Страница 8 из 12
Пётр Петрович Самсонов как-то сразу сошёлся с Титычем. Только посмотрели они в глаза друг другу, так всё друг про дружку и поняли. Настоящий охотник, он своего брата чует за версту, а тут – глаза в глаза. Титыч при первой встрече много говорить не стал. Пригласил в дом, накормил, напоил и спать уложил. Какой хороший хозяин отпустит гостей из дома на ночь глядя?
Петру Петровичу Самсонову нравился Титыч своей молчаливой серьёзностью и солидностью. Как только Пётр Петрович Самсонов вошёл во двор к Титычу, так про себя сразу отметил: «Знать, живёт настоящий хозяин!». Всё вокруг было сделано добротно, на совесть. Пол из строганной доски-пятидесятки. Пятистенок был срублен из огромных корабельных сосен, толщиной почти в обхват. В таком дому никакие морозы не страшны. Сарай и гумно, опять же, срублены топором на славу. Руками, росшими откуда надо. Бревно крепкое, плотное, правда, чуть меньших размеров. Даже тротуарчики во дворе Титыч смастерил из приличной доски. В туфлях на каблуке ходить можно, не то что в валенках или галошах. Одним словом, хозяином Титыч был отменным, ну, соответственно, и охотником, что надо.
Семья у Титыча была большая. Про такие семьи говорят: «Семеро по лавкам». Детей, правда, было у него не семь, а девять. Пять девчонок и четверо сыновей. Старший сын Прокопий – копия Титыч, только молодой, безусый и, наверное, оттого весёлый и игривый. Девки родились тоже под стать отцу. Крепкие в костях и в тазу. Такие бабы в доме всю работу делают. Скромницы, глаза не поднимут.
Любил приезжать Пётр Петрович к староверам. В их семье царила та высоконравственная атмосфера русской семьи, которую днём с огнём не найти на просторах страны. Ехал Пётр Петрович на охоту не с пустыми руками. Охота на медведя – это вам не шутка. Он собирался загодя и брал с собою в подарок Титычуза берлогу – боеприпасы и разные охотничьи причиндалы. Ещё мешок муки, соль, пять килограммов сахара, спички и мелкие подарки детишкам, игрушки разные. На этот раз прихватил с собою подарок и для старшего сына. Настоящий охотничий нож. Появился у Петра Петровича Самсонова специалист по охотничьим ножам. Наконец-то устроился к нему на работу в автоколонну парень с золотыми руками. Ножи охотничьи мастерит на загляденье. Титыч к подаркам относился недоверчиво. Подарки брал только после долгих уговоров, но от ножа для сына не откажется, это точно. Нож для охотника, что глоток чистого воздуха для заморённого человека. Если возьмет в руки, дышит не надышится. Без ножа в тайге смерть. Не выжить. Отсюда и уважение и любовь.
Рассвело…. Пётр Петрович встряхнул голову и посмотрел в замерзшее окно уазика.
– Пётр Петрович, – тревожно сказал водитель Санька. – Метель начинается. Смотри, как сыпет. До деревни недалеко, да и по тайге метель незаметна, а выедем на опушку…. Боюсь не проедем. Снег высокий, метёт, спасу нет.
– Ничего, – ответил Пётр Петрович и поёрзал на сиденье. – Если что – до Титыча дойдём пешком. Машину после откопаем, а охоту срывать не дам. Титыч берлогу подготовил. По мне хоть неделю сидеть, а медвежье ухо я у себя на ковёр в зале повешу. Понял, Санька? – добавил он громче обычного, как бы объясняя сразу всем своим попутчикам свое решение.
Попутчики закивали головой в знак согласия. А чего горевать? С начальником едут. Он старший, он умный. Он знает, что и как! Не впервой, да и к людям едут, не к медведям. Примут, не оставят ночевать в лесу. В машине стало жарко. Двигатель уазика рычал и визжал, но машина упрямо карабкалась по лесной дороге. Машина, конечно, корявая, но проходимости необыкновенной. В России этого достаточно, не до буржуйских тонкостей, компьютеров разных, – тепличных условий практически. В «уазике» щели с ладонь, зато вентиляции не надо. Лишь бы везла машина. По такой дороге это проблематично, но потому Пётр Петрович и брал с собою на охоту водителем Саньку. У того был настоящий водительский талант. Бывало и более опытный шофер, который тридцать лет баранку крутит, а случись пурга или ливень осенний, буксует. Санька же будто срастается с машиной, будто он и есть четыре колеса и двигатель. Что-то нашепчет, вцепится в баранку и, кряхтя вместе с машиной, вылезает из любого болота. Такие парни большая редкость. По крайней мере, Пётр Петрович за свою жизнь более талантливого шофёра не встречал. Хотя Санька оболтус и бабник, но это кому как на роду написано.
Снег валил всё гуще и гуще. Пётр Петрович Самсонов тревожно всматривался в тонкий желоб дороги. Колея терялась в снегу, и машине всё сложнее было разгребать его колесами. Электронные часы пикнули одиннадцать часов. Наконец, впереди посветлел горизонт и «уазик», фыркая, выскочил на опушку. От неё до деревни староверов почти пять километров. Санька бросил машину влево, затем резко вывернул руль вправо и только этим маневром спас «уазик» от попадания в сугроб, из которого не вылезти до вечера. Снег немного утих. Пётр Петрович Самсонов потрогал возле сидения сапёрную лопатку и почти приготовился к выходу. «Уазик» двигался, как черепаха. Два моста тащили машину, утопавшую в снегу почти по верхнее крыло, по белой целине. Санька даже вспотел от напряжения. Он вытирал пот со лба, упрямо ворочая баранкой. Удивительно, но «уазик» тащился вперёд, метр за метром раздирая снежные сугробы и оставляя после себя глубокую колею.
– Молодец, – похвалил водителя Пётр Петрович Самсонов. – Ты, Санька, если что, не горюй. Тормози, – откопаем или бросим.
– Нет, Пётр Петрович, пробьёмся. Снег не такой глубокий, как я думал. По такому снегу пройдём. До пурги мороз землю взял. Кочки нас и вытянут. С кочки на кочку попрыгаем и перескочим опушку, а в тайге снега ещё немного. Иначе не прошли бы сразу. Ещё утром, за посёлком, в балке встали бы!
Санька не обманул. Несколько раз Пётр Петрович брался рукой за сапёрную лопату, думая, что машина встала, но удивительным образом Санька выкручивал баранку, и «уазик» выбирался из очередной снежной ямы. Наконец, к двум часам пополудни в окне машины мелькнули первые дома деревни староверов.
– Уф-ф! – вырвалось у Саньки. – Кажись, приехали.
В салоне загалдели, наперебой расхваливая водителя.
– Молодец, Саня! Настоящий водила! Мы думали: хана, раскапывать придётся!
Санька скромно улыбнулся и промолчал, но Пётр Петрович оценил его скромность. Он дружески хлопнул его по коленке и тихо сказал:
– Восхищаюсь тобой, Санька! Молодец. Настоящий ас. С большой буквы!
К дому Титыча подкатили с ветерком. Деревня староверов стояла на самом яру, и снег не сильно задерживался на верхотуре. Пётр Петрович любил подъезжать к ней со стороны тайги. Рябиновка выделялась из всех деревень, виданных начальником автопредприятия (поездил он по области достаточно). Каждый дом у староверов был выкрашен в свой цвет. Раскрашенные цветами и голубями ворота и калитки, резные наличники и узорчатые ставни окон, делали облик каждого дома неповторимым. Не зря назвали деревню Рябиновкой. По осени окрашивалась она в ярко-огненные цвета. Яркие плоды и листья рябины разукрашивали улицы в цвета осени. Деревушка будто утопала в разноцветье. Красивое место для жизни выбрали люди.
Ветер гнал поземку вниз, в овраг и от того улица была почти без снега. «Уазик», весело урча, катил вдоль крепких домой староверов, словно радуясь, что проскочили они такую снежную кутерьму.
Титыч ждал. Он стоял возле дубовых двустворчатых ворот в теплом зипуне из овчины и, приложив меховую рукавицу к глазам, всматривался сквозь пургу. Когда машина подъехала почти к самым воротам, Титыч встрепенулся. Он до конца не верил, что «уазик» пробьется сквозь снег до деревни, а увидев знакомые номера, быстро откинул деревянный брус и открыл дубовые створы ворот. Автомобиль, не снижая скорости, лихо влетел во двор дома и с шиком остановился возле самого крыльца, надрывно скрипя тормозами. От резкого торможения пассажиров кинуло вперед, и Пётр Петрович незлобно выругал Саньку.
– Ну, охламон ты, Санька, ну, чистой воды охламон. Дрова, небось, аккуратнее везешь, чем своего начальника!