Страница 9 из 12
Были и другие поэты, удивительные и трогательные. Но у меня как читателя есть свои любимые произведения. Они написаны женщиной, и это тоже один из невероятных моментов биографии Триоди. Инокиня Кассия жила в IX веке. Была знакома с преподобным Феодором Студитом, состояла с ним в переписке, основала монастырь. Ей принадлежат самые трогательные, на мой взгляд, песнопения Триоди, и это, прежде всего, стихира Великой Среды «Господи, яже во многи грехи впадшая жена». Она же участвовала в написании канона Великой Субботы «Волною морскою». А вот стихира, которую вы найдете в самом начале Триоди, в Неделю о мытаре и фарисее:
Вседержителю Господи!
Вем, колико могут слезы:
Езекию бо от врат смертных возведоша,
грешную от многолетных согрешений избавиша,
мытаря же паче фарисея оправдаша!
И молюся: с ними причтав, помилуй мя.
Это тоже творение инокини Кассии. Она писала не только текст, но и музыку к своим стихирам. Представляете? IX столетие. «Темные века». Жестокость и шовинизм. А в богослужебную книгу попадают произведения женщины, и это никого не смущает.
Инокиня Кассия – почитаемая святая. Ее очень любят греки. Но в Триоди есть тексты, написанные не только святыми и не всегда монахами. Одна из моих любимых стихир, которую поют в Неделю Крестопоклонную, «Днесь висит на древе» – сочинение императора Константина Порфирородного. Другой поэтичный монарх, Лев Мудрый, оставил стихиру субботы Лазаревой «Душеполезную совершивше Четыредесятницу».
Самое удивительное, что в нашей Триоди есть и творение императора-еретика Феофила – стихира «Изыдите, языцы», которую мы поем в Вербное воскресенье. Это тем более любопытно, что, по преданию, инокиня Кассия была в числе девушек, которые участвовали в царских смотринах, она могла стать женой Феофила, но вышло иначе. И вот эти два несходных поэта теперь живут на страницах Триоди.
Почему не изгнан император-еретик? Потому что Триодь создавалась не группой цензоров, а стихией объективного культурно-исторического процесса – так это называют у нас в Гомеле. Если текст хорош и берет за душу, зачем же его изгонять?
Славянская Триодь появилась в X веке. Но уточню: это была одна из Триодей. Новые редакции и новые тексты проникали в Триодь вплоть до XV столетия. А конец этой пестроте и разнообразию был положен эпохой книгопечатания. Глобализация началась с первой печатной книги, в том числе и церковная глобализация. В 1522 году в Венеции была отпечатана первая греческая Триодь, которая сделала все частные монастырские Триоди «неконкурентоспособными». Теперь у нас есть одна Триодь – одинаковая для каждого храма и обители. Конечно, жаль, что огромная масса уникальных песнопений и молитв так и осталась в рукописях. Но наша Триодь – это огромное утешение, молитвенная и даже эстетическая поддержка для современного христианина. Только немного грустно оттого, что придут новые «Студиты» и «инокини Кассии», которые напишут что-то такое прекрасное и невероятное, что их потомки освежат свои души чистой музыкой их поэзии, а мы этого не увидим.
Святой Василий Великий никогда не слышал канона Андрея Критского.
Святитель Николай ни разу не совершал выноса Плащаницы в Великую Пятницу.
В церкви, где служил святой Спиридон, никогда не пели кондак «Душе моя».
Может быть, мы мало видели, и жизнь наша не так благочестива, но живем мы в хорошее время и у нас есть то, чего были лишены наши святые предки.
Триодь – источник радости и учебник молитвы.
Триодь – плод великопостного богомыслия и камертон, по которому мы проверяем подлинность нашего молитвенного опыта. Хорошо не только слушать Триодь в церкви, но и читать постом в тишине келлии или кабинета. И что-то подсказывает мне, что клуб читателей и почитателей Триоди год от года будет только увеличиваться.
Ужас исповеди
Если и есть причина давать священникам молоко за вредность, то это исповедь. Большинство батюшек с содроганием думают о Великом посте не из-за ограничений в трапезе, а потому что знают – пришло время «сражаться» с исповедниками. Некоторые отцы испытывают настоящий ужас исповеди.
– Чего тогда шли в попы, спрашивается?
– Чтобы Богу служить, людям помогать.
– Чем же вас исповедь пугает?
– Потому что исповедь – птица редкая в наших храмах. Все больше пустословие да духовное кокетство. Впрочем, и с той и с другой стороны.
«Жестоко слово сие»! Однако если я и преувеличил, то самую малость.
Почему именно Великий пост?
Было время, когда православный народ ходил на исповедь только постом. Тому (согласен) были разные причины, главная из которых – расцерковление жизни. Всегда был и всегда будет соблазн свести христианство к религии, найти ему подходящее занятие и поставить четкие границы в идеологии, культуре, морали. Это очень удобно, когда у христианства есть своя «экологическая ниша» и не мешающий другим ареал обитания. Христианам хорошо, миру спокойно. Как только христианство обращают в религию, тут и наступает расцерковление. Первый признак этой болезни – забвение Евхаристии. Церковь не просто живет Евхаристией, она живет в Евхаристии, являет себя только в литургии. В годы торжества православной империи вдруг оказалось, что большинство христиан бывают у Чаши раз в год – Великим постом, и не всегда по своей воле.
Великий пост считался временем говения, то есть исповеди и причастия. Отсюда такой отрадный для нас глагол «отговеть» – выполнить положенное, отдать свой религиозный долг.
Положено Великим постом идти к причастию? Пойдем. Отговеем.
Инерция этой практики жива до сих пор: Великим постом всегда больше причастников и исповедников, чем в другие дни года. Это неправильно. Правда в том, что Великий пост – это не время для исповеди и причастия, что вовсе не значит, будто постом не надо причащаться. Христиане живут Евхаристией, и не только постом. Поэтому здоровую общину отличает то, что в пост количество причастников там не намного больше, чем в другие дни.
Однако вот что волнует многих: перед причастием непременно нужно исповедоваться. Причаститься – легче, чем исповедоваться. Проще объяснить, как подойти к Чаше, чем рассказать, что происходит на исповеди. У меня есть знакомые, которые многие годы посещают церковную службу, но никогда не бывали «на духу».
Почему все это так сложно? Потому что, размышляя об исповеди, мы упускаем из виду ряд ключевых моментов, принципиальных позиций, от которых следует отталкиваться, если хотите в этом туманном вопросе разобраться. Отмечу лишь один.
Исповедь – церковное таинство. Это не тривиальное определение, а «мысль, которую стоит подумать». Слово «таинство» означает, что мы не знаем, у нас нет слов, чтобы объяснить «механику» покаяния и отпущения грехов. Если что-то в Церкви названо таинством, это означает, что речь идет о личном и неповторимом событии, которое происходит между Богом и человеком. В этом смысле все таинства – невыразимы, принципиально недосказуемы. У каждого таинства есть внешний знак, сакральное действие, означивающее то, что происходит невидимо и непостижимо. Но мы сказали, что Исповедь – таинство церковное, то есть это исключительное событие, которое происходит между Богом и человеком, касается всей Церкви как общины, сообщества братьев и сестер. Человек раскаивается в своих проступках, просит у Бога прощения, честно рассказывая о тех поступках, где он вел себя не как брат и сестра, не как церковный человек, но нехристь – тот, кто вне Церкви, не ученик Христа.
Можно ли обойтись без священника? По правде говоря, можно. В древности кающийся исповедовался всей общине в своих прегрешениях. Думаю, не многие предпочтут этот вариант исповеди у батюшки. Однако эта древняя практика помогает нам понять один из центральных моментов исповеди: человек кается перед Церковью, и его примирение с Церковью свидетельствует священник.
В молитвах к исповеди есть такое прошение: «Примири и соедини его Святей Твоей соборной и апостольской Церкви». Священник – свидетель примирения кающегося с Церковью, свидетель оставления человеком греха, поручитель его церковной жизни. Исповедь примиряет с Церковью, свидетельствует, что этот человек – наш, свой, церковный, он – брат, сестра, единоверец. Поэтому главный элемент исповеди – свидетельство примирения со своими братьями и сестрами, и первый вопрос исповеди: в мире ли ты со своими близкими? Идешь к Чаше – «первее примирися тя опечалившим, таже дерзая таинственное брашно яждь» – так наставляют молитвы к причастию. В Церкви не должно быть вражды, распри, тяжбы. Примирение – вот с чего начинается разговор об исповеди, само событие исповеди. Начинается, но не заканчивается.