Должники

– Заметано. Ладно, пойду. Увидимся завтра, – он посмотрел на часы. – Тьфу ты, черт, сегодня. Ну, пока, – и выдвинулся, наконец, за порог.

– Я люблю тебя, – сказал Саша, едва за гостем закрылась дверь. – Иди ко мне.

– Как можно быть таким транжирой, Аренов? – она медленно расстегивала пуговицы кофты, не спуская с мужа глаз и не трогаясь с места. – Из-за тебя мы профукали целый вечер.

– Зато впереди у нас целая ночь.

Под такой снегопад бывшая южанка попала впервые. Крупные хлопья норовили залепить рот, осесть на ресницах, чмокнуть мокрым холодом в щеки и нос – ни смотреть, ни спросить, ни ответить. Впрочем, за Сашей она готова идти молча, вслепую. Когда рядом такой человек, жить на свете гораздо проще.

– Не замерзла? – рука в летной перчатке бережно обхватила за плечи. – Слушай, Тошка, давай тебе шубу новую купим? – задал муж второй вопрос, не дождавшись ответа на первый. – Олег говорил, в военторг каракулевые завезли. А что, отличная идея! Согласна? – «Лучше кровать купить, эта узкая да еще скрипит», – хотела ответить счастливая Тонечка, но промолчала, только кивнула с улыбкой. – Значит, договорились! – весело подытожил глава семьи и неожиданно удивленно присвистнул. – Ты смотри – Воронов! Он же собирался Новый год с литовцами в кабаке встречать. Ай да Олежка, не вытерпела все ж таки душа, к своим потянуло.

У входа в Дом офицеров топтался штабист. Непокрытая голова со снежной макушкой, кургузое черное пальто, из-под поднятого ворота выглядывает клетчатый шарф, черные брюки со стрелками, кожаные туфли на тонкой подошве – при взгляде на этого неприкаянного беднягу, который пыжился выглядеть щеголем, Тонечку охватила жалость. «Как можно так надолго оставлять собственного мужа? – мысленно возмутилась она беспечностью невидимой вороновской жены. – Допрыгается, что Олег найдет ей замену. А он, кажется, уже для этого созрел, потому что вечно один. Некому ни пуговицу пришить, ни приласкать, даже поругаться не с кем. Худой, неухоженный – хуже бездомного пса. Вот уж точно: женился, как на льду обломился».

– Привет, Ворон! Изображаешь снежного человека? – пожал Саша протянутую руку. – Почему здесь? Там, по-моему, народ уже вовсю веселится, – кивнул он на празднично украшенный гирляндами вход. – Ждешь кого?

– Вас. Жене вот твоей хочу пожелать успеха, хотя и козе понятно, что Антонина Аренова выступит лучше всех. Правда, Тонечка?

– Спасибо, мне бы твою уверенность. Вы извините, ребята, я побежала, еще переодеться надо успеть, – дебютантка торопливо клюнула одного в щеку, приветливо кивнула другому, подхватила пакет с платьем и рванула к дверям.

– Ни пуха, ни пера! – полетели в спину два голоса.

– К черту!

…Певицу отпускать не хотели. Хлопали, кричали «браво» и «молодец», требовали спеть на «бис». Потрясенная нежданным успехом, Аренова вспомнила, что совсем недавно была Тумановой, мечтавшей о сцене, и усомнилась в правильности своего жизненного выбора. Но потом наткнулась взглядом на Сашу, увидела его улыбку, устыдилась мимолетного тщеславия. Глупо мечтать о всеобщем признании, когда один, единственно нужный, с радостью признает твое превосходство над всеми. Конечно, приятно, если скромная способность озвучивать голосом ноты оценивается так высоко. Однако не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: эти люди, наверняка, просто ничего лучшего не видели. И не потому, что равнодушны к искусству, ленивы или глупы, а потому, что охотников выступать перед военными среди настоящих артистов немного. Это только в кино про офицеров красиво скажут: есть такая профессия – родину защищать. В жизни к людям в погонах относятся свысока, а офицерских жен считают поголовно дурами, способными лишь сплетничать да возиться с кастрюлями. И невдомек таким «умникам», что «дуры» попросту любят мужей больше себя, поэтому из всех призваний следуют одному: делать счастливым того, кто рядом. Ведь счастливый всегда сильнее, а защитить может только сильный.

Похожие мысли путались в Тонечкиной голове со словами романсов, которые она исполняла. Путаница окрашивала знакомые многим тексты новым, неожиданным смыслом, близким тем, кто слушал. Близость рождала почти родство, вызывая общий восторг на сцене и в зале. Тоня пела, впитывая в себя навсегда эти минуты. Как бы дальше ни сложилась судьба, она никогда не забудет этот смешанный запах хвои, сапожной ваксы, духов и пота, щербленную доску под микрофонной стойкой, огромную нелепую люстру с перегоревшей лампочкой в центре, возбужденный закулисный шепот, цыканье Семенчук. Сейчас она воспринимала все это как единый, живой организм, для которого не жалко ни голоса, ни сердца, ни жизни. Она не пела – дарила свою любовь и наслаждалась ответной любовью. Это чувство было таким острым и сильным, что Тонечка испугалась: еще пара-тройка подобных выступлений и душевному покою наступит конец.

За кулисами ее тут же атаковала Клавдия Семеновна.

– Дорогая моя, да вы – настоящий клад! У нас теперь будет такая художественная самодеятельность… – жена замполита запнулась, подбирая слова, видимо, не нашла и перескочила от мечтаний к конкретным планам. – Концертную бригаду организуем. Под моим руководством да при поддержке Семенчука таких успехов добьемся, что… – снова заминка, похоже, эмоции отрицательно влияли на способность Клавдии Семеновны выражать мысли словами. Она энергично рубанула воздух рукой и победно закончила, – в штабе округа обзавидуются! Все первые места на конкурсах самодеятельных коллективов возьмем. Гастролировать начнем, как настоящие артисты, – входила в раж «худрук». – А потом, может, и я рискну с тобой дуэтом спеть. Я ведь в школьном хоре солисткой была, правда! Ну, так что, поможешь мне, Антонина?

– В чем, Клавдия Семеновна?

– Репертуар подобрать. Пока ты пела, я придумала название для нашего следующего концерта: и слышу звуки чудных песен. Правда, здорово? Концерт сделаем в двух отделениях: первое – русские народные песни, второе – романсы, можно сценку из какой-нибудь оперетты вставить. Мы с Тимофеем Ивановичем любим «Белую акацию»[1]. «Когда я пою о широком просто-о-ре», – напела меломанка неожиданно приятным баском. – Мой Семенчук обожает это слушать! Мы ж с ним в Одессе познакомились, на пляже, представляешь?! Я тогда только медучилище закончила, меня мать на море отпустила, правда, не одну, с родственницей. А Семенчук в первый свой отпуск на юг маханул, лейтенантиком еще был. Молоденький, хорошенький! Я как увидела его, сразу влюбилась, представляешь? Ну, что, Аренова, берешься за это дело?

– За какое?

– Господи, да чем ты слушаешь, дорогая моя?! Я уже битых полчаса толкую: нужно организовать крепкую самодеятельность. Может, даже хор создать – не помешает. А то вы все тут обабитесь. Надо народ встряхнуть, огоньком зажечь, понимаешь? – грозная майорша оказалась наивной, восторженной теткой с полной неразберихой в голове, где композитор Дунаевский путался с первой любовью, а сквозь заботу о личностном росте других проглядывалось желание заслужить мужнину похвалу. Тонечка вдруг поняла, что бездетная Клавдия Семеновна панически боялась потерять своего ненаглядного Семенчука, поэтому хваталась за любую возможность доказать всем вокруг собственную незаменимость и нужность, убедить, что составляет с мужем идеальную пару. – Отказ будет рассматриваться как неподчинение командованию, ясно? Жена военного летчика должна быть активной, способной повести других за собой. Я, дорогая моя, обязательно вас в женсовет введу, – пообещала, снова сбившись на «вы», глава полковых активисток. – С моими возможностями и вашими данными мы горы свернем, в штабе округа ахнут!

– Извините, Клавдия Семеновна, я в туалет хочу. Потом договорим, ладно? – выпалила Антонина и, не дождавшись ответа, направилась к выходу.

– Конечно, – пробормотала Семенчук, потрясенная бесцеремонностью жены лейтенанта. О подобных физиологических потребностях молодой женщине даже заикаться неприлично, не то, чтобы этим обрывать разговор.

1

Оперетта И.О.Дунаевского