Темный поцелуй

Рейес провел пальцем по одному из пустых бокалов на столе.

– Не нравится мне быть у нее в долгу. И то, что она в клуб заявилась, тоже. Как я уже говорил, за Аньей тянется след из разрушений и хаоса.

– За нами тянется точно такой же след, куда бы мы ни шли.

– Мы к этому привыкли, хоть нам это и неприятно. А на ее губах играла улыбка, когда она соблазняла тебя. – Рейес нахмурился. – Видел я, как ты на нее смотрел. Как я на Данику.

Даника. Одна из смертных, которую Аэрону было приказано убить. Как подозревал Люсьен, Рейес хотел ее сильнее всего на свете, но был вынужден отпустить в надежде уберечь от жестокости богов. Люсьен полагал, что с тех пор Рейес сожалеет о своем решении, желая лично защищать девушку.

«Что же мне делать?»

Люсьен знал, чего ему хочется. Позабыть Анью и по примеру Аэрона проигнорировать поручение Кроноса. Однако проигнорировать Верховного бога означало накликать кару – как это случилось с Аэроном. Друзья-воины не вынесут еще одной утраты, в этом он был уверен. Они и так балансируют на грани добра и зла. Еще немного – и они падут, отдавшись на милость своих демонов, перестанут подавлять постоянную тягу к разрушению.

Он вздохнул. Треклятые боги. Приказ с небес поступил в самое неподходящее время. Спрятанный неизвестно где, ларец Пандоры несет угрозу самому его существованию. Доберись до него охотник – и он сможет извлечь из Люсьена демона, тем самым убив его носителя, ведь мужчина и демон связаны неразделимыми узами.

Собственная кончина Люсьена нисколько не беспокоила, но он не хотел, чтобы пострадали его собратья, потому как чувствовал за них ответственность. Если бы только он не открыл ларец, чтобы отомстить за свою уязвленную гордость – не его выбрали хранителем этого артефакта, – его людям не пришлось бы носить в своих телах демонов. Он не разрушил бы их жизни, которыми они в качестве отборного воинства олимпийцев были вполне довольны. То было благословенное и беззаботное время. Даже счастливое.

Люсьен снова вздохнул. Он подумал с сожалением, что, чтобы уберечь друзей от новой боли, Анью необходимо убить, как и было приказано. А это, в свою очередь, означает, что ему придется выследить богиню. Иными словами, снова очутиться с ней рядом.

Мысль о том, чтобы еще раз оказаться рядом с Аньей, вдыхать ее клубничный аромат, ласкать ее мягкую кожу, и восхищала и мучила его. Даже вечность тому назад, когда он влюбился без памяти в смертную по имени Мэрайя, а она в него, он не желал ее с такой силой. Сейчас его терзает жаркая боль, заполняющая каждую частичку тела и никак не утихающая.

Мэрайя… милая, невинная Мэрайя, женщина, которой он отдал свое сердце вскоре после того, как научился управлять живущим внутри его демоном. Он тогда прожил на земле сотню – или две сотни? – лет, и время для него не существовало, а каждый следующий день походил на предыдущий. Потом он увидел Мэрайю, и жизнь обрела смысл. Он возжелал хорошую, чистую девушку, способную разогнать царящую вокруг него тьму.

Она осветила солнечным светом его непроглядную тьму, стала яркой свечой в безжалостном мраке, и он надеялся провести вечность, поклоняясь ей. Однако очень скоро ее поразила болезнь. Смерть моментально узнал, что ей не выкарабкаться. Люсьену следовало в тот же миг забрать ее душу, но он не смог себя заставить.

Неделями недуг терзал тело Мэрайи, постепенно разрушая ее. Чем дольше Люсьен тянул, надеясь на исцеление, тем сильнее она страдала. Ближе к концу она рыдала и с воплями молила о смерти. Скрепя сердце, зная, что им уже никогда не быть вместе, он наконец-то подчинился и исполнил свой долг.

Той ночью он и приобрел свои шрамы.

Люсьен исполосовал себя отравленным клинком и, как только раны почти заживали, резал себя снова и снова. Он даже жег себя до тех пор, пока не добился, что кожа перестала восстанавливаться. Убитый горем, он хотел сделать так, чтобы ни одна женщина больше и близко к нему не подошла, ведь тогда ему никогда не доведется опять страдать из-за потери возлюбленной.

Люсьен никогда не сожалел о своем поступке. До настоящего времени. Он собственноручно лишил себя шанса стать мужчиной, которого по-настоящему захотела бы Анья. Такая физически совершенная женщина, как она, заслуживает столь же совершенного мужчину. Он нахмурился. Зачем он думает об этом? Она должна умереть. Влечение только все усложнит. Хотя все и так сложнее некуда.

Перед его мысленным взором снова возник образ Аньи, завладел сознанием. Ее лицо – праздник чувственности, а тело – невероятно сексуально. Будучи мужчиной, он взвыл от ярости при мысли об уничтожении такой красавицы. Будучи бессмертным воином… он тоже взвыл.

Возможно, ему удастся убедить Кроноса отменить приказ. Возможно… Люсьен фыркнул. Нет. Это не сработает. Пытаться заключить сделку с Кроносом – еще глупее, чем игнорировать его. Верховный бог просто велит ему сделать что-нибудь еще более жуткое.

Черт подери! Почему Кронос хочет смерти Аньи? Что она натворила?

Отвергла его, предпочтя другого?

Взор Люсьена застлала пелена ревности, нахлынуло чувство собственничества, но он не обратил на них внимания. Как и на звеневшее в ушах слово: «Моя».

– Я жду, – сказал Рейес, отвлекая его от размышлений.

Люсьен заморгал, пытаясь собраться с мыслями.

– Чего?

– Чтобы ты мне рассказал, что случилось на улице.

– Ничего не случилось, – тут же соврал Люсьен, как бы ему это ни было ненавистно.

Рейес покачал головой:

– Твои губы все еще припухшие после ее поцелуев, а волосы растрепаны – сразу заметно, где она запускала в них свои пальчики. Ты закрыл ее своим телом, когда мы хотели схватить ее, а затем она вообще исчезла. И ты по-прежнему утверждаешь, что ничего не случилось? Придумай историю поубедительнее, старина.

У Рейеса и без того забот достаточно, и Люсьен не хотел взваливать на его плечи еще и собственную ношу.

– Передай остальным, что я встречу их в Греции. Я не поеду со всеми, как планировалось.

– Что? – нахмурился Рейес. – Почему?

– Мне было приказано забрать душу, – только и сказал он.

– Забрать душу? Не просто сопроводить ее в рай или ад? Что-то я не понимаю.

Люсьен кивнул:

– Тебе и не надо понимать.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу этих твоих загадок. Скажи мне, чью и почему?

– Какая разница? Душа есть душа, и конец всегда одинаков, какие бы причины к нему ни привели. Смерть. – Люсьен похлопал Рейеса по плечу и встал из-за стола.

Прежде чем тот успел произнести еще хоть слово, Люсьен зашагал прочь из клуба, не останавливаясь до тех пор, пока не достиг того самого темного закутка, где целовал – и потерял – Анью.

Будто наяву, он снова услышал ее стоны, почти почувствовал, как ее ногти впиваются ему в спину, а бедра ударяются о его возбужденную плоть. Эрекция сохранилась до сих пор. Несмотря ни на что.

Желание по-прежнему держит его в своих когтях, но он отбросил его прочь и прикрыл правый глаз. Осматривая территорию голубым глазом – своим духовным глазом, – он увидел радугу мерцающих неземных оттенков. С помощью этих цветов он мог воссоздать все события, произошедшие в клубе, и все испытанные посетителями эмоции. Иногда ему даже удавалось определить, кто и что совершил.

Он проделывал это бессчетное число раз, потому без труда отыскал в общей массе признаки недавней активности. Возле заново отстроенной и окрашенной стены здания ощущались вспышки страсти.

Поцелуй.

В духовном измерении страсть Аньи представала в искрящемся розовом цвете. И была подлинной, а не наигранной, как казалось Люсьену. Розовый след сверкал ослепительно, как ничто из виденного им ранее. Неужели она по-настоящему желала его? Неужели столь физически совершенное создание сочло его достойным себя? Это казалось невозможным, но все-таки доказательство сияло перед ним, как путь к спасению посреди шторма.

Мышцы живота у него напряглись, тело захлестнула волна жара. От стремления снова отведать Анью на вкус рот его наполнился слюной. Острая боль пронзила сердце. Ах, снова ласкать ладонями ее груди, ощущая, как от прикосновения затвердевают соски! На этот раз погрузить пальцы во влажные ножны меж ее бедер, двигать ими вперед-назад, поначалу неспешно, а затем все быстрее и быстрее. Она кончит и, может быть, попросит еще. Он застонал.