Личные воспоминания

Телеграфный аппарат

Мой интерес к экспериментам с электричеством был подогрет тем, что тот же Леонгардт получил тогда заказ от Генерального штаба на разработку электрического телеграфа, которым можно было бы заменить телеграф оптический. У отца моего близкого друга и товарища по бригаде, тайного советника Сольтмана я впервые увидел стрелочный телеграфный аппарат Уитстона47. Я даже поучаствовал в попытке проложить телеграфную линию между его жилым домом и расположенным в дальнем конце примыкающего к нему большого сада зданием, в котором производилась искусственная минеральная вода. Однако опыты наши закончились неудачей, и я довольно быстро понял, что было тому виной. Ручку передатчика надо было вращать так равномерно, чтобы подаваемый ею импульс имел достаточную мощность для постоянного поддержания движения стрелки приемника. Этого трудно было добиться даже когда аппараты находились в одном помещении, а уж о том, чтобы они работали на больших расстояниях, когда значительная часть электричества из-за несовершенства изоляции просто терялась, и говорить нечего.

По заданию комиссии Леонгардт пытался справиться с этой проблемой посредством часового механизма, с помощью которого он пробовал отрегулировать действие электрического тока, импульсы которого теперь происходили через равные промежутки времени. Это, безусловно, сделало аппарат более надежным, но не решило проблемы потерь при передаче. Мне пришло в голову, что улучшить механизм Леонгардта можно, если сделать из него полностью автоматическую машину, самостоятельно включающую и выключающую подачу тока. Если две или более таких машин связать в одну линию, то всякий новый импульс должен был пройти через все машины и, произведя свое действие, замкнуть цепь. В дальнейшем этот принцип, оказавшийся весьма плодотворным, был успешно использован во множестве основанных на электрических машинах сетей. На нем же основаны все современные аппараты со звонками, в которых включение и выключение тока происходит автоматически.

Производство таких автоматических телеграфных аппаратов я доверил своему хорошему знакомому по Физическому обществу, молодому механику Гальске, работавшему тогда в небольшой механической мастерской «Беттхер и Гальске». Сперва Гальске сомневался в том, что мой аппарат будет работать. Тогда я специально для него соорудил из сигарного ящика, нескольких кусков железа, жести и покрытой изоляцией медной проволоки два действующих аппарата. Успешные испытания построенной из таких скудных материалов телеграфной сети привели молодого механика в настоящий восторг, он с энтузиазмом взялся за изготовление первой партии аппаратов и даже заявил, что готов покинуть свою фирму и вместе со мной посвятить жизнь телеграфному делу.

Наш успех вместе с лежавшей на мне заботой о будущем моих братьев и сестер подвел меня к решению полностью оставить военное дело и заняться телеграфией, большое будущее которой я уже тогда ясно чувствовал. Это новое дело должно было дать мне достаточно средств к существованию и обеспечить нормальную жизнь для младших братьев. Я с усердием принялся за изготовление нового аппарата, который должен был стать стартом новой жизни, но неожиданное событие чуть было не разрушило все мои планы.

Политический просчет и пироксилин

Это было время, когда всю Европу сотрясали сильнейшие религиозные и политические волнения. В Германии они вылились главным образом в религиозное движение свободомыслящих людей, критиковавших как католицизм, так и крайний протестантизм. Прибывший тогда в Берлин Йоханес Ронге48 произнес несколько речей в зале Тиволи, и эти речи имели в народе большой успех. Особенно ему удалось увлечь молодых офицеров и чиновников, которые почти все без исключения были предрасположены к либеральному мышлению.

В период самого разгара народного увлечения идеями Ронге я вместе с девятью другими офицерами из артиллерийских мастерских прогуливался по Тиргартену49. В части парка, носившей имя «В палатке», мы обнаружили множество людей, слушавших красноречивого оратора. Он призывал всех, кто согласен с проповедником, смело присоединиться к движению против мракобесов и реакционеров. Речь его была образной, увлекательной и казалась нам весьма убедительной, тем более что ранее мы таких публичных выступлений в Пруссии не слышали. Когда я собирался уходить, мне вручили подписной лист, на котором уже значилось много хорошо знакомых мне фамилий. Не колеблясь, я поставил в нем свою подпись. Моему примеру последовали и другие офицеры, причем некоторые из них были старше меня по званию. Тогда мы не видели в этом ничего дурного. Нам казалось правильным то, что мы открыто и честно подтвердили свои убеждения.

Но уже на следующее утро за чашкой кофе я испытал настоящее потрясение, когда в газете Vossische Zeitung увидел передовицу «Движение против реакции и лицемерия», в конце которой приводились наши, во главе с моей, подписи. Для меня это был шок.

Придя за полчаса до начала занятий во двор наших мастерских, я обнаружил там всех своих девятерых товарищей в состоянии сильнейшего волнения. Мы не без оснований полагали, что вчерашний поступок может быть расценен как тяжкое военное преступление. Наши опасения вскоре подтвердились. Подошедший начальник мастерских, весьма смелый и милый человек, объявил, что своим легкомыслием мы погубили не только себя, но и его.

Несколько дней мы провели в тревожных ожиданиях. Наконец нам передали предписание явиться к инспектору мастерских, генералу фон Дженишену, для того, чтобы выслушать именной указ. В нем нам строго выговорили за неразумное поведение, но наказание оказалось мягче, чем мы опасались. В своей длинной речи генерал подробно объяснил, насколько некорректным оказался наш поступок. Речь его меня несколько смутила. Я был хорошо знаком с генералом, ранее мы с ним вместе провели месяц в Киссингене. Это был высокообразованный, гуманный человек, и я прекрасно знал, что его взгляды большей частью совпадают с тем, что было нами подписано. «Вы знаете, – сказал он в завершение, глядя при этом на меня, – я придерживаюсь того мнения, что каждый человек, каждый гражданин и каждый офицер должен открыто выражать свое мнение. Но вы же не станете спорить, что открытость и публичность – совершенно разные вещи».

Вскоре мы узнали, что в наказание за проступок всех отправляют обратно в нашу провинциальную бригаду. Для меня это был особенно сильный удар. Он разрушал все мои жизненные планы и делал невозможной дальнейшую заботу о судьбе младших братьев. Поэтому мне было необходимо срочно придумать способ обойти приказ об обратном переводе. Для этого я решил изобрести в военном отношении что-то настолько важное, что требовало бы моего личного присутствия в Берлине. Телеграфное дело, которым я тогда усиленно занимался, помочь не могло. Тогда мало кто верил в его будущее величие, да и проекты мои находились еще на начальном этапе.

К счастью, я вспомнил о полученном совсем недавно профессором Шёнбейном50 из Базеля и не получившем еще практического применения пироксилине51. Мне казалось несомненным, что его можно улучшить так, что он станет полезен в военном деле. Для опытов с пироксилином требовалось хорошее оборудование, поэтому я сразу отправился к своему старому учителю, профессору химии Королевского ветеринарного колледжа Эрдману, рассказал ему о своей беде и попросил разрешения поработать в его лаборатории. Милый профессор дал мне разрешение, и я сразу приступил к опытам.

Моя главная идея состояла в том, что если взять более концентрированную азотную кислоту, которую потом более тщательно нейтрализовать, а полученный продукт более тщательно промыть, то он станет более стойким и долгоживущим. Но все мои эксперименты в этом направлении неизменно заканчивались провалом. Хотя я брал дымящуюся азотную кислоту самой высокой концентрации, на выходе все равно получался грязный и быстроразлагающийся продукт. После того как мои запасы концентрированной кислоты дошли до критического уровня, я попробовал с целью укрепления разбавить ее серной кислотой и, к своему глубокому изумлению, получил вещество с совершенно новыми свойствами. После тщательной промывки получался белый плотный состав, внешне довольно похожий на пироксилин, но взрывавшийся с гораздо большей силой. Открытие привело меня в восторг. Я проработал в лаборатории до поздней ночи, приготовил довольно большое количество нового пироксилина и оставил его в сушильной печи.