части палатки было три отверстия от пуль, и четвертая появилась прямо на ее глазах.
«Мамочка, мамочка, что ж я, дура, не улетела с комбатом? Пошевелиться боишься от страха, куда там раненых перевязывать под огнем. Размечталась, курица!» – она чуть не заплакала от страха и бессилия.
Но все страхи и сомнения схлынули в одну секунду, когда Наташа услышала, как кто-то вскрикнул и через секунду стал материться.
«Ранили!» – хлестнула догадка, и, схватив сумку с медикаментами, она выскочила из палатки, уже почти не пригибаясь. Рядом с одной из больших палаток, зажав живот руками, лежал, стонал и матерился Охотник, его снайперская винтовка лежала рядом.
– Вашу мать, не успел ни разу выстрелить. Да пригнись ты, дура! – прикрикнул он, увидев Наташу, бегущую во весь рост.
– Спокойно, Охотник, спокойно. Сейчас обезболивающий сделаю, перебинтую и все будет хорошо. Потерпи немного.
Она терпеть не могла эти клички, которыми все называли друг друга на высоте, но что делать, если по именам она их просто не знала. Перевязав Охотника, она помогла ему перебраться в палатку. Углубления и сложенные вокруг палаток камни делали их относительно безопасными. Она бросила на пол одеяло с ближайшей койки, помогла Охотнику устроиться поудобней, дав ему даже подушку. Убедившись, что для него она сделала все, что могла, она, наконец, огляделась и увидела Гогу, Цветочника, лежавшего около рации. Наташа бросилась к нему, но увидев большое темное пятно под его головой, она остановилась. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сделать шаг вперед. Аккуратно перевернув радиста, она поняла: ее помощи не потребуется. Пуля вошла в левый висок, оставив лишь небольшое отверстие, зато справа была черная дыра величиной с кулак. Положив его, Наташа медленно, как во сне, попятилась назад.
– Что с ним? – спросил из-за спины Охотник, вернув ее в реальность.
– Его убили, – ответила она еще отстраненно. – Я пошла, мне нужно туда, в окопы, там могут быть раненые.
Выйдя из палатки, она бросилась к окопам, выскочив на восточную сторону. Непрерывный свист пуль над головой и грохот боя уже не пугали, она просто старалась не замечать их. Она искала раненых, тех, кому была нужна ее помощь, тех, ради кого она осталась здесь…
– Раненые есть? – спросила она у первого попавшегося бойца.
– Там кричал кто-то, – махнул он вдоль окопа.
Наташа побежала и через несколько метров увидела Зайца, сидевшего на дне окопа. Он зажимал рукой шею. Рука и гимнастерка были в крови. Другой рукой он достал бинт и зубами срывал упаковку.
– Сейчас, я помогу тебе. Потерпи.
Артерия, кажется, не была перебита, но кровь все же шла очень сильно, и Наташа достала вату. Перебинтовав Зайца, она помогла ему встать и повела к палаткам. Заяц все больше вис на ней. Едва они вылезли из окопа, он потерял сознание и упал окончательно. Взяв его под мышки, Наташа потащила его волоком.
Тут кто-то подскочил:
– Давай помогу! – это был Куница. – Куда? – спросил он, подхватив Зайца.
– В эту палатку, – показала Наташа и первой нырнула вовнутрь.
Когда Куница вошел, она уже бросила еще одно одеяло на пол.
– Клади. Спасибо тебе, а то одна я бы не справилась, – Наташа, наконец, смогла вытереть заливавший глаза пот.
– Да не за что, – отмахнулся Куница и хотел было выйти, но увидел Цветочника, лежавшего рядом с рацией: – Дьявол! Гоги накрылся. Не знаешь, он на базу о нападении сообщил?
– Не знаю, я его уже мертвым застала, – ответила Наташа растерянно.
– Если не успел, хреново. Надо Пастуху сказать. Я пошел.
Он развернулся, чтобы выбежать из палатки. В этот момент на высоте стали рваться мины. Одна из первых мин, пробив палатку, упала аккуратно посередине между ребятами – Наташей, Куницей, Охотником и Зайцем.
«Мамочка», – единственное и последнее, что успела подумать Наташа.
Потом сотни иголок впились в нее, пытаясь разорвать в клочья, и отбросили в другой конец палатки.
И вдруг Наташа увидела всех ребят, всю высоту сверху. Бой был как на ладони. Все укрылись, как могли, спасаясь от плотного минометного огня. Вон перевязывает себе ногу Трактор, вон Кузя схватился за лицо и упал, а вон Перец бинтует плечо Коку. Надо туда, надо им помочь.
– Ты уже не можешь им помочь. Нам пора, полетели.
Наташа повернулась, рядом с ней, в воздухе, над высотой висели светлые и прозрачные Куница с Охотником. Посмотрев на себя, она увидела, что и она тоже была словно соткана из света.
– Все понятно. Нас убили, – с легкой грустью сказала она. – А где Заяц, он еще жив?
– Он раньше ушел, мы его уже мертвого несли, – ответил Куница. – Полетели, Наташа.
И взявшись за руки, они втроем полетели на север, в Россию, домой.
Коку в эту ночь тоже приснилась девчонка. Он сидел с ней в открытом кафе на берегу моря. На столе были шашлыки и холодное пиво в мокрых бутылках. Кок был в плавках, а напротив, в ярком купальнике, сидела грудастая Светка, и он ел ее «вприглядку» с шашлыком. Но видя Свету, он понимал, чувствовал всей душой, что это не она, а его первая любовь Алсушка. Пытаясь понять, как так может быть, он затянулся пивом. И вдруг его осенило: это СОН! Он еще не вернулся из Афганистана. Он не помнит дембель потому, что его не было, и поэтому, видя одну девчонку, чувствует другую. Следовательно, в любой момент может прозвучать «горячо любимая» команда «Подъем!».
Что делать? Хотелось и пиво попить, и шашлык доесть, и с девчонкой, кем бы она ни была, Алсушкой или Светкой, поразвлечься, и в море искупаться. Кок решил так: по быстрому доесть шашлык, запивая пивом, потом схватить девчонку (интересно все же, кого из двух?) и утащить в море. А там поди пойми, купаются они, целуются, или еще чем занимаются. Овладеть девушкой на берегу он все же не решился, в надежде – а вдруг это все же не сон, а так, легкий солнечный удар? Кок быстро заглотал шашлык, залив его пивом под двусмысленные комментарии смеющейся Светки.
– Куда спешишь, оголодал совсем?
Потом он схватил уже не Свету, а Алсу за руку и бросился с ней к морю…
Добежать не успели.
Вместо привычного «Подъем!», прозвучало истошное: «Тревога!!!»