Страница 22 из 107
На опушке молодого леса Березин дал нам знак залечь и тихо прошептал:
— Там, левее, проволочные заграждения. Нужно перерезать проволоку. Сделайте проходы для наступления пехоты. Еще требуется разведать огневые точки противника и нанести их на карте. Понятно?
— Понятно, товарищ старший лейтенант, — ответил старший дозора.
Березин отобрал трех разведчиков и под командой старшего направил их выполнять задание. Они взяли с собой ножницы и исчезли в темноте.
Лежу я на снегу и провожаю взглядом товарищей. За себя не волнуюсь: немало мне пришлось пережить на Халхин-Голе. А вот за ребят, за этих четырех, с которыми познакомился только сегодня и которые стали мне близкими и родными, очень волнуюсь, хоть и стараюсь скрыть свое волнение, потому что вижу, как командир за мной наблюдает. Прислушиваюсь. В лесу тишина такая, что в ушах от нее звенит…
Вдруг слышу выстрел… другой… третий… Заработал автомат, как будто град бьет по железной крыше.
— Обнаружили! — шепчет Березин.
Стрельба смолкла так же неожиданно, как и началась. Напряженно ждем. Прислушиваемся к каждому шороху. До боли в глазах всматриваемся в ночной мрак…
Внезапно около меня раздался шелест ветвей, шуршание снега и легкий стон. Я сначала растерялся. Дергаю за халат Березина, а он тоже услышал и делает нам знак «приготовиться». Вынули мы наганы и приникли к самому снегу.
— Свои! — шепчет Березин и поднимается, встречая разведчиков, которые несли на халате раненого бойца.
У меня от сердца отлегло, когда увидел своих товарищей.
— Товарищ старший лейтенант, задание не выполнено. У самой проволоки нас обнаружил финский секрет. Обстреляны. Ранен один боец.
— Куда ранен? — спрашивает Березин старшего разведчика.
— В плечо.
— Перевязку наложили?
— Да! Только намокла она от крови.
— Двоим отнести раненого на медицинский пункт, — приказывает Березин.
— Есть отнести раненого, — повторяет приказание старший разведчик и вместе с другим бойцом уносит раненого.
Снова ждем. А нет ничего хуже, как ждать ночью в разведке.
Березин снова отбирает троих, дает им ножницы и посылает перерезать проволоку. Они уходят. Лежу я рядом с командиром и вижу, как он волнуется, а от нас хочет скрыть свое беспокойство. Мне было обидно, что бойцы не сумели выполнить приказание старшего лейтенанта. Сам бы пошел, да боюсь просить разрешения, не пустит…
По лесу прокатился металлический звон, и сейчас же, как и раньше, застрекотал автомат.
— Опять обнаружили, — зло шепчет Березин, — не спят, черти! Теперь нам надо уходить отсюда. На этом участке ничего не выйдет!
Скоро вернулись и бойцы, высланные вперед. Березин обрадовался, что они пришли без потерь.
— Мороз сильный, товарищ старший лейтенант. Проволока под ножницами так и звенит. Финны по звону и бьют. Насилу ушли…
— Товарищ старший лейтенант, разрешите, пойду я, — обращаюсь с просьбой к командиру.
— А перережете? — пытливо спрашивает меня Березин.
— Конечно! Иначе я и не вернусь! — отвечаю я уверенно.
— А вы знаете задачу? Знаете? Ну хорошо, идите. Только поосторожней. Они теперь начеку! Вдвоем пойдете.
— Есть идти вдвоем, товарищ старший лейтенант.
Взял я ножницы и пополз вперед. Вслед за мной направился и боец, один из только что возвратившихся красноармейцев, выделенный командиром мне в помощь.
Недолго ползли мы по лесу, я я уже здорово устал с непривычки. Надо пробираться без шума, чтобы самого себя не слышать, а тут все кругом мешает: и холод, и винтовка, и ветки, что на дороге лежат.
Добрался я до опушки, вижу небольшую высотку. Вокруг нее густой кустарник. Туда нужно пробираться через заснеженную лужайку, а она открыта со всех сторон.
Я приподнялся, маскируясь ветками, осмотрел местность, а потом подполз к бойцу и шепчу ему на ухо:
— Будем опушкой до проволоки добираться. Лужайка наверное пристреляна финнами. Сколько там проволоки?
— Семь колов, — отвечает мне боец.
Думал я, думал, и пришла мысль обмануть белофиннов. Да только за товарища своего боялся — выдержит ли он? Решил его испытать. Подвинулся к нему еще ближе, обнял его и дружески спрашиваю:
— Женат?
Красноармеец смотрит на меня удивленно и отвечает:
— Нет.
— Родные есть?
— Отец, мать, сестра в школу ходит, брат в армии политруком, — шепчет он мне в ответ, но чувствую, что парень озадачен моими вопросами.
— Комсомолец?
— Да! С 1936 года.
— А ты парень рисковый? — спрашиваю его.
— Что? — переспросил он.
А я решил ему план мой выложить и в упор говорю:
— Не трус ты?
— Я в Красной Армии служу! Понятно? — обиженно шепчет он. — В разведке говорить не полагается. Что ты ко мне пристал с расспросами? Если за старшего назначен, приказывай…
Вижу — парень обижен и раздражен, но делаю вид, что ничего не замечаю.
— Вот это правильно, — говорю ему, — ты возьмешь немного вправо. Окопайся поглубже и бей лопатой по проволоке, что есть силы, делай вид, что режешь ее. Финны по тебе огонь откроют, ты пережди, а потом снова бей. Пусть они думают, что это ты режешь проволоку. Понял?
— Понял! А ты, я вижу, со смекалкой, — шепчет он мне.
«Ну, думаю, дошло до парня, понял он мою хитрость».
— Давай, двигай, — говорит он мне.
Поползли мы по опушке до проволоки. Оставил я его чуть правее, а сам дальше пополз к самым кольям. Забрался под проволоку, взял в обе руки ножницы и стал приспосабливаться, как удобнее резать. Сообразил, что если лечь на спину и резать вытянутыми руками, то это всего безопаснее: и для финнов мишенью не будешь и проволока колючками не издерет. Только для этого надо большую физическую силу иметь, а я этим похвастаться не мог, особенно после ранения на Халхин-Голе.
Все же решился испробовать. Лег на спину, вооружился ножницами и жду сигнала.
Проволока, скованная морозом, как струна, зазвенела от сильных ударов моего помощника, и тут я начал действовать. Сразу же перекусил ножницами проволоку. Она, свертываясь клубком, как змея, заныла на все лады, оглашая скрежетом и звоном воздух. Тут же застрекотал автомат. Его поддержали пулеметы. Но финны били только в направлении, где был мой товарищ, ибо моей работы они не замечали. Как только мой помощник смолкал, стрельба прекращалась, но чуть он снова начинал бить по проволоке, они открывали огонь. Я же терпеливо продолжал резать проволоку, продвигаясь на спине все дальше и дальше, перегрызая острыми ножницами, как зубами, колючую изгородь. Наконец, сделал два прохода.
Выполнив первую часть задания, я решил пойти дальше в разведку и выявить огневые точки противника. Но раньше я решил захватить с собой бойца, который продолжал дубасить по проволоке, не зная, что я уже кончил свое дело. К тому же он каждую секунду рисковал жизнью.
В момент, когда финны прекратили огонь, я дополз до него и крепко пожал ему руку.
— Спасибо, браток! Молодец! — шепчу ему. — Если бы не ты, вовек бы эту проклятую проволоку не перегрызть. Они ее тут столько намотали, что у меня руки отнялись, пока ее резал.
Боец был очень доволен моей похвалой.
— А теперь пойдем в разведку. Дорожку сделали, легко будет идти, — сказал я ему и пополз к проходу, который только что был прорезан.
Финны, уверенные, что уничтожили нас, прекратили огонь.
Мы ползли по снегу, перекатываясь с боку на бок. О нас можно было подумать, что это ветер поднимает снег и метет его перед собой.
Только переползли через проход, как мой товарищ зацепил винтовкой конец срезанной проволоки; она издала легкий звон. Финны сразу обнаружили нас и открыли огонь трассирующими пулями.
Я увидел как пуля попала в моего товарища.
«Убили!» — решил я и вмиг зарылся в снег. Вдруг услыхал шорох. Обернулся, вижу мой «убитый» ползет ко мне.
— Ранили? — тихо спрашиваю его.
— Нет! Только шинель испортили! Прожгли, сволочи!
— Тише, — предупредил я его и пополз к небольшому бугру, который заметно выделялся на снежной целине. Чуть подползли туда, боец тащит меня за халат и головой показывает в сторону. Метрах в десяти от нас пристроился финн с автоматом.