Страница 3 из 12
От нового, коммунистического строя пострадали не только бабушки и дедушки. Отец Анны Ильиничны Шмаиной-Великановой, священник Илья Шмаин, отбывал срок по доносу своего знакомого.
Мои папа и мама происходили из очень непохожих социальных кругов. И ни тот ни другой никак не были связаны с Церковью. Мама из семьи уникальной. Я имею в виду, что мои дед и бабка по матери были сознательными борцами с советской властью и людьми с невероятно широким кругозором. Когда мои родители познакомились, маме было четырнадцать лет. Она уже хорошо знала Новый Завет, потому что Библия у деда всегда стояла на столе. Для него само собой разумелось, что культурный человек – это тот, кто знает Библию, кто соотносит свою жизнь с Нагорной проповедью. При этом порога храма он никогда не переступал, считая, что это место для православных христиан, а он неправославный, и нечего ему ходить и глазеть. Он был христианин по внутреннему чувству, но не принадлежал к какой-то конфессии. В таком же духе им была воспитана мама. И к крещению он был абсолютно терпим, в то время как от папиных родителей крещение нужно было скрывать. Они никак не могли согласиться с тем, что это не означает предательства своего народа – слишком крепко это было впечатано побоями и истязаниями во время еврейских погромов, в которых участвовали те, кто называли себя православными. Поэтому путь к Церкви у папы и у мамы был совершенно самостоятельным и разным.
Мама крестилась в ранней юности, сразу после ареста папы и его друзей. Она обратилась ко Христу, ходила в храм Ильи Обыденного, иногда и в другие московские храмы, но не сближалась ни с какими церковными кругами и ни с кем про свое крещение не говорила. Тихо молилась в храме и дома и читала Евангелие. Тем временем в лагере папа встретился с разными людьми. Общался с непоминающими[3], которые его гоняли, а он за ними все равно ходил. Видимо, это были иосифляне[4], потому что они были очень откровенными антисемитами, и папу это страшно мучило. Мама присылала ему в лагерь стихи Пастернака из «Доктора Живаго», и во многом эти стихи сыграли главную роль в его воцерковлении, в обращении не только ко Христу, а именно к Православию, к Церкви, которое из него никогда уже не выветрилось. А когда они с мамой встретились (2 октября 1954 года он вышел из лагеря), очень скоро они поженились, и уже в октябре 1955 года я родилась.
Так, с двух сторон папу побуждали к действию, но еще несколько лет он не решался креститься, главным образом из-за родителей. Нельзя сказать, чтобы он очень сильно уважал их мнение, но он любил и жалел их. Дед мой стой стороны, Ханан Моисеевич Шмаин, кинорежиссер, пошел добровольцем в московское ополчение в первые дни войны, почти сразу был ранен, попал в плен к румынам и четыре года провел в плену у нацистов. Чудом спасся. Семья бабки, Лии Львовны Бродзинской, бежала из Польши в СССР. В общем, им было невозможно принять крещение сына, и папа боялся нанести им такую рану, которая вынудит расстаться навсегда. Однако в какой-то момент его сомнения кончились, и в Великий Четверг 1963 года он крестился официально (тогда он не знал, что можно иначе) в храме Иоанна Воина на Якиманке при невероятном стечении народа. О том, что такое Великий Четверг, он узнал позже, но уже не считал это просто совпадением. И дальше он стал очень быстро воцерковляться. Поэтому дочерью священника я стала в 1980 году.
Об отце Александре Шмемане известно довольно много. Поэтому я попросила его сына Сергея рассказать немного о маме, матушке Ульяне:
Мама выпустила книжку, где она описала свою жизнь, называется очень просто «Моя жизнь с отцом Александром».
Мама родом из имения Сергиевское. Ее дедушка был священником, и все в их семье Осоргиных были очень церковными, жили настоящей духовной жизнью. Кстати, первым приходом моего отца стал их семейный храм. Так что для нее церковная жизнь абсолютно естественна. Она с детства пела на клиросе, знала все службы. И когда мы построили часовню в Канаде, она была там и чтецом, и регентом. Она поддержала отца в идее переехать в Америку. Это было сложное решение – уехать с маленькими детьми, бросить привычную эмигрантскую французскую жизнь, окунуться в авантюру Православия[5] в Америке. И она сумела войти в этот новый мир, они оба влюбились в Америку, поверили в нее как в страну, которая дает огромные возможности.
У нее, в общем, была своя жизнь, была самостоятельная профессиональная жизнь, потому что как ректор семинарии отец получал незначительное жалованье. Так что она всегда преподавала французский и русский языки и даже на какое-то время стала директором школы в Нью-Йорке, ежедневно ездила туда на машине. Девочки, с которыми она занималась, очень ее любили, по сей день ко мне иногда обращаются: «Вы сын мадам Шмеман?» Жили они трудно, но отец всегда считался с мамой, они все обсуждали… Мама до сих пор много занимается его жизнью, работает с архивами, хотя формально передала их мне, ведь ей немало лет.
А в роду отца Владимира Правдолюбова, сына протоиерея Сергия Правдолюбова, были даже новомученики и исповедники:
Бывало, что я своей по-юношески рациональной мыслью пытался критически проанализировать евангельский текст, а когда слышал читаемые отцом за богослужением исполненные Божественной силы слова Господа Иисуса Христа, то все эти попытки рационализировать слово Божие расшибались в пух и прах: Бог говорил со мной голосом моего отца, голосом, который я слышал с младенчества, с детства. Так что к тому времени, когда я стал осознанно, с работой сердца и ума понимать слово Божие (в первую очередь Страстные Евангельские чтения), была спасена моя вера. И я понял: не могут быть фальшивыми, наигранными или слепо-фанатичными подвиги мучеников, подвиги отцов и дедов, шедших на смерть за это Слово – так идут умирать за Истину. А пока открывал для себя Евангелие, молитвенно обращался ко всем отцам нашим, мученикам, исповедникам Правдолюбовым. Мой прадед, священно-исповедник протоиерей Сергий, закончил Киевскую духовную академию, был великолепным проповедником и знатоком архиерейской службы. В двадцать шесть лет был назначен настоятелем Троицкого собора слободы Кукарки (город Советск Кировской области) и благочинным первого округа Яранского уезда Вятской епархии, был законоучителем девятиклассной женской гимназии, двух мужских средних училищ и председателем педагогического совета гимназии.
Дед, отец Анатолий, обладал удивительным свойством: он никогда не нервничал, не переживал – что будет. Наверное, сказались Соловки, куда он попал в 20 лет вместе с отцом и дядей. Хотя сам он вспоминал: «Я с детства такой был. Никогда никого не боялся и не волновался. Архиерейская служба. Мне говорят: „Иди и говори проповедь“. Я выхожу и говорю проповедь. Вообще без волнения». Это дано ему было вместе с особым проповедническим даром слова.
Бабушку я застал только одну – по линии матери. Дедушку, бабушку по папиной линии – священнической – и не могу помнить. Хотя бабушка Ольга, папина мама, когда мы родились, была еще жива. Все, что я знаю о них, – только по фотографиям и рассказам родственников да сохранившимся аудиопленкам воспоминаний дедушки. И я отчетливо помню впечатления от дедушкиного кабинета. Мы в него входили, как в храм: аналой, иконы, книги и запах – тонкий аромат старинного ладана, простого и исключительно церковного. Вообще церковный запах – им был наполнен дом. Он до сих пор для меня самый родной. Так пахли старинные дедушкины облачения, точно так же пахло от отца, приходившего со служб. Всю жизнь, с раннего детства, этот запах ассоциируется с богослужением, с храмом, со служением Богу и людям, которому посвящали себя даже до смерти прадеды и деды и преемственно посвятил отец.
Замечательный род и у матушки Таисии Бартовой-Грозовской:
3
После ареста в 1925 г. Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Петра (Полянского) заместителем Патриаршего Местоблюстителя стал митрополит Сергий (Страгородский). В 1927 г. он подписал Декларацию о лояльности Церкви советской власти. Многие священнослужители и миряне не приняли церковную политику митрополита Сергия и не стали поминать его имя на богослужении после имени митрополита Петра. Часть «непоминающих» некоторое время продолжала служить в храмах, другие ушли в подполье. Очень многие погибли в 1930-е гг. Когда патриархом в 1945 г. был избран митрополит Алексий (Симанский), большинство из оставшихся «непоминающих» воссоединилось со священноначалием Русской Православной Церкви.
4
Иосифлянство возникло в конце 1927 г. как протест против смещения с Ленинградской кафедры митрополита Иосифа (Петровых). Его сторонники отказывались признавать заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) законным управляющим Русской Православной Церкви. К середине 1940-х гг. иосифлянское движение как обособленное и организованное направление в русском Православии прекратило существование. Часть из немногих выживших в лагерях иосифлянских деятелей вместе со своей паствой примирилась с Московской Патриархией.
5
По всей видимости, С. Шмеман имеет в виду разнообразие юрисдикций и неопределенность канонического статуса Православной Церкви в Америке до 1970 г., когда, во многом стараниями прот. Александра Шмемана, она получила статус автокефальной Поместной Православной Церкви, предоставленный ей Русской Православной Церковью. Однако эта автокефалия до сих пор не признается многими поместными Православными Церквями.