Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 14

Вот, кстати, «план» – тоже приятное слово. Хотя немного из другой оперы. Сам Салфеткин «план» не употреблял и обкуренных приятелей не любил. Всегда есть опасность, что накроет кого-нибудь дурка – и начнут фортели выкидывать. Недавно Федя Тёплый чудил: джефом вмазался и стал палить на даче во все стороны. Ваню зацепил в плечо. Тот ему, конечно, все печёнки отбил. Ваня здоровый… был.

Салфеткин скорбно поглядел на лежащего у его ног Ваню. Дырки в чёрной куртке напоминали Большую Медведицу на фоне ночного неба – единственное созвездие, которое Салфеткин смутно помнил со времён средней школы. Рядом с Ваней скрючился Кеша Прыщик. Тут же валялась стильная фуражка, которую Кеша привёз из Франции, куда сопровождал председателя Мао в прошлом сентябре. Салфеткин слёзно просил Кешу продать ему фурапет или, на крайняк, сыграть под него в буру. Прыщик зажал. Ну, и на фиг теперь ему парижская обновка?

Больше всего не повезло Есенину. Хотя что значит – больше всего? Они же все прижмурились. Но всё равно, дырка на месте глаза – как-то неприятно. Да ладно, что ему на том свете, газеты читать?

Хороший пацан был Есенин. Салфеткин так и не узналк настоящую фамилию кучерявого блондина. Но звали его Серёгой, это точно. Как и его тёзку, который душевно писал про мать-старушку в старом шушуне. Есенин любил эту песню. Он вообще шикарно играл на гитаре и исполнял чаще всего именно есенинскую лирику. Бывало, затянет –

Не жалею, не зову, не плаааачу,

Всё пройдёт, как с белых яблонь дыыыыммм…

Нутро наизнанку вывернет. И ещё старый блат любил. Типа «Когда с тобой мы встретились, черёмуха цвела» или «Парень в кепке и зуб золотой». Хорошие песни. Жизненные.

И вообще Серёга был классный пацан. Не понтярщик, крутыша из себя не строил. Хотя при случае постоять за себя умел: ростом не вышел, но удар тяжёлый. И приёмы знал мудрые, причём без всяких каратэ. Даже Шашель Серёгу побаивался, хотя сам камээс по вольной и греко-римской. Мао очень ценил Есенина за то, что тот всегда предпочитал бескровные варианты решения проблем. Умел покойничек найти нужные слова в самых серьёзных разборках. А тут вот как-то не случилось…

– Идём, Арам, на камешек присядешь, – вздохнул Салфеткин и поддержал горбоносого красавца под острый локоть. – Я сбегаю до джипа, коньяк возьму, примочку тебе сделаем.

Салфеткин подошёл к Шашелю. Тот кивнул:

– Валяй. Наши будут не раньше чем минут через двадцать.

Салфеткин вскарабкался по склону. И тут же сверху раздался истерический вопль:

– Твою мать! Суки! Твари!

– Арам, посиди здесь, – сказал кавказцу Шашель. – Поднимусь погляжу, что там за дела.

Когда Шашель появился у джипа, он был неприятно удивлён. «Шестёрки» Вострикова, на которой учёный прибыл в ботанический сад, и след простыл. А на переднем сиденье джипа скрючился Салфеткин, обхватив голову руками, и тихо выл, как обоссавшаяся собачонка, которая чувствует вину перед строгими хозяевами за лужицу на дорогом ковре.

– Где тачка? – поинтересовался Шашель.

– Хер его знает! – жалобно заскулил Салфеткин. – Нету! Сволочи какие-то угнали… ууу…

– Интересный, блин, балет. Чего ж они джип не угнали?

– Зато камеры пробили! – всхлипнул Салфеткин. – И выпотрошили всё! У меня двадцать пять «тонн» в барсетке было, долг отдать! Еле наскрёб, а теперь что? Я в замазке! Фуфлыжник…

Шашель заглянул в салон. Действительно, дупель пусто-пусто. Только весело болталась на верёвочке тряпишная ведьма, оседлавшая метлу – в прошлом году её подарили Шашелю заезжие германцы, которых он возил охотиться на зайцев. Стреляли немцы хуже некуда. Но для этого случая была приготовлена пара нашинкованных дробью «русаков», которых в нужный момент подкидывали в нужное место. О, я, я, айн гутер шусс! Зи зинд перфектер егер!

Салфеткин высморкался и продолжил скорбный плач.

– Завязывай, – сердито отрезал Шашель. – Не одного тебя пошерстили. Весь бутор выгребли. Смотри-ка, а магнитолу не тронули.

Шашель врубил приёмник.

«Я ухожу, ухожу красиво!» – выплюнул оттуда Рома Зверь.

– Красивей некуда, – согласился Шашель и закурил.

Салфеткин скулил по-прежнему. Сейчас он ещё больше походил на собачку. На таксу. Точно – такса! Маленький, худющий, мордочка острая, ножки кривые, уши завяли и болтаются, как лопухи.

Сам Шашель тоже был не красавец. В отличие от таксы-Салфеткина, он больше смахивал на рыбку-бычка, которую жарят на сковородке: губастый рот всегда раззявлен, глаза выпучены, лоб крутой, мысли под ним – ни единой. Особенно угнетала физиономия: вся в рытвинах и колдобинах, как заброшенный шлях до хутора Кукуева.

Лет до пяти Саша Дудников рос вполне симпатичным розовощёким мальчиком (Шашель до сих пор хранил несколько фотографий, с которых глядел радостный ребятёныш в костюме зайчика). Но однажды в детдом проникла нехорошая инфекция. Большинство воспитанников перенесли её благополучно: оказалось достаточно нескольких прививок. А вот у Саши и ещё двух-трёх малышей начались осложнения. После этого лицо мальчика стало напоминать сморщенное яблоко, источенное червями. Оно покрылось угрями и гнойничками. И Саша превратился в Шашеля. А особо злые остряки величали его Шашель Бесподобный.

Дудников ненавидел своё лицо. Втайне мечтал, что когда-нибудь вся эта шелуха отвалится, и превратится он в красавца с нежной бархатной кожей. Как урод в мультяшке «Красавица и чудовище». Или в «Аленьком цветочке». Но чуда не произошло. И Шашель обратился к достижениям науки. Сначала это был обычный «детский крем», затем – утончённые косметические снадобья, мази и лосьоны. На них он тратил значительную часть денег, заработанных непосильным бандитским трудом.

Это давало кратковременные положительные результаты. Но вскоре всё возвращалось на круги своя, и Шашель боялся взглянуть на себя в зеркало. Он выуживал из глянцевых женских журналов мудрёные рецепты омоложения и очищения кожи. Втайне собирал деньги на пластическую операцию лица и старался не пропустить ни одной телепередачи, где такие операции демонстрировались наглядно. Правда, почему-то всегда на женщинах. А тем важно только укоротить нос, убрать жир да надуть груди силиконом. Шашелю силиконовые груди не требовались. Но он свято верил: хирург, способный сделать из свиного окорока секс-бомбу, поможет и его горю-злосчастью.

Салфеткин прокашлялся и снова взял верхнюю ноту насчёт похищенного бабла.

– Заткнись, – приказал Шашель. – Нашёл проблему. Я тебе лавэ займу. Не вопрос. Если оно тебе вообще понадобится. Сейчас Мао прикатит, нам матку наизнанку вывернет.

Салфеткин испуганно замолк. Видно было, что своей маткой он дорожит.

ЧЕРЕЗ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА к месту подлетели две «газели», мерседес и опель. Из мерседеса выкатился невысокий пухленький раскосый тип в чёрном пальто и серой рубашке. За ним явилась на свет длинноногая девица в лёгком кофейном плаще. За ней – два бугая-телохранителя. Из остальных машин посыпался плечистый стриженый люд.

– Вот и председатель Мао, – равнодушно констатировал Шашель.

На самом деле председателя Мао звали Михаил Ёсункунович Пак. Никакого отношения к Китаю он не имел. Пак был корейцем. Или, как любил уточнять он сам, «русским корейцем» (хотя оба родителя Михаила Ёсункуновича числились корейцами чистокровными, без чужеродных примесей). Внешне Пак действительно отдалённо смахивал на Мао Цзе-Дуна: такой же луноликий, с узкими глазками, излучающими добродушие людоеда в предвкушении обильного завтрака. К тому же Пак любил рубашки наподобие френчей – «толстовка» с воротником-стойкой, что довершало портретное сходство с красным властителем Поднебесной.

Климская империя председателя Мао не поражала размерами, но всё же была внушительной и крепкой. В неё входил небольшой филиал столичного банка, сеть восточных ресторанов, два магазина элитной одежды (которую строчили в подпольных цехах настоящие китайцы), несколько спортивных залов и фитнес-центров, автопарк маршрутных такси и туристическая фирма. Фирму Мао создал два года назад, войдя в долю с владельцем «Русского мира» Аркадием Игоревичем Драбкиным, в криминальных кругах известным как Аркаша Деловой (в глаза Аркадий Игоревич так величать себя не позволял). Империю председатель Мао сколачивал лет пятнадцать всеми способами – преимущественно противозаконными. В средствах Пак себя не стеснял, и потому его группировка получила в Климске грозное название «Чёрные хунвейбины».