Страница 32 из 107
Час от часу не легче. Тогда я приказываю младшему лейтенанту Дерию:
— Принимайте командование да себя — я сам пойду с пулеметом.
И — ужом, ужом по снегу.
Попалась на пути яма. Рассмотрел повнимательнее — воронка. Ничего лучше и не придумаешь! Залег в нее, да и давай хлестать оттуда по финнам.
Они по мне очередь. Я молчу в это время. Но едва они отстрелялись — опять строчу.
Здорово, видно, удалось мне их разозлить: вижу, все три пулемета на меня навалились. А мне только этого и нужно!
Но и они сообразили, в чем дело: снова лишь один пулемет оставили на подавление моего.
«Нет, — решаю, — не выйдет у вас!» Не стал дожидаться, пока этот их пулемет замолчит: он стреляет, и я по нему. Дуэль!.. Пришлось им снова сосредоточить огонь на мне одном.
Долго ли так продолжалось, не скажу: на часы смотреть было некогда. Но вот подползает ко мне связной и докладывает:
— Наши уже отступили, товарищ младший лейтенант (я тогда еще младшим лейтенантом был). Пора и вам из боя выходить.
Дал я по финнам последнюю очередь (невежливо ж не попрощаться!) и — назад. Ползем со связным, — видим, ручные пулеметы за меня вступились, прикрывают мой отход. Хорошо они задачу выполнили: вышли мы невредимыми. Впрочем, в ту ночь вообще во всей группе никто не пострадал.
Вернулся я, но зло разбирает: задачу мы не выполнили. Правда, расшифровали огневые точки финнов… Но когда же, наконец, «языка» добудем?!
И вот, спустя четыре дня, повторяем попытку. Задача была такова: узнать, что делается в лесу, какие там силы у противника, какое охранение. Но, конечно, если бы удалось и «языка» добыть, никто не стал бы возражать.
Ночь лунная, тихая — действовать надо еще осторожнее. Вышли рано — в девять часов вечера. Прикинули: пусть у нас до рассвета побольше времени будет.
Преодолели два проволочных заграждения. За ними начиналась опушка леса. Тут обнаружили небольшое дерево-земляное укрепление, скрытое заборчиком. Двое часовых ходят.
Прошли они перед нами раз, другой. Я шепотом говорю своим людям:
— Ну, как только я свистну — сразу наваливаться на обоих! Понятно?
Но чуть я губы сложил, чтоб свистнуть, — гляжу, из леса выходит взвод финнов и — прямо как будто на нас. А нас под забором всего шестеро.
Опять пришлось план менять. Командую тихо:
— Гранаты к бою!
Думаю: на нашей стороне внезапность. Пока они в себя придут, мы хоть одного в плен захватим.
Финский взвод все приближается. Вот он уже метрах в пятнадцати.
Тут мы и бросили в них свои «гостинцы»…
Одного я не учел, когда размышлял, как мы пленного возьмем: не учел, что ведь они могут и наутек пуститься вместо того, чтобы обороняться. И, действительно, наши гранаты так на них подействовали, что не только пешие — и на самолете мы бы их не догнали!
Пришлось прекратить преследование и побыстрее уходить назад. Но отступать прежним путем оказалось невозможно: мы себя уже обнаружили, и финны дали отсечный огонь откуда-то из глубины. Оставался один путь — в сторону, где лесов, в котором мы действовали, вдавался в расположение наших частей клином.
Так и поступили. Перекатами то Дерий со своей группой двигается, то я со своей, — добрались до речки. Но финны решили во что бы то ни стало не допустить нашего отхода. Видим: окружают нас. С одной стороны, с другой, с третьей. Группы — человек по сорок.
Ну, ждать нам нечего, открыли огонь. Финны залегли и тоже стреляют в ответ. Расстояние друг от друга близкое — метров восемьдесят. Чуть высунешься (ночь-то лунная, как назло!) — так и жди, что тебя в лоб стукнут.
И вот наступила тишина: и они прекратили стрельбу, видя ее бесплодность, и мы патроны экономим.
Вдруг с их стороны голос:
— Сдавайтесь!
Хоть мы и старались излишним шумом себя не демаскировать, но тут никто не стерпел.
Крамаренко и Дерий, слышу, кричат:
— Большевики не сдаются!
А другие — просто отвечают крепким, язвительным словом.
Услышали финны красноармейский ответ и еще свирепее застрочили.
Лежим мы, отбиваемся. А мороз все злее. И патроны уже на исходе. Однако темп огня ослабить никак нельзя: только ослабишь — финны ближе подползают…
Мне докладывают:
— Товарищ младший лейтенант, Дерий убит!
Три часа отбиваемся. Вижу, не выйти нам без помощи наших. Приказываю связному-автоматчику:
— Добирайтесь к своим, передайте, пусть артиллерия поможет.
Отполз он от меня метров десять и залег. Я — к нему:
— Почему дальше не двигаетесь?
— Ранен, товарищ младший лейтенант.
Кое-как перевязал его, стал он окапываться.
Положение все хуже: патронов остается всего-навсего три диска, а полноценных, не раненых бойцов — пятеро, включая меня…
Хорошо хоть, что финны не решаются больше на сближение лезть — видно, и им от нашего огня не сладко.
Но в это время загрохотали наши пушки.
Как оказалось впоследствии, старший лейтенант Пилипенко, слыша непрекращающийся длительный бой в том лесу, где, по его расчетам, могли оказаться мы, разведчики, и не получая от нас никаких сведений, вызвал артиллеристов и приказал им бить по тому месту, откуда велся огонь с большей интенсивностью. Он резонно рассудил, что из двух сражающихся сторон именно мы были лишены возможности вести такой интенсивный огонь.
Батарея старшего лейтенанта Зимина стреляла с превосходной точностью: первый же снаряд угодил в самый центр левой группы белофиннов. Поспешно стали отступать вслед за этой группой и остальные.
Ярость наша была так велика, что мы выпалили в спину врага все три уцелевших диска. Выходили из боя уже без единого патрона. Но не только сами вышли, а вывели с собой и всех своих раненых.
На пути отхода лежало много трупов белофиннов. Дорого им стоила попытка окружить нас.
Весь январь наша (ныне ордена Ленина) стрелковая дивизия посвятила подготовке штурма Хотиненского укрепленного района.
Возле дивизионного командного пункта находился захваченный у белофиннов укрепленный рубеж с надолбами, рвами и проволочными заграждениями. На этом рубеже подразделения систематически тренировались в технике преодоления надолб и проволочных заборов, в блокировке дотов. Занятия происходили по-ротно, с участием блокировочных групп, с танками, противотанковыми орудиями, саперами.
В районах расположения батальонов шла усиленная огневая подготовка. Проверялся бой оружия, проводились практические стрельбы и метание гранат. В часы затишья тут же устраивались занятия по тактике.
Между тем наш полк, ведя мелкие дневные и ночные бои, старался продвинуться как можно ближе к финским укреплениям. Мы отвоевывали у противника каждый метр, стремясь заранее подготовить подходящий рубеж для исходного положения при штурме дотов. С большими усилиями удалось нам отнять у финнов высоту «Топор», за которую они яростно цеплялись. Высота оказала моему батальону большую услугу, поскольку она находилась непосредственно против крупнейшего дота противника. Правда, об этом мы узнали позже.
С высоты «Топор» можно было принять этот дот за безобидный холмик. В ширину он был метров примерно сорок. Весь занесенный снегом, он не подавал никаких признаков жизни. Финны совершали на мой батальон по три-четыре огневых налета в сутки, но и в этих случаях холмик молчал, с него не раздавалось ни одного выстрела. Не обнаруживал он себя и тогда, когда в его районе появлялись мелкие разведывательные группы. У нас было сомнение: дот ли это?
В январе полк получил задачу — произвести дневную разведку боем, чтобы выявить огневую систему противника на данном участке. Для этой цели выделили группу в составе 30 разведчиков, 31 сапера и 8 связистов. Огневая поддержка ее была поручена 4-й роте моего батальона.