Страница 2 из 3
Говорили кажется, о недавно вышедшем фильме, поставленном по известной книге, и по ходу разговора Толя высказал несколько живых и здравых суждений. Неожиданно для себя и Воробьёв сказал что-то дельное. Он, надо сказать, много читал, но сплошь и рядом опасался высказывать свои мнения, считая их никому неинтересными. А с Толей он почувствовал себя неожиданно свободно. Наверное, их сблизило то, что у обоих дела в последнее время пошли неплохо. Прошедший год был удачным и для Толи: ему удалось опубликовать очерк в краевой газете.
Появился Митя и, услышав, что речь идёт о газетных делах, вкрадчиво сказал:
–Толя нашёл секрет, универсальный ключ к успеху.
Толя рассмеялся, однако с готовностью подтвердил:
–Да, и секрет очень прост. В самом начале нужно дать экспозицию. Например, мой очерк открывается такой картиной. Берег реки, широкий пологий склон, засеянный пшеницей. И по этому пологому пшеничному склону с жужжанием ползут комбайны. Я как у видел это, когда приехал в "Луч", так и понял: вот оно!
Митя слушал, склонив голову на бок, и как только Толя закончил, неслышно, на цыпочках удалился.
–В этом что-то есть, – сказал Воробьев.
Он пошёл на кухню и напился воды из-под крана. На обратном пути он непроизвольно посмотрел в Митину комнату, дверь была распахнута. Лена полулежала на взбитой подушке, а Митя, присев рядом, что-то говорил, улыбаясь. И Лена улыбалась. Воробьев внезапно почувствовал укол тревоги. Вернувшись в зал, он обнаружил, что Толя спокойно смотрит телевизор. Воробьев несколько раз посмотрел на его затылок, словно пытаясь внушить некую мысль. Но Толя сидел не шелохнувшись.
В конце концов, это не моё дело, сказал себе Воробьёв. Тут своя компания, свой стиль отношений. Да и что такое, если разобраться, супружество, брак? Многие люди – и какие! – скептически относились к этому установлению. Может быть, тут рождается нечто новое, какие-то современные отношения… Однако эта мысль, по-видимому, шла куда-то не туда, и Воробьёв бросил думать. Через минуту он поймал себя на том, что прислушивается к происходящему в Митиной комнате. К счастью, скоро Лена и Митя вернулись.
–Отдохнула, маленькая? – ласково спросил Толя.
–Да. – Лена, зябко поёживаясь, прижалась к его плечу.
Митя допил вино из бокала, погладил живот и сказал:
– Зэр гут!
…Утром решено было прогуляться. Первыми вышли Лена и Толя, а Воробьёв с Митей замешкались в прихожей.
–Как тебе понравился Толя? – спросил Митя, зашнуровывая ботинки глядя снизу, отчего лицо у него было напряжённым.
–Неплохой парнишка. Неглупый, живой такой. Но мне показалось, что ты охотнее общаешься с Леной – Воробьев неуверенно улыбнулся.
–Толя – мой друг,– сказал Митя серьезно, с укором.
–Ты читал Камю? Один из его героев говорит: жена друга священна. Но незадолго до рокового события я лишал бывшего друга своей дружбы.
На лице у Мити появилось странное, непонимающее выражение.
–Что ты говоришь? – с глупой улыбкой переспросил он.
–Нет, ничего, – сказал Воробьёв. Ему стало стыдно, он отвернулся.
Запомнилось и первое утро нового года: чистое голубое небо и яркий снег, необычная картина для здешних южных мест. Морозный воздух лился в грудь, и тяжесть в голове рассеивалась.
Потихоньку они направились к дому Толи и Лены. Ивановы жили совсем рядом. Вот уже навстречу, оторвавшись от бабушки, побежал мальчик, облепленный снегом, и по радостной суматохе можно понять, что это Олег, сын Лены и Толи.
–Мама! Папа! Дядя Митя!
Митя подхватил его на руки и пошел впереди всех широкой пружинящей походкой. Олег, обнимая его, смеялся и что-то говорил ему на ухо. Чуть позади шли счастливые родители. Следом, не зная, куда деть руки, Воробьев.
Митя двигался во главе процессии, как флагманский корабль. Была у него, пожалуй, некоторая склонность к рисовке. А может, это было что-то другое.
В детстве, вспомнилось Воробьеву, Митя выделялся своим пением. Мальчишки из их дворов почему-то стеснялись этого – пения, танцев и тому подобных вещей. А Митя пел, и пел охотно, в любом месте – в школьном дворе, на улице. Он громко, уверенно исполнял понравившиеся песни. И, что характерно, никто не смеялся над ним. Наоборот, мальчишки примолкали, внезапно осознав, что есть своя ценность в таком вот смелом исполнительстве.
В этом было что-то неожиданно взрослое. И мальчишки при этом сами немного взрослели.
Раньше всех Митя заговорил и о любви. Они стеснялись самого этого слова. А Митя стал говорить об этом лет уже в тринадцать. Он говорил, что любовь – величайшее счастье, которое может выпасть человеку. Все те стыдные вещи, о которых рассказывались анекдоты, над которыми принято было презрительно смеяться, выходили у Мити прекрасными, благородными.
Митя высказал эти неожиданные мысли совершенно спокойно. И снова он не был осмеян. В его словах угадывалась истина, которой все почему-то стыдились; она была влекущей, волнующей. Потом, когда они почти совсем уже выросли, как-то раз произошел спор о газетной статье, в которой был описан пример верной любви. Это была история тяжелой болезни женщины и самоотверженности мужчины. Кто-то высказал сомнение в правдивости статьи: трудно поверить, что человек способен годами выносить утку, стирать грязные простыни.
Митя сжал скулы. Потом, сверкнув глазами, сказал:
–Я согласился бы есть кал любимой девушки.
И говоривший посмотрел на Митю со страхом.
Да, была в Мите какая-то решительность.
2
И вот теперь, приехав к Воробьеву июльским жарким воскресеньем, Митя сказал, отводя глаза в сторону, делая остановки, но решительно:
–Я хочу, чтобы ты знал. Мы с Леной любим друг друга.
И – "любим" он сказал так, что ни в чем не оставалось сомнений. Вот и названо это слово. Бедный Митя, почему-то подумал Воробьев. Ему стало тоскливо – оттого, что он угадал тогда.
Оказывается, можно предвидеть поступки людей. Это может помогать в жизни, в работе. И все таки жаль. Получается, что люди устроены просто. Несмотря на наслоения сложностей, так называемую неоднозначность, в основе своей человек довольно прост и, как правило, оказывается в плену извечных, банальных ситуаций.
В ту новогоднюю ночь ситуация сразу насторожила Воробьева. Супружеская пара и неженатый друг семьи. В этом было что-то, пробудившее в Воробьеве неуверенность, ощущение опасности. Ситуация была чревата определенным ходом дальнейшего развития.
Надо отдать должное: Митя, Толя и Лена как будто старались преодолеть эту заданность, они словно искали новое решение. Они бросили вызов банальности. Но победить на сей раз (можно сказать – и на сей раз) не удалось.
Солнце палило прямо в распахнутое окно. Воробьев, голый до пояса, сидел за столом над книгами. Отец, мать и младший брат ушли на реку.
Митя, оседлав табуретку, застыл перед ним, прямой и настороженный; на переносице его была складка. Однако же он был аккуратен: в белой безрукавке, светлых новых брюках. Воробьев застеснялся своей наготы, надел рубашку.
–А ведь я угадал тогда, – сказал он, вздохнув.
–О чем ты? – спросил Митя.
–Помнишь, мы говорили о Камю…
Митя с недоумением смотрел на него.
–Нет, – сказал он и досадливо поморщился. – Я пришел к тебе не за этим. Я хочу знать, как ты относишься… к этому… К моему… поступку… Он нервничал, кусал губы. Воробьев стал собирать книги со стола.
–Что тебе сказать? Жизнь есть жизнь. Все не просто. От Лены я не в восторге. А впрочем, я не о том… Все не просто. Помнишь, у Чехова? Рассказ, где двое прощаются в вагоне… Понимают, что любят друг друга… Что нужно было плюнуть на все обстоятельства, условности… Но поздно. Короче, я не собираюсь судить тебя.
Почему, говоря все это, Воробьев прятал глаза? И отчего Митя старался не замечать этого?
Митя облегченно вздохнул.
–Спасибо тебе. Я рад, что мои друзья не осуждают меня. Это здорово, когда друзья тебя понимают!