Страница 1 из 3
Татьяна Абалова
Дочь Соловья-Разбойника
- Бабушка, расскажи сказку.
- Деточка, тебе уже десять годков минуло, сама читать умеешь, а все просишь сказку. Не надоело? Нет? Какую же рассказать? Может, об ослике, которого приняли за Конька-горбунка? Или о Лягушке-царевне, которую Иван-бедолага напрасно целовал?
- Нет, не хочу про лягушку, что после свадьбы в жабу превратилась. Бабушка, придумай новую сказку.
- А ты мне помогать будешь, стрекоза? Вместе-то веселее выдумывать.
Анютка, глядя восторженными глазами на бабушку, часто закивала головой. Та обняла внучку и, поцеловав ее в светлую головку, начала:
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Соловей-Разбойник. Собирал он дань с проезжего люда да разбойничал помаленьку. Но сильно свою мошну золотом не набивал. Все больше в казну царскую отправлял, дабы не оскудела. Старался не слыть злодеем, чтобы любимая дочка Марьяна за него не краснела. А Марьяна росла девочкой умной. Повзрослев, вела хозяйство рачительно: пока папенька на дороге свистит, она и в доме приберет, и обед сготовит, и книжки толковые почитает. А собой как хороша была! Коса цвета золотой пшеницы, глаза васильковые, губы - вишни спелые. Когда шла по родному Лесу, встречные молодцы головы сворачивали. А вечером под окнами вздыхали. А она ни-ни. Никого близко не подпускала.
И все складывалось хорошо, пока в Лес не пожаловал сын Змея Горыныча. Испить живой водицы, значит, что ключом била из-под Горюн-камня. Был Змеевич молодцем статным, видным: волосы, что темнее летней ночи, кудрями вились, глаза цвета можжевеловых ягод умом светились, губы в широкой улыбке зубы жемчуговые открывали. И ходили за ним девицы толпой. А он не упускал возможности свою удаль показать: то мечом булатным махать начнет, то палицей.
Однажды захотелось ему искупаться в быстрой речке. Пора летняя на дворе стояла. Воздух жаркий, густой, хоть ножом режь. Вот и нырнул Змеевич в воду с разбега. Красиво в реку вошел. Без брызг, без гиканья. И поплыл, словно в воде родился.
Марьянушка как раз у моста белье полоскала. Голову подняла, посмотреть, кто такой восторг у девиц вызывает. Так и осталась стоять, обо всем позабыв. Уж больно Змеевич чудные фигуры в воде выделывал. И не заметила Марьяна, как простыня из ее рук выскользнула да по течению к чудо-пловцу подкралась. И спеленала его, словно саван.
Девицы на берегу смеялись и ахали, думая, что их Змеевич развлекает, под водой плавает. Считать даже начали, как долго без воздуха продержится. И только Марьяна поняла, что он тонуть начал. Сняла с себя сарафан и прыгнула в воду. Нырнула в самую глубину и заметила, где край белой простыни бьется. Ухватилась она за него и потащила на себя. Но течение реки спасительницу поймало, понесло, закрутило. Теперь не один Змеевич в простыне путался, а вместе с Марьяшей.
Но повезло молодым. Река за мостом поворот делала и выкинула спутанный клубок на отмель. Лежали они, крепко запеленатые простыней-лиходейкой, тяжело дыша, хватая воздух посиневшими губами. А как раздышались, поняли, что приятна им эта близость. Так приятна, что не устояла Марьяша, что прежде к себе никого не подпускала, поцеловала незнакомого молодца. А он ответил.
Вместе вернулись они в дом к Соловью-Разбойнику. Повинился перед ним Змеевич, что без родительского благословения Марьяшу замуж позвал. Признался, что полюбил горячо и другой жены не желает. Верным быть обещал. А Марьяна глаза опустила, румянцем густым щеки разукрасила и прошептала, что люб ей добрый молодец, и готова она за ним идти на край земли.
Соловейко сначала расстроился, даже свистеть перестал. А потом согласился, что лучшего мужа любимой дочке не найти. Род Змея Горыныча знатным слыл. Ежели внимательно на царский герб посмотреть, то там вовсе не Орел Трехглавый изображен, а Змей Горыныч: вон и крылья, вон и три головы, вон и лапы когтистые.
Но кому-то любовь молодых поперек горла встала. Вскоре заявился в Лес сам Змей Горыныч. Не успел Змеевич и слова сказать, как Горыныч его ухватил, да в небо унес, крикнув Марьяне с Соловьем-Разбойником на прощание, что никогда Орлам с Соловьями не породниться.
Нет, не стала Марьяша слезы лить. Собрала узелок с пожитками и пришла с отцом попрощаться.
- Папаня, родной, дорог ты мне. Но не могу я никак клятву, данную любимому, нарушить. Обещалась я ему верной женой быть и идти за ним на край земли. Так и сделаю.
И такая твердость в ее взгляде была, что не решился Соловейко перечить.
- Дам я тебе в дорогу злата-серебра да коня любимого. Береги себя и ступай с Богом.
- Иволгу отдашь? - изумилась Марьяша. Отец полжизни копил на хорошего коня, а теперь ей отдает?
Помог Соловей дочери приладить сумки тяжелые к конскому боку. Смахнул слезу, испытав гордость за Марьяну, так ловко та на коня запрыгнула и одним движением усмирила. А как поехала, перекрестил ее в спину.
Не побоялся он отпустить дочь в дорогу дальнюю. Знал, что не даст она себя в обиду, поскольку владела приемами ратными и наездницей в Лесу первой слыла. Сына ждал Соловей-Разбойник, но получив дочь, не стал от планов отступать. Воспитал бойцом. А еще Соловейко знал, что слава о нем как о мощном свистуне далеко разошлась. Побоятся нелюди мести, не тронут его дочь.
День едет Марьяна, другой. Вот уже и места знакомые кончились, дорога меж полей вьется, над головой пичуга заливается, ветер спелые колосья волной колыхает, травяной дух нос радует. Хорошо!
Но на исходе недели широкая дорога разделилась на три рукава: один налево, в сторону большого поселения, над которым вился дым печных труб, другой направо, в сторону гор, гранитом отсвечивающих, а третий вел к морю-океану, что блестело синей гладью и манило желтым песком. У солнечного берега плескался на ветру парус добротной лодки, стояли разноцветные зонтики, слышалась веселая музыка. Праздник, да и только!
Марьяна никак не решалась сделать выбор, то в одну сторону ее потянет, то в другую. А тут, откуда ни возьмись, появился камень-валун с загадочными письменами. Может, он и раньше стоял, но пока ворон, что на нем сидел, не каркнул, Марьяша камня не замечала.
Спустилась путешественница с коня, платочком с букв пыль смахнула и прочитала: «Налево пойдешь, замуж выйдешь».
- Нет, не пойду налево. Замужним налево ходить позорно, - вслух сказала Марьяна. Ворон в ответ кивнул головой. И пропал дым печной, а за ним растаял и город.
- Никак морок? - обратилась к ворону Марьяна. Тот не ответил. Посмотрел умным глазом и стукнул клювом по следующей надписи: «Прямо пойдешь, коня потеряешь».
- Ни за что прямо не пойду. Мне Иволгу жалко. Без коня совсем одиноко будет.
Вмиг смолкла музыка, вздыбилось море черными волнами, смыло зонтики, лодка от ветра-урагана накренилась, зачерпнула кормой воду и пошла на дно. Хлипкой посудина оказалась, а парус и вовсе бумажный.
А ворон опять клювом стучит, на следующую надпись указывает: «Направо пойдешь, гранит грызть будешь».
Охнула Марьяна, глянула на горы, а они, словно насмехаясь, гранитными гранями блеснули.