Страница 11 из 19
В то время в комиссии я вел борьбу за то, чтобы телеграфом могли пользоваться и простые люди, а не только военные, что вызывало у последних сильнейшее противодействие. Между тем проложенный тогда по маршруту Берлин – Потсдам воздушный телеграф работал настолько быстро и четко, что его нельзя было даже сравнивать с действовавшими ранее семафорами, и это явно говорило о том, что общественности необходимо предоставить к нему самый широкий доступ. Известие о волшебной эффективности нового способа связи быстро распространилось в народе и произвело настоящий фурор. О нем заговорили даже в самых высоких кругах общества. Дошло до того, что принцесса Прусская пригласила меня лично прочитать в Потсдаме ее сыну, будущему кронпринцу Фридриху-Вильгельму и императору Фридриху, лекцию об устройстве электрического телеграфа. Лекция, сопровождавшаяся демонстрационными сеансами связи между Берлином и Потсдамом, и моя пояснительная записка, в которой я рассказывал о будущем, какое может иметь телеграф, если сделать его общедоступным, безусловно, помогли убедить представителей высшего общества в правоте моих требований.
По моей инициативе комиссия постановила провести в марте 1848 года публичный конкурс для телеграфных проводов и аппаратов и определила четкие условия его проведения. За лучшие модели и решения были обещаны крупные денежные премии, а победители получали приоритетные права на размещение государственных заказов. Я практически не сомневался в том, что смогу победить в этом конкурсе, который стартовал 15 марта. Но уже 18-го он прекратил свою работу, а вместе с ним прекратилась работа и всей комиссии.
Революция
Увлеченный своей работой, я почти не замечал тех волнений, которые сотрясали всю Германию после февральской революции в Париже. Между тем бури стихийных политических выступлений с легкостью сметали слабые плотинки, которые бездумно и бестолково ставила на их пути правящая верхушка. Недовольный царившими в стране порядками, немецкий народ был уверен в том, что изменить их можно только насильственными способами, и уверенность эта передавалась даже в высшие светские и военные круги. Совершенно бессмысленные разговоры на национальные и политические темы еще больше раззадоривали толпу, активность которой подогревалась еще и жаркой летней погодой, стоявшей тогда по всей Германии.
Возбужденный народ слонялся по берлинским улицам, обменивался явно преувеличенными слухами об успехах революции в различных городах страны и внимательно вслушивался в речи многочисленных уличных ораторов и агитаторов, собственно, и распространявших эти заводившие толпу слухи. Полиция практически бездействовала, и даже армия, свято выполнявшая свои обязанности, почти не была видна. Сначала пришла воодушевляющая новость о победе революции в Дрездене и Вене, после всех поразило убийство часовых у здания Государственного банка, а кульминацией событий стала сцена, происшедшая на дворцовой площади. Все это привело к тому, что даже мирные граждане, собиравшиеся в народные дружины для охраны порядка, перешли в массе своей на сторону революции. Из своего окна я лично видел, как некоторые из этих дружинников, в страшном волнении сбрасывая с себя форменные шарфы, бежали к Анхальтским воротам и кричали: «Измена! Войска стреляли в нас!» За несколько часов весь город был застроен баррикадами, а королевская стража атакована и побеждена. По всему городу завязалась борьба с по большей части лишь оборонявшимися гарнизонными войсками, оставшимися верными своим знаменам.
Сам я, находясь тогда согласно приказу в составе специальной комиссии, не принадлежал к какой-то конкретной части и с замирающим сердцем следил за ходом борьбы. На следующий день король обнародовал прокламацию, которая восстановила мир и порядок. В полдень 19 марта толпа граждан, пришедших поблагодарить его за принятое решение, заполнила площадь перед замком. Я не мог удержаться, надел гражданский костюм и, выйдя на улицу, смешался с народом. Люди, не сдерживая чувств, выражали радость по поводу мирной прокламации. Но эйфория продолжалась недолго. К замку стали подходить процессии с погибшими. Потом говорили, что народ таким образом хотел показать королю, сколько бед натворили его солдаты. На дворцовом балконе вид процессий произвел страшный эффект. Увидевшая груду окровавленных тел королева потеряла сознание. К замку подносили все новых и новых убитых. И когда скрывшийся в замке король, несмотря на требование народа, отказался во второй раз выйти на балкон, толпа бросилась крушить ворота, чтобы показать ему огромное количество новых убитых.
Наступил критический момент. Дело шло к вооруженной борьбе, исход которой трудно было предсказать, ибо дворец тогда охранял всего лишь один батальон, все же остальные войска по личному приказу короля были выведены из города, однако дело спас молодой князь Лихновский. Он вышел на площадь и со стола, поставленного в ее центре, обратился к собравшимся. Он сказал, что его величество король, руководимый добротой и милосердием, стремясь положить конец кровопролитию, приказал войскам не противиться народу и отдал себя под защиту граждан. По его словам, все требования народа будут безусловно удовлетворены, а теперь революционеры могут спокойно разойтись по домам. Речь его произвела на присутствовавших сильное впечатление. На заданный из толпы вопрос о том, действительно ли будут удовлетворены все требования, он ответил: «Да, господа, все!» – «Что, и курить можно?» – спросил другой голос. «И курить». – «А в Тиргартене57?» – «Да, господа, и в зоосаде можно». Эти слова стали решающими. «Ну, если так, – заговорили в толпе, – стало быть, и правда можно расходиться». Площадь быстро очистилась. Так обещание разрешить свободное курение в зоопарке, скорее всего данное молодым князем под личную ответственность, возможно, предотвратило надвигавшуюся трагедию.
Происшедшее на дворцовой площади произвело на меня глубочайшее впечатление. Все это ясно показывало непредсказуемость возбужденной толпы и связанную с этим опасность. С другой стороны, этим столь же ясно раскрывалось, что для толпы важны не столько глобальные политические вопросы, сколько маленькие житейские проблемы. Запрет курения на улицах, а еще строже – в зоопарке и связанные с этим постоянные стычки с жандармерией и с полицейскими – вот что на самом деле было одной из главных проблем, волновавших большинство берлинцев, из-за которой они и шли на баррикады.
С победой революции деловая жизнь в Берлине почти остановилась. Аппарат правительства, казалось, уснул. Телеграфная комиссия, хотя официально ее никто не закрывал, тоже прекратила работу. Тем более я был восхищен энергией моего друга Гальске, который в это сложное время, несмотря на отсутствие заказов, продолжал спокойно собирать телеграфные аппараты. Я же находился в весьма сложной ситуации, когда по прежнему месту моей службы работы не было, а нового назначения мне никто не давал. С другой стороны, мне казалось нечестным просить об отставке в то время, когда вокруг все говорили о приближающейся войне.
И тут снова в моей жизни, как это часто бывало, произошло событие, указавшее новое направление деятельности.
Подводные мины
Восстание граждан Шлезвиг-Гольштейна58 против датского господства закончилось успехом. Это привело к активизации национального движения и формированию по всей Германии добровольных отрядов для помощи соотечественникам, сражающимся на севере страны с иноземными угнетателями. В свою очередь Дания, не собиравшаяся так просто отдавать свои иностранные владения, также готовилась к войне, а газеты Копенгагена требовали от правительства начать бомбардировку главного центра освободительного движения – города Киль.
За год до этого мой шурин Гимли получил в Киле пост профессора химии и теперь жил совсем рядом с Кильской гаванью. Сестра Матильда в своих письмах жаловалась, что она страшно боится датских бомб, которые в женском воображении уже превратили ее дом в руины. Она имела все основания для опасений: «морская батарея Фридрихшорт», как называли прикрывавшую вход в гавань маленькую крепость, все еще находилась в руках датчан, а это означало, что для датского флота подход к городу был полностью открыт.