Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 105

Глупости все это. Возможно, Банитчи совсем не лгал, возможно, Банитчи просто занят, а сам ты, брат, с того самого момента, как прошлой ночью по гардинам промелькнула кошмарная тень, дурью маешься от разболтавшихся нервов и разгулявшегося воображения…

Брен лежал, воображая себе звуки в саду, как будто даже вдыхая аромат цветов за дверью, и пытался представить, на что будет похож звук, когда кто-то наткнется на проволоку и зажарится, и что ему делать насчет ситуации, в которой он…

Или каковы шансы, что ему удастся вытащить Диану Хэнкс из управления на Мосфейре и упросить ее временно принять на себя обязанности при дворе айчжи, пока сам он будет в отпуске, месяц, скажем, — Господи, самое время увидеть Барб, понырять на побережье, немного потягаться с враждебной природой, а не с этим раздражительным атевийским двором.

Трусость, вот это что. Такой пустячок, выплеснуть на бедную Хэнкс ведро холодной воды — «а кстати, Диана, знаешь, кто-то пытается меня убить, ты уж расстарайся, сделай, что можешь, а я вернусь, когда тут все утрясется…»

Нет, так не удрать. Неизвестно, получится ли позвонить в управление и попробовать намекнуть, что тут происходит, — есть огромный риск впрыснуть дезинформацию или недопонимание в ситуацию, и без того нелегкую. Есть, конечно, кодовые фразы для сообщений о беде или убийстве — и, может быть, нужно рискнуть и передать в управление хотя бы это.

Но если Табини по каким-то причинам решит прикрыть связь еще плотнее, чем раньше, то последней информацией, с которой придется работать нашей службе, будет сообщение, что кто-то пытался меня убить, — и это поставит Хэнкс де факто во главу дела. А ей только того и надо, «принимаю командование, иду в атаку», горячая голова, готовая — печальная правда принять все меры, лишь бы проломить молчание Табини… А такой напор может оказаться не самым мудрым курсом при нынешней щекотливой политической ситуации у атеви. Я-то сам верю в Табини — а Хэнкс при сложившихся обстоятельствах верить не станет и может подвести мину под Табини… или прямо сыграть на руку врагам Табини.

Куда ни кинь, всюду клин. И так плохо, и так нехорошо. Молчание Табини — очень нехарактерное явление. В ситуацию входит слишком много переменных. Я сам здесь, на месте — и не имею достаточно информации для действий, а у Дианы Хэнкс, если ей придется прибыть сюда, сведений будет куда меньше и она будет ощущать куда большее давление, вынуждающее ее действовать при полном отсутствии информации, делать что угодно, лишь бы вернуть меня (если не будет трупа)… Это — очень реальное опасение, с самых первых дней: что какому-то айчжи в Шечидане или еще где-нибудь осточертеет выдаивать из пайдхи техническую информацию в день по чайной ложке.

Что-то там насчет мифической гусыни, несущей золотые яйца, — эту притчу первые пайдхиин всеми силами продвигали в атевийскую культуру, так что теперь атеви уверены, что есть на свете такая штука — гусыня, хотя в этом мире настоящих птиц вообще нет, — и что это хоть и чужеземная, но все же чисто атевийская басня.

Вот так тут идет игра. Имей терпение, имей время, продвигайся мелкими шажками, а не широким шагом — рано или поздно люди получат все, что им нужно, и Табини-айчжи тоже.

Гусыниин и золотые яйца.

III

Банитчи появился одновременно с завтраком — и с грудой почты в руках, точь-в-точь такой, как можно было предвидеть: реклама отдыха в горах, новых изделий и обычных товаров. Она была скучна, как и ожидал Брен, и прохладное не по сезону утро заставило его порадоваться горячему чаю, который внесли новые слуги, заменившие прежних. Он съел легкий завтрак — а теперь хотел посмотреть телевизор.

— Что, по всему городу каналы отключены, или как? — спросил он у Банитчи.

— Не могу сказать, — пожал тот плечами.

Канал погоды, по крайней мере, работал — и сообщал о дожде в восточных горах и не по сезону холодной погоде на всем западном побережье. На пляжах Мосфейры не поплаваешь. Он все думал о доме — о белых пляжах Мосфейры, о высоких горах, все еще с пятнами снега в затененных местах, продолжал думать о человеческих лицах и человеческих толпах.

Прошлой ночью ему приснился дом, в те два часа, которые, кажется, все-таки сумел поспать, — он видел во сне кухню в своем доме, раннее утро, мать и Тоби за завтраком, точно так, как всегда. Мать писала ему регулярно. Тоби писать не любил, но узнавал новости, когда письма Брена приходили домой, и мать передавала ему вести от брата — чем он увлекается и как поживает.

Мать приняла общественный пай Брена, который он оставил, когда победил в конкурсе на место пайдхи и больше не нуждался в принадлежащей ему по праву рождения доле общественного достояния: она соединила этот пай со своими сбережениями от учительских заработков и отдала деньги брату Брена, преданному семье и до невозможности респектабельному, чтобы тот мог начать медицинскую практику на северном берегу.

Тоби вел абсолютно ординарную и процветающую жизнь, именно такую, какой желала мать себе и своим детям — с вполне восхитительными внуками тут же под рукой. Она была счастлива. Брен не писал и никогда не смог бы написать ей все как есть: «Привет, мама, кто-то пытался застрелить меня в постели. Привет, мама, мне не разрешают улететь отсюда». Нет, он всегда писал: «Привет, мама, у меня все отлично. А как ты? Меня заваливают работой. Очень интересно. Хотел бы иметь возможность рассказать тебе побольше…»

Он взял из гардероба свое простое пальто.

— Не это пальто, — сказал Банитчи. Сам протянул руку и снял с вешалки пальто для аудиенций.

— На совет по космосу? — запротестовал Брен, но тут же понял, что его вызывает к себе Табини, хоть Банитчи не сказал ни слова.

— Совет отложен. — Банитчи встряхнул пальто и подал ему, принимая на себя обязанности новых слуг. — Проблеме пропорций грязевого дефлектора придется подождать как минимум несколько дней.

Брен сунул руки в рукава, выпростал из-под воротника косичку и с глубоким вздохом уложил ее на спине. В это прохладное утро тяжесть пальто не показалась ему неприятной.

— Так чего же хочет Табини? — пробормотал он.

Но в комнате находились слуги, и он не ожидал, что Банитчи ответит. Брен, проснувшись, не увидел Чжейго. Потом появился Тано со своим угрюмым напарником — принесли завтрак. Брен не выспался как следует, вот уже вторую ночь подряд. В глазах — словно песку насыпано. И все же надо было выглядеть пристойно и соображать нормально.

— Табини озабочен, — сказал Банитчи. — Потому и отложили совет. Он желает, чтобы вы сегодня во второй половине дня отправились в деревню. Команда службы безопасности проверяет территорию.

— Как, в усадьбе?

— Каждый камешек. Если что-то нужно, Тано и Алгини уложат багаж.

Что спрашивать, и так понятно, что Банитчи не станет отвечать — не сможет ответить ни на один вопрос, раз Табини не позволил ему отвечать… Брен глубоко вздохнул, поправил воротник и посмотрел в зеркало. По глазам видно, как ему хочется спать, — и какая паника нарастает в душе; он понимал, что глаза говорят чистую правду, ибо решение не сообщать на Мосфейру очень быстро становилось необратимым, все уменьшалась возможность передумать, не затевая большого и шумного спора с атеви, — выступить против их деликатных и вежливых маневров (если он правильно ощущал происходящее вокруг) могло бы оказаться неразумным и невыгодным.

Может, это был паралич воли. Может быть, инстинкт, говорящий: «Молчи не выступай против единственного друга, который есть у землян на этой планете».

Пайдхиин заменимы. Мосфейра — нет. Мы не сможем выстоять против целого мира. На этот раз у них есть самолеты. И радары. И все технические ресурсы.

Очень скоро мы им вообще больше не будем нужны.

В комнате у него за спиной открылась дверь и вошла Чжейго — как он предположил, чтобы присмотреть за двумя слугами; пока что он слышал от этих слуг только надоедливые вопросы вроде «Консервы, нади?» и «Чай с сахаром?»