Страница 6 из 11
Отталкиваясь от этих представлений, можно сделать следующие наблюдения. Во-первых, наиболее динамично развиваются наименее затратные социальные институты и наименее динамично – наиболее затратные социальные институты. В этом плане институт социального партнерства представляется одним из наиболее затратных (по времени, материальным и финансовым затратам, по сложности вопросов его организации и т. д.). Этим объясняется довольно низкая его динамика в исторической ретроспективе. Во-вторых, поскольку рационализм не играет всеобъемлющей роли в формировании социальных институтов, многие из них могут быть просто иррациональными. Институт социального партнерства в определенном смысле слова также может представляться как иррациональный, поскольку понятия рентабельности, самоокупаемости или экономической выгоды к нему мало применимы. В самом деле, вопросы о том, сколько может стоить жизнь и здоровье человека, нормальная экология или семейное благополучие, выглядят риторическими. Конечно, экономист может (и, наверное, должен) знать ответ на «цену вопроса». Но цена самой человеческой жизни считается выше любых затрат. Поэтому экономия на последних в этом плане всегда будет выглядеть аморальной.
Поэтому нельзя согласиться с мнением, согласно которому «основным показателем эффективности [функционирования] институтов является размер достигнутой благодаря им минимизации издержек» [367, с. 97]. Любые издержки считаются социально оправданными и, следовательно, эффективными, когда речь заходит о социальной безопасности человека, его физическом и нравственном здоровье. Иные трактовки эффективности сугубо умозрительны. И здесь пролегает глубокое противоречие между экономистами, трактующими значение социальных институтов, с одной стороны, и всеми другими исследователями, трактующими институты с позиций абсолютных ценностей человеческого бытия, с другой стороны. Попытки современных экономистов измерять высшее – низшим, смысл и качество жизни человека – размером затрат или рентабельностью инвестиций представляются нам тем самым экономизмом, который еще С. Н. Булгаков предлагал нравственно, внутренне преодолеть. Он писал по этому поводу: «В известном смысле экономический материализм даже и неуничтожим, настолько в нем находит выражение некоторая непосредственная данность переживаний или историческое самочувствие, ищущее для себя теоретического выражения в научной или философской доктрине. Эта последняя может быть крайне неудачна по своему выполнению, но настроение, ее создавшее, этим не устраняется. Та особая и неотразимая жизненная правда, что приоткрылась и интимно почувствовалась с такой серьезной и горькой искренностью нашей современностью, делает экономический материализм в известном смысле неопровержимым. Он не может быть просто отвергнут и опровергнут, как любая научная теория. Он должен быть понят и истолкован – не только в своих явных заблуждениях и слабых сторонах, но и в том вещем содержании, которое через него просвечивает. Он должен быть не отвергнут, но внутренне превзойден, разъяснен в своей ограниченности как философское „отвлеченное начало“, в котором одна сторона истины выдается за всю истину» [62, с. 7].
Однако, такого внутреннего преодоления ограниченного экономизма в современной неоинституциональной теории явно не наблюдается. Скорее наоборот, усиливается персоналистская направленность в трактовке социальных институтов. К сфере социального партнерства это относится в первую очередь.
Вот как модель сотрудничества рассматривал лидер европейского персонализма Э. Мунье: «В совершенном обществе сотрудничество было бы всесторонним. Каждый реализовал бы себя, руководствуясь собственными требованиями, последовательно и абсолютно свободно развивал бы свои способности» [255, с. 89]. В его понимании социального мира и социального партнерства лежат исключительно «собственные интересы личности». Именно на этой основе он мыслит так называемое «плюралистическое сплочение» [255, с. 96]. Противопоставляя гражданское общество либеральному и тоталитарному обществу, Э. Мунье выдвигает идею создания персоналистского и одновременно общностного строя, в котором люди смогут развиваться «друг через друга». Идея плюралистского взаимодействия рассматривается им в категориях «защитного действия», «органического действия», «действия свидетельствования и разрыва» и «неучастия». С их помощью автор конструирует собственную модель социальных взаимоотношений, которая институционально отличается от всех известных в науке.
В рамках современной общей неоинституциональной теории все социальные институты соотнесены по трем уровням:
– личностный (индивидуальный) уровень;
– различные институциональные соглашения между разными участниками системы социального взаимодействия;
– институциональная среда как совокупность основополагающих политических, социальных, экономических и юридических правил, детерминирующих социальные отношения.
Такая градация социальных институтов выглядит некорректной, поскольку в ней не прослеживается четкая критериальность. Так, если в качестве первого уровня предлагается выделять личностный (индивидуальный), то логичным было бы в качестве второго уровня социальных институтов выделить локальный (например, групповой, корпоративный, коллективный или классовый), а в качестве третьего уровня – непосредственно – общественный (на уровне народа, нации, этноса и т. д.). С другой стороны, понятие «институциональная среда» до сих пор не имеет четкого толкования в литературе и порой отождествляется с понятием «институциональная структура». Включая в институциональную среду политические, экономические, психологические, морально-этические, культурно-исторические, этнические и многие иные факторы, исследователи порой чрезмерно расширяют толкование понятия «институциональная среда». Как точно подметил Г. Б. Морозов, «создание, например, правовой базы для частной собственности не означает, что она действительно может функционировать в экономике как рыночный институт» [193, с. 175]. Аналогичным образом обстоит дело и с развитием профессиональной культуры или интеллектуальной деятельности людей, результаты которой отнюдь не всегда коммерциализируются самими творцами. В рамках стихийно развивающегося общественного разделения труда и социальной специализации возникает определенный разрыв между производством и обменом результатами своей деятельности. Отсюда и неоднородность самих социальных институтов. Существуют системообразующие социальные институты, определяющие тип социальных отношений, и сугубо функциональные социальные институты, лишь «обслуживающие» уже сложившийся тип социальных связей в обществе. Институциональная структура таким образом может быть рассмотрена в экзогенном аспекте (как совокупность основополагающих и функциональных социальных институтов) и в эндогенном аспекте (как структура каждого конкретного института).
Последний аспект предполагает использование в качестве характеристик внутренней институциональной структуры таких понятий, как «иерархия», «организация», «система» и «содержание».
Организация предполагает способ(ы) взаимодействия всех содержательных компонентов (элементов) структуры социального института. Иерархия означает внутреннюю ранжированность, спецификацию и соподчиненность конкретных содержательных элементов социального института по отношению друг к другу. Содержание предполагает предметность каждого конкретного компонента в структуре социального института, его наполненность определенным смыслом. Наконец, система представляется нам как некая целостность, обеспечивающая развитие и функционирование социального института.
Соотнесение всех выше указанных компонентов в структуре социального института позволяет разрабатывать их типологию. Например, Г. Спенсер выделял три основных типа социальных институтов: континуитетные (продолжающие род, традицию и т. д.), распределительные и регулирующие. Основанием для такой типологии он выбрал биологический организм, для которого характерными являются такие функции, как питание, распределение и регулирование жизненных процессов. Однако, такая типология не прижилась в современной неоинституциональной теории по ряду причин. Во-первых, на лицо тривиальный социал-дарвинизм, т. е. перенесение процессов из природы в социальную сферу. Однако, такое перенесение не учитывает специфику социального развития как такового. Во-вторых, это все то же отсутствие монистического критерия типологии, когда допускается «смешение функций». Ведь «распределение» и «регулирование жизненных процессов» по сути одно и то же. В-третьих, в данной типологии типы социальных институтов детерминированы этапами их развития, т. е. взяты как бы в незавершенном, незаконченном виде. А это также не отвечает требованиям аналитического мышления. Судить о сущности и характере явления (в нашем случае, о социальном институте) по зародышу или неразвитой его форме означает порой выдавать желаемое за действительное.