Страница 4 из 12
Помедлив, я спустилась внутрь, туда, где еще недавно происходила эта ужасная драма. Присев на лавочку рядом со столиком, где находились разные приборы, я смотрела на стенку: там висели иконки Иисуса Христа, Пантелеймона-целителя и Николая Чудотворца, семейные фотографии, телефон, по которому Федя с нами разговаривал.
На всем чувствовался налет скорби. Белые стены пластика давили, и казалось, что я в скафандре. Сильно пахло плесенью и соляркой. Я постаралась сбросить с себя это гнетущее настроение и стала благодарить яхту за то, что она спасла моему мужу жизнь. «Спасибо тебе, родная, – шептала я. – Тебе тоже досталось от океана. Ты молодец, девочка наша, все выдержала, ты труженица у нас, ты самый надежный друг. Тебе придется еще потерпеть, но ты все выдержишь, ты ведь у нас молодец, правда?»
Увидев обломки ножа, что лежали рядом, в нише газовой плиты, я тут же их спрятала, чтобы при первой же возможности выбросить.
– Ну как, хорошо тут у меня, Ируша?
Сверху показались сначала жилистые ноги Федора, а потом и он сам – заросший, изможденный, но улыбающийся.
– А почему ты босиком, Федя? Где твои яхтенные туфли? Давай я их найду и принесу тебе.
Федор махнул рукой:
– Да… их смыло волной.
Я обнаружила в штурманской рубке дневник Федора.
– Это мой дневник. Я писал его для тебя.
– Можно посмотреть?
– Да, конечно.
«6 сентября 1998 года. 14 часов. Атлантический океан
Иду на буксире за военным кораблем «Cost Gard». Название корабля «Block Island».
У меня на борту один американец, Марк. Ему 32 года. Хороший парень. Типичный американец. Пострижен под бокс. Лицо как в американских фильмах. С отвисшей челюстью, здоровый, высокий ростом, упитанный. Ест только чипсы и запивает их водой из маленьких бутылочек. Он каждый час смотрит на крепление буксировочного троса и передает по рации на корабль.
Ночью спали по очереди. То он, то я, но меньше часа. Сейчас передали, что навстречу идет небольшой катер, чтобы взять меня на буксир и тащить в Чарльстон. А они уйдут на свою базу в порт Уилмингтон. Это на один градус выше Чарльстона, на 34° 00′ N и 78° 00′ W. Ночью прошли очень мало. Я мечтаю, что на этом небольшом катере будут Иринушка и Оскар. Погода чуть-чуть ухудшается…»
Пока я читала последнюю запись мужа в его бортовом дневнике, Федор убежал на палубу. Оставшись одна, я почувствовала вновь угнетающую тишину, которую испытываешь в замкнутом пространстве. На напоминающей нары лежанке, где Федор провел трое страшных суток, возвышалась груда белья. Вперемешку лежали большой черный плащ, сшитый специально для Федора фирмой «БАСК», теплые штаны, куртка, майки, шапка, пиджак от выходного серого костюма, белая рубашка и один ботинок. Все было мокрое, кроме белой рубашки.
Господи, почему здесь такое месиво?! Откуда здесь серый пиджак и белая рубашка, если все это было упаковано и спрятано для торжественных случаев в Чарльстоне? Я отгоняла мысль о том, что в этом костюме он собирался здесь оставить наш бренный мир.
Мне вдруг вспомнилась история об одном яхтсмене, которую когда-то рассказал Федор. Жена этого яхтсмена заранее приготовила мужу костюм с белой рубашкой, и он в таком виде заходил в порт, когда финишировал.
– Не правда ли, красиво в таком виде завершать гонку? – спросил меня тогда Федор.
Держа теперь в руках помятый пиджак, я думала о том, что если тот яхтсмен и удивил всех присутствующих, то не настолько, насколько потряс бы их босой Федор с глазами, излучающими чистый и далекий свет смирения, напоминающий нам о том вечном, что не тлеет и не может быть предано забвению, в отличие от истребленного молью или просто состарившегося со временем и забытого в шкафу пиджака яхтсмена.
6 часов 15 минут
Мы подошли к Чарльстону, когда уже рассвело.
Яхта стоит у причала, теперь можно немного отдохнуть.
– А где твоя обувь? Ты что, так и пойдешь босиком? – Оскар заметил, что отец собрался идти по Чарльстону босым.
– Да нормально, Оскар, все нормально.
– Так даже символично, первый раз пройтись по городу Чарльстону босиком. – Мне хотелось снять напряжение.
Впервые за это утро мы все трое заулыбались.
Около 11 часов
Позавтракав, мы прилегли немного отдохнуть. Не спалось. Белые стены казались матовыми от утреннего света, с трудом проникающего из тонких щелей жалюзи. Рядом дышал самый близкий мне человек. Исходящий от него жар напоминал тепло раскаленной печки, к которой жадно стремится приложить руки путник после долгого, изнурительно-холодного странствия в ночной стуже. Мне хотелось его согреть, но его тело раскалилось сильнее моих рук.
– Федя, а какого числа у тебя случился этот страшный ураган, от которого ты чуть не погиб?
– С 29 по 31 августа.
– 29 августа мне снился страшный сон, ночью 30 августа у меня выпрыгнула из аквариума рыбка, а днем 31-го по кабинету бегала мышь… В этом мире мы все так связаны, и жизнь такая хрупкая…
– Да, я многое передумал за те дни, что меня мотало… Слава Богу, я живой. Этот ураган дал мне выбор изменить свою жизнь. Я 47 лет прожил как путешественник, а остальные хочу прожить другой жизнью. Сначала как художник, потом как священник… В мои годы пора что-то создавать, а не просто доказывать, что можно выживать в тех условиях, в какие я попадаю. За этот месяц, что я был в океане, сколько я потерял времени! Я только и делал, что ставил и убирал паруса, и так бесконечно. Раньше я считал, что самая лучшая смерть – в путешествии, на пути к своей цели: к вершине Эвереста или у мыса Горн. А теперь мне не хочется так умирать. Я еще не насладился любовью к тебе, земной красотой. Хочется вместе с тобой услышать пение птичек, жужжание пчелы, просто сидеть и смотреть на зеленую траву. Я желаю, как мой дед Михаил, под старость лет созерцать этот мир. И уйти из жизни, осмыслив прожитое.
Со мной говорил не тот Федор, которого я провожала в Атлантику. Одиночество и испытания за месяц с небольшим словно сотворили мудреца, который стремился к покою.
– Я все время вспоминал в океане нашу последнюю совместную поездку в Сергиев Посад. Мне больше всего запомнилось, как мы пошли гулять вдвоем. Помнишь, в поле стояла небольшая старая деревня, домов десять, а на окраине – разбитая, без крыши церковь? Мне хочется поселиться вместе с тобой там, возле церквушки, и жить потихоньку, ее реставрировать. Нужно что-то оставить на этой земле, след красоты. А что мои путешествия? Только удовлетворение тщеславия. Если Богу угодно будет и Он меня, грешного, помилует, то начну жить по-новому, все по-другому…
– Помнишь, как я тебя провожала в Москве?
– Да.
– Ты тогда удивлялся, почему у меня текут слезы, и сказал мне, что мы расстаемся ненадолго. Помнишь мои слова?
– Да, помню.
– Я сказала: «Для нашей встречи тебе нужно еще переплыть Атлантику». Ты ответил: «Я постараюсь осторожно». Ты сдержал свое слово. Мы встретились здесь, в Чарльстоне, как того хотели, мы снова вместе, но скажи мне, то, что ты испытал там в океане, это можно назвать счастьем?
Он не ответил, лишь обнял и крепко прижал меня к себе. Да я и не ждала ответа, потому что знала его.
Глава 2. Здесь и сейчас
Вспоминая прошлое, я понимаю, как много было дано для выбора, а потом для смирения и терпения, ибо только так можно приобрести мудрость и узреть Господа Бога.
На земле есть рай и ад. От человека зависит, где он собирается жить. Рай – это не золотые хоромы, не сытная жизнь, полная изобилия, не царствование над другими и не струящаяся повсюду лесть. Рай – это когда твоя душа способна приобрести покой даже тогда, когда на тебя, казалось бы, обрушились самые тяжелые испытания, когда все вокруг кажется мрачным и несовершенным, когда боль сердечная губит и все более склоняет к унынию.
Победить это уныние, воскреснуть и увидеть свет в конце тоннеля, прийти из темноты к свету и возрадоваться жизни, принести благодарность за это Господу Богу – это и есть рай на земле.