Кровавые всполохи

–Я ведь рядом с князем. Разве брата своего плохо устрою в Суздале?

–Ты, Сёмка, отца не учи. Я в люди божьим промыслом вышел. Может, тебя князь приблизил ради того только, чтобы нашу семью сюда определить. Здесь наше место. Город новый, и мы в него корнями врастаем. А Суздаль? Кто там не помнит нас сирыми из сильненьких? Всякий ткнёт. А разгневаешь князя? Не пущу Ваньку! А будешь князю на ухо нашептывать, брата себе под руку сманивать, дрыном по спину отхожу, не посмотрю, что воевода…

А теперь это спешное переселение из Суздаля во Владимир. Булгары мира просят. Чего ради? Давно не воевали с ними.

Хотят мир закрепить накрепко. Поговаривают, война у них идёт с какими-то монголами, оттого боятся удар в спину от русских получить…

Переправившись на плоту через Лыбедь и, по настилу миновав овраги у оборонительных валов города, во Владимир въехали через Медяные ворота. Ехали через новый город вдоль оврага, мимо каменных стен монастыря и валов среднего города, через ворота въехали в Средний город, ещё называемый Монаховым, так как у южной городской стены, прямо у укреплений княжеского детинца, приткнулся ещё один монастырь – Рождественский, а у внутренних валов высилась каменная церковь, и попы, и служки монастырские, сновали туда-сюда перед глазами, отчего казалось, что здесь только монахи и живут.

Неторопливо, по ухабистой улице, через лай псов, крутящихся у заборов усадеб, через внутренние ворота, попали на посад.

Дом Семёна был сразу за воротами, и Микула придержал лошадь перед тяжёлым, из жердины, забором.

–Давай, Микула, вместе с Ванькой и Серьгой, перетащите в дом барахлишко. Я – к князю.

Семён сел верхом на лошадь Серьги, поскакал обратно к детинцу, успел услышать сзади ворчание Микулы:

–Барахлишко его таскай. Больно великий воевода объявился.

Семён, смеясь, мотнул головой.

По улице шли дети Петра Ослядюковича – Коська и Наталья. Коське было двадцать лет, а отец всё держал его в домашней усадьбе, заставляя смотреть за хозяйством, холопами и сестрой Натальей, четырнадцатилетней красавицей, на которую первый воевода чуть не молился. Серьга уже успел рассказать, что у Петра Ослядюковича такие молодые дети, потому что первая семья погибла во время пожара, когда шла обычная княжеская распря.

Пётр Ослядюкович недавно похоронил вторую жену, и теперь всё время проводил в княжеском тереме, часто не наведываясь домой по неделям – дети приходили к нему повидаться. А князь шутил, глядя на красавицу дочь Ослядюковича, что отдаст Наталью за удельного князя в Черниговскую землю. Хотя это была шутка, она легко могла воплотиться в реальность – князей становилось всё больше, и семьи воевод и первых посадников легко роднились с удельными князьками. Пётр Ослядюкович бледнел, слушая слова князя, не зная, как устроить судьбу дочери, чтобы и дома оставить на радость себе, и муж оказался человеком знатным и богатым.

Семён, против воли, встретился с глазами Натальи, серыми с паволокой. Девушка не смутилась, смотрела безбоязненно, и опустила голову, хихикнув, когда брат дёрнул её за рукав.

Семён неожиданно кивнул головой, здороваясь, и промчался, замирая – красивая девка. Если бы не крутой нрав Петра Ослядюковича, давно бы окрутил красавицу. От похабной мысли ухмыльнулся.

Въехав в детинец, Семён оставил коня дружиннику, перекрестился на Успенский собор, по кручёной лестнице с резными перилами, поднялся в княжеский терем. Начальник караула ушёл в гридню, доложить князю, вернулся.

–Иди, зовут.

–Кто у него?

–Да все там. И Митрофан тоже. Послы недавно только вышли, всё тары-бары вели.

Семён вошёл в просторную гридню, увидел епископа Митрофана, важного (живот вперёд), вредного Петра Ослядюковича (заносится перед ним, Сёмкой– выскочкой), великого князя Юрия – уже отяжелевшего, за сорок лет перевалило, хмурого, его старшего сына князя Всеволода, сыновей Владимира и Мстислава, полевого воеводу Еремея Глебовича ( между дружинниками «Ерёма-сердитый» – всегда в походах орал и на руку не скупился с молодёжью).

Семён отвесил поклон.

–Во время ты, – сказал Юрий. – Перевёз пожитки в новый дом?

–Перевёз, княже.

–Тогда, готовься в дорогу. Завтра булгар обратно отправим, и ты с ними. Повезёшь грамоту хану. Главное, разузнай, что они затевают, к чему, и без того в мирное время, ещё больше мир укрепить хотят? Послы кивают на монголов, которые на юге их ханства объявились. Мол, рубят половцев, башкир, с которыми булгары беспрестанно воюют, бьют. У булгар с башкирами мир теперь – отбиваются от общего врага. Так ли это? И что это за монголы? Послы говорят – их армии бесчисленны, им покорились южные народы, в битвах они яростны, к побеждённым – беспощадны… Правда то или сказки? Может, нам стоит ударить булгарам в спину? Разорим городки, добычу возьмём, а то и их данников – черемисов да мордву под Русь забрать получится. Разузнай.

–Хорошо, великий князь.

–Грамоту хану передашь, на словах скажи: у великого князя к булгарам вражды нет, пусть шлют купцов, торгуют, как прежде, а мы к ним своих отправим, как всегда. А сам переговори с местными князьками. Знаю, у них шатание в ханстве – хан не управляется, улусные князьки ( как у нас недавно было) во власти его сомневаются. Разузнай, да долго не задерживайся.

–Понял, княже.

–Ну, иди, отдыхай. С собой возьмёшь двух дружинников.

–Великий князь, дозволь Микулу взять?

–Холопа моего, конюха? Ха-ха-ха. Ну, бери, шутки ради. Что, жаловался на тяжкую долю? Ерёма, распорядись, чтобы Глебка – начальник караула, выдал Микуле одежду получше. Он дурень бездельный, но глаз у него острый. Наплачешься, Сёмка, с Микулой в дороге.

Все в гридне заулыбались.

Семён поклонился, вздохнув, вышел.

На улице, сев на коня, увидел въезжающего на телеге в детинец Микулу, подмигнул ему, улыбаясь. Тот сердито отвернулся. Думает, отмаялся, теперь на сеновале валяться, да к вдовам шнырять… Нет, дружок! Когда узнаешь, что тебя ждёт – взвоешь.

Но весёлое настроение улетучилось сразу, как выехал из детинца. В чужую землю ехать послом. Велика честь, а страх стучит внутри. Всякое может случиться. И делать нечего – служба княжеская, подневольная: сказано – делай.

«»»»»»»

Из Владимира посольство на трёх лодьях отправилось ранним утром вниз по Клязьме. В первой лодье плыли дружинники сопровождения – они проводят посольство до Нижнего Новгорода, во второй – булгары, во главе с князьком Адавлетом, однолетком Сёмена, на третьей – посол князя Юрия Сёмен, дружинники Серьга и Ванька, и ворчун Микула – «младший посол».

–Что за печаль мне в чужбину ехать? А, воевода? – допытывался Микула.

–Князь повелел. Ты его холоп. Говорит, у тебя глаз острый, – пряча усмешку в усах, объяснил повороты судьбы Микулы Семён.

Микула сразу загордился, щерясь.

–Точно! Острый глаз! Что я замечу, тебе не увидеть! Но я не холоп. Я вольный.

–Сколько ел, пил княжеского, на соломе валялся, а всё вольный.

–Князева печаль меня кормить и в конюхах держать. Не захочет – уйду. Захочу, сам уйду.

–Ленив ты страшно, Микула… В послы тебя определили, растёшь, как муж государственный, в чине прибавляешь, а ворчишь! Тебе безделье дороже хорошей жизни?

–А моя чем плоха?

–У тебя ничего нет.

–Руки, ноги есть, голова работает, большего не требуется. А честь не велика чины выслуживать. Князья грызутся друг с другом за городки, а вам, слугам верным, головы рубят.

–Ты не князю, земле суздальской послужи.

–Послужу. Я не отказываюсь. А не нравится мне эта затея, хоть что говори, воевода.

В Стародубе речной караван остановили дружинники князя Ивана – брата великого князя Юрия, самого младшего среди братьев Всеволодовичей, ему исполнился тридцать один год. Он был тихим, спокойным человеком, всецело преданным Юрию.

Послов накормили за княжеским столом. Адавлет рассказывал о монголах и призывал быть мирными соседями – дипломатическая болтовня. Тут же за столом, Семён разговорился с булгарским князьком, узнал, что он племянник хана и отвечает за посольские дела.