Страница 34 из 47
Автор. Может быть, случайность или упредительный удар египтян? Я читал о действиях египетских коммандос.
Работник ГРУ. Слишком много случайностей. Израильтяне знали по крайней мере за сутки, что завтра – война. Скрыть приготовления к войне было невозможно.
Автор. Уже наши люди эвакуировались.
Работник ГРУ. Ну да, когда наши самолеты стали летать, теплоход подошел. Премьер-министр Израиля Голда Меир объявила мобилизацию. Но американцы сказали: «Ни в коем случае первыми не начинайте».
Автор. Вы считаете, что это не ошибка в оценке египетских и сирийских намерений, а просто распределение ролей?
Работник ГРУ. Я считаю, что было распределение ролей.
Автор. А смысл?
Работник ГРУ. Садат получал внутри Египта имидж победителя. Приглашал американцев для урегулирования, окончательно вытеснял русских. Американцы давали гарантии и Тель-Авиву, и Каиру. Вторая цель – свергнуть баасистское правительство в Дамаске. Ведь Садат сразу остановил наступление, когда израильтяне стали бить сирийцев. Но израильтяне не успели.
Автор. Я был там, в Дамаске, и видел, что успели подойти иракские бронетанковые части, а советские специалисты развернули новую систему ПВО. Сирийская отборная бронетанковая бригада, которой командовал брат Асада, так и не была брошена в бой – охраняла президента. Режим держался.
Работник ГРУ. А дальше война развивалась по своим законам. Израильтянам не нужно было перемирия, пока они не нанесут удара по египтянам.
Автор. Каково было отношение к войне советского руководства?
Работник ГРУ. Нам война была не нужна, ее боялись. Ситуация «ни мира, ни войны» нас устраивала. Мы не хотели сталкиваться с американцами. Но мы не могли, естественно, удержать арабов. Когда война началась, она вышла из-под контроля – и из-под нашего, и американского.
Автор. Советское руководство категорически было против уничтожения Израиля. М.В. Зимянин, главный редактор «Правды», а затем секретарь ЦК КПСС, сказал мне в 1973 году, когда я прилетел из Сирии: «Если бы была угроза существованию Израиля, то вместе с американскими «зелеными беретами» там оказались бы и наши парашютисты».
Работник ГРУ. Эта фраза точно отражала настроения нашего руководства.
Скольжение по наклонной плоскости
1973 год, казалось бы, означал успех советской политики на Ближнем Востоке. Арабо-израильская война кончилась вничью. В тех специфических условиях, которые сложились в регионе, для Израиля отсутствие победы означало поражение от арабских армий, снабженных советским оружием и обученных советскими инструкторами. Советский Союз продемонстрировал – в отличие от кризисов 1956 и 1967 годов – возросшие возможности проецировать свою военную мощь: сосредоточивать военно-морские силы в Восточном Средиземноморье, обеспечивать как морские коммуникации в Сирию и Египет, так и контрбаланс вероятному американскому вмешательству в конфликт. Одновременно стали зримыми возможности советской военно-транспортной авиации при организации воздушных мостов в Египет и Сирию. Наконец, были проявлены политическая воля и готовность идти на риск, чтобы не допустить поражения Египта и Сирии, в то время как США опять проявили себя произраильской и антиарабской силой. Нефтяное эмбарго больно ударило по западному миру, а возросшие цены на нефть создали кризисные явления в западной экономике, но принесли ощутимые прибыли СССР. (Впрочем, результаты повышения цен были в конечном счете благотворными для ускорения структурной перестройки западной экономики, уменьшения потребления энергии и сырья на единицу валового внутреннего продукта, но это другой вопрос.)
Казалось бы, и актеры на ближневосточной сцене, и их роли были такими же, как в 1967 году, и они должны были разыгрывать действо по прежнему сценарию, но развитие событий пошло в другом направлении. В чем же дело? Конечно, не просто в личности Садата.
Советский Союз действительно стал ближневосточной державой и получил военно-политические позиции в Египте «по приглашению» потому, что его политика в 50–60-х годах соответствовала общему направлению политического процесса в регионе. Но само противостояние «арабы против Запада» стало приобретать другое содержание. Речь уже не шла о стремлении обретших политическую независимость государств максимально – и чрезмерно – отстраниться политически от прежних метрополий и всего Запада, олицетворяемого теперь его лидером и покровителем Израиля – США. Местные политические элиты, как им казалось, получили возможность самим определять свою судьбу внутри арабских стран. Развитие внутренней социально-политической ситуации шло не в том направлении, что в 50–60-х годах.
В этом смысле Египет опять был пионером, обозначая тенденцию развития в арабском мире. Садат лишь наложил на объективный процесс отпечаток своей личности. Его действиям способствовал режим сильной президентской власти, унаследованной от Насера.
Несмотря на решительное ограничение крупного помещичьего землевладения, деятельности иностранного капитала, значительной части крупной и средней местной буржуазии, в Египте проявились естественные для режима тенденции, так сказать, к обуржуазиванию верхушки государственного, административного и военного аппарата. Серьезных преград этому процессу, кроме личной позиции президента Насера, не существовало. Рядом с египетской бюрократией и внутри ее росла на подрядах, спекуляции, просто на воровстве и взяточничестве «паразитическая» буржуазия. В деревне окреп слой богатых фермеров. Они превратились в доминирующую силу за пределами крупных городов, и объективные интересы этого класса, не совпадавшие с курсом на углубление радикальных преобразований и реформ, давили на верхи даже в последние годы правления Насера. «Национальная» египетская буржуазия оказывала все большее сопротивление мерам, которые заставляли ее жертвовать личными и классовыми интересами во имя туманных общенациональных целей.
Египетский правящий класс – сложный конгломерат, состоящий из верхушки административного и военного аппарата, «паразитической» буржуазии и «национальной» буржуазии, опирающейся на фермеров, городских торговцев и ремесленников, стремился освободиться от пут, мешавших его развитию. Верхние слои египетского общества, напуганные радикальными преобразованиями, были готовы на сделку с кем угодно, лишь бы помешать их углублению. Они не хотели идти на уступки низам и стремились использовать государственный сектор в своих собственных, а не в общенациональных интересах. Появился еще один важный фактор ближневосточной жизни – финансовое и политическое могущество нефтяных монархий Аравии, которые поощряли капиталистические тенденции внутри египетского общества.
Можно сказать, что в Египте к началу 70-х годов созрели возможности для бескровной смены курса. Такова была тенденция, и речь идет именно о ней, а не о тех, кто ее конкретно олицетворял.
Для поднявшихся или поднимавшихся представителей новых сил – буржуазии, городской или сельской, родившейся демократическим путем снизу (фермеры, торговцы, предприниматели) или сверху (бюрократическая, спекулятивная, подрядная буржуазия), как и для интеллектуальной элиты с ее либерально-демократическими или религиозными традициями, было естественным держаться на расстоянии от чуждого им по идеологии, по политическим и социальным структурам Советского Союза и стремиться к сотрудничеству с Западом.
Элементы модели, скопированной с советского образца, оказались неэффективными для социально-экономического развития, а военное противостояние Израилю истощало ресурсы Египта. Когда открылась возможность избавиться и от войны (пусть дорогой ценой), и от прежнего социально-политического устройства, и от прежних полусоюзнических отношений с СССР, это было решительно и быстро сделано переродившейся египетской политической элитой.
Как сейчас представляется, поворот Садата от революционного авторитаризма к рыночной экономике, то есть к капитализму, через установление либерально-авторитарного режима был исторически оправдан. Но если бы на его месте был лидер более крупного калибра, например сам Насер, то он бы мог все это сделать и продолжая получать помощь от СССР, и больше получив от США.