Страница 9 из 27
– Теперь вы знаете нас, – ответила Серена и протянула ему руку.
Едва ли мне стоит говорить, что Дэмиан прекрасно знал, кто мы такие. Вернее, кто такая она. Выдал он себя позже в тот же вечер, когда мы втиснулись за столик в углу одного сомнительного и довольно обшарпанного ресторанчика недалеко от Магдален-стрит. Когда вечеринка выдохлась, мы прихватили с собой еще пару студентов, но без Серены. Было бы странно, если бы она с нами пошла. Она редко присоединялась к подобного рода спонтанным незатейливым развлечениям. Обычно у нее оказывалась веская, хотя и не уточнявшаяся причина уклониться от приглашения.
Официант принес непременные дымящиеся тарелки говядины по-бургундски с густым блестящим соусом – наше основное блюдо. Говорю это не ради критики заведения, а только чтобы показать, как и чем мы тогда питались, и неблагодарно было бы ворчать. Горы политого соусом тушеного мяса в терпком красном вине были для нас отрадой, если учесть, какой выбор предлагался за десять лет до того. Полемика о благотворности изменений в обществе за последние четыре десятилетия не прекращается, что неудивительно, но вряд ли найдутся люди, не радующиеся тому, как благотворно изменилась английская кухня, по крайней мере до тех пор, пока вместе со знаменитыми шеф-поварами нового века не явилась сырая рыба, а также традиция не доводить блюда до готовности. Когда я был ребенком, еда, доступная широкому британскому обществу, представляла собой печальное зрелище и состояла главным образом из безвкусных школьных обедов, где овощи безнадежно вываривались. В частных домах иногда можно было попробовать что-то получше, но даже дорогие рестораны подавали на вычурных тарелках с ужасными розетками из зеленого майонеза блюда, есть которые было тем труднее, чем дороже они стоили. И поэтому, когда стали появляться бистро, с традиционными скатертями в клеточку и тающими свечами в горлышках зеленых винных бутылок, мы им обрадовались. Десятилетие спустя они стали темой для анекдотов, но тогда явились нашим спасением.
– Вы бывали в доме у Серены в Йоркшире? – спросил Дэмиан.
Остальные двое присутствующих озадаченно переглянулись, и их можно было понять: за все время разговора никто не упоминал ни Йоркшир, ни династию Клермонт.
Эти слова должны были прозвенеть для меня тысячей звонких колокольчиков, но я был так глуп тогда, что меня они не насторожили. Я просто ответил на заданный вопрос:
– Один раз, пару лет назад, на каком-то благотворительном вечере.
– И как там?
Я задумался. Точной картины у меня в голове не сохранилось.
– Массивное здание в григорианском стиле. Богатое. Но красивое.
– И большое?
– О да! Не Бленхейм, конечно. Но большое.
– Вы, наверное, с ней всю жизнь знакомы?
И опять, как я потом понял, это была подсказка, если бы мне хватило ума расшифровать ее. Давно, задолго до этого вечера, Дэмиан приобрел отчаянно романтическое представление о высшем свете, понимая, что он чужак для этих людей, но исполнившись решимости войти в их круг. Хотя даже в 1968 году эти планы были несколько странными, особенно для такого человека, как Дэмиан Бакстер. Нельзя сказать, что он был одинок в своих стремлениях – есть предостаточно таких, кто и сейчас желает того же, – но Дэмиан был порождением своего века, целеустремленной, амбициозной, сильной личностью – и раз я так говорю, можно не сомневаться, что это правда. Ему всегда нашлось бы место в новом, зарождающемся обществе. С чего цепляться за увядающую славу голубой крови, за эти унылые ходячие учебники истории, когда у многих из этих семей как у картошки: лучшее уже в земле? Мне представляется, что в юности на каком-то сборище его, вероятно, бойкотировали, возможно, в присутствии девушки, которая ему нравилась. Возможно, его унижал и оскорблял какой-то подвыпивший фат, так что у жертвы появилась неоригинальная, но очень конкретная цель, выражающаяся словами: «Я вам покажу! Вы у меня еще попляшете!» В сущности, со времен завоевания Англии норманнами эта идея была движущей силой многих успешных карьер. Если я и прав, мне все равно неизвестен инцидент, который спровоцировал решение Дэмиана. Но к тому времени, как мы познакомились, у него в голове расцвел его личный миф о британской аристократии. Ее члены казались Дэмиану связанными друг другом от рождения – крошечный, сплоченный клуб, враждебный к новоприбывшим, лояльный до беззастенчивой лжи, когда надо защищать своих. Доля истины в этом, конечно, есть, и немалая, если говорить об отношениях внутри этого клуба, но мы уже не живем под властью олигархии вигов, состоящей из нескольких тысяч семей. К 1960-м годам сфера обитания остатков лондонского высшего общества была намного шире, чем ему казалось, и разнообразие типов внутри ее намного больше. Люди есть люди, что бы их ни объединяло, ни один мирок не будет настолько однородным, как Дэмиану это представлялось.
– Нет, не настолько давно, да мы толком и не знакомы. За несколько лет, может, несколько раз встречались, не более того, но впервые поговорили только на чаепитии на Итон-сквер, месяц или два назад.
– На чаепитии? – улыбнулся он.
Это прозвучало и впрямь слегка старомодно.
То чаепитие устраивала в квартире родителей на северной стороне Итон-сквер девушка по имени Миранда Хоутон. Миранда была крестницей моей тетушки или кого-то из друзей моей матери, я уже забыл. Как и Серену, я видел ее время от времени, хотя мы не производили друг на друга особого впечатления, однако этого оказалось достаточно, чтобы включить меня в список ее гостей, когда чаепития начали входить в моду. Они были одним из первых ритуалов лондонского сезона. Правда, рассказывая о них, чувствуешь себя безвестным архивариусом, сохраняющим для потомков утерянные традиции инуитов. Девушкам вменялось в обязанность приглашать на чай в лондонские дома своих родителей других дебютанток, заводя тем самым полезные знакомства и связи для будущих развлечений. Их матери получали списки девушек, занимавшихся тем же, от неофициального, но признанного эксперта Питера Тауненда, который бесплатно и с удовольствием предоставлял эти списки тем, кого считал достойным. В этом состояла его благородная, но заведомо проигрышная попытка сопротивляться наступлению современного мира. Позже те же самые матери просили у него другие списки – возможных претендентов на руку и сердце. У Питера имелись и эти списки, хотя они скорее требовались для коктейльных приемов и балов, чем для чаепитий, где мужчин бывало очень мало и часто гости лично знали хозяйку, как я Миранду. На этих собраниях подавали и выпивали мало чая, и, по моему мнению, несколько странной была атмосфера, когда вновь прибывшему приходится неуверенно пробираться через толпу гостей. Но чаепития мы все равно посещали, и я не составлял исключения. Так что готовиться к сезону мы начинали достаточно рано, что бы все потом ни говорили.
Я сидел в углу, рассказывал об охоте скучноватой девушке с веснушками, когда вошла Серена Грешэм, и по легкому ропоту, обежавшему зал, сразу стало понятно, что она уже снискала себе репутацию звезды. Больше всего поражало, как Серена с ней справляется. Невозможно было представить менее заносчивого и более скромного человека, чем она. К счастью, я сидел рядом с последним пустым стулом и помахал ей рукой. На секунду она задумалась, вспоминая, кто я, а потом подошла ко мне. Любопытно было, что Серена решила следовать моде. Двадцать лет спустя, когда сезон превратился в балаган для хвастливых молодых людей, с одной стороны, и алчных дочек нуворишей – с другой, Серена и не подумала бы устраивать подобные сборища. Видимо, это была дань традиции, которую в те унылые времена соблюдал даже такой не скованный условностями человек, как она: делать то, что полагается.
– Как вы с Мирандой познакомились? – спросил я.
– Да мы и не слишком знакомы, – был ее ответ. – Впервые встретились, когда обе приехали погостить к моим кузенам в Ратленд.
Одним из талантов Серены было отвечать на каждый вопрос легко и быстро, без тени таинственности, но не сообщать при этом ничего существенного.