Страница 12 из 65
-- Он вернулся! -- провозгласила Морин.-- Он вернулся сегодня, в четыре, Ллойд! -- И плавно опустилась на стул.
Что бы там еще ни случилось сегодня днем, ясно, что недостатка в шампанском не было. Она все еще сжимала руку Барбера, поглядывая вверх, вся дрожа, с каким-то полубессознательным выражением глядя на мужа.
Джимми, с размаху хлопнув Барбера по спине, свирепо стал трясти ему руку.
-- Ллойд! Ллойд! -- повторял он.-- Старый, добрый Ллойд! Гарсон! -заорал он, и от мощи его голоса, казалось, заходил ходуном весь салон.-Ну-ка, тащи еще стакан! Снимай пальто, дружище! Садись, садись!
Ллойд последовал его призыву.
-- Добро пожаловать домой! -- тихо откликнулся он, и ему пришлось полезть за носовым платком.-- Ну вот, последствия этого собачьего холода.
-- Прежде всего,-- начал Джимми,-- у меня здесь кое-что припасено для тебя.-- И, церемонно порывшись в кармане, извлек пачку банкнот по десять тысяч франков; вытащил одну, толщиной в три дюйма; с самым серьезным видом пояснил: -- Ты чертовски хороший друг, Ллойд! У тебя есть сдача с десятки?
-- Думаю, что нет. Точно -- нет.
-- Гарсон,-- обратился Джимми к официанту,-- ну-ка, разменяй мне вот эту бумажку на две по пять тысяч!
Когда Джимми говорил по-французски, даже американцы кривились. Аккуратно разлив вино по трем стаканам, поднял свой, чокнулся вначале с Барбером, потом с Морин. Жена глядела на него, не отрываясь ни на секунду, словно видела впервые и не надеялась больше никогда в жизни увидеть нечто такое же чудесное.
-- За преступность! -- провозгласил тост Джимми; хотел хитро подмигнуть, но у него ничего не вышло: все лицо исказилось, как у младенца, который еще не способен на такой тонкий жест и ему приходится использовать пол-лица и весь лобик.
Морин хихикнула. Выпили; шампанское оказалось очень хорошее, первый сорт.
-- Сегодня обедаем у нас,-- пригласил Джимми,-- все трое! Обед в честь одержанной победы! Красотка, ты и я, потому что если бы не ты...-- И, напустив на себя торжественный вид, положил руку Барберу на плечо.
-- Спасибо.-- Ноги у Барбера оледенели, промокшие отвороты брюк все время касались мокрых носков, и из носа текло.
-- Показала тебе Красотка кольцо? -- осведомился Джимми.
-- Да, показала.
-- Всего несколько часов носит -- с шести.
Морин, подняв руку, снова залюбовалась своим кольцом и захихикала.
-- Я знаю одно местечко, где можно заказать фазана, и самое лучшее вино в Париже, и...-- заговорил Джимми.
Подошел официант, принес две бумажки по пять тысяч франков. Не отдавая себе отчета, словно в тумане, Барбер вдруг подумал: "Интересно, сколько же весит каждая?"
-- Если окажешься в заднице,-- Джимми передал ему долг,-- знаешь теперь, к кому обратиться.
-- Да.-- Барбер спрятал купюру в карман и опять начал чихать.
Минут десять спустя извинился: не может он с такой сильной простудой досидеть с ними до конца. И Джимми, и Морин упрашивали его остаться, но ему-то сразу стало ясно, что без него они будут чувствовать себя гораздо более счастливыми. Выпив второй бокал шампанского, встал и, пообещав поддерживать с ними постоянную связь, удалился, ощущая, как чавкает в мокрых ботинках вода.
Хотелось есть, и, конечно, фазан пришелся бы сейчас весьма кстати, да и простуда не столь уж сильна, хоть нос и прохудился. Но он знал, что не вынесет такого испытания -- не просидит весь вечер в компании Джимми и Морин, которые только и глядят друг на друга, не замечая никого и ничего вокруг.
До отеля дошел пешком -- решил больше никогда не связываться с такси, поднялся к себе и сел на край кровати в темном, ненавистном номере, даже не сняв пальто; подумал, вытирая нос тыльной стороной руки: "Лучше убраться отсюда, да поскорее... Нет, этот континент не для меня".
СКВЕРНАЯ ИСТОРИЯ
Занавес опустился, и в зале раздались громкие аплодисменты. После трех длинных актов в театре стало тепло, и Роберт Харвей не очень старался, только похлопывал себя по запястьям -- зачем зря потеть? Крупный грузный, он давно заметил, что, стоит ему поддаться всеобщему восторженному энтузиазму сильно перегретой публики в Мидтауне, как с него хоть воду выжимай. Однажды в подобной ситуации он сильно простудился, выйдя на улицу, прямо под дождь с ураганом, после спектакля "Трамвай "Желание""1, и после этого научился усмирять свой темперамент и выражать актерам благодарность за игру вежливыми, почти неслышными хлопками.
Занавес снова пополз вверх, актеры вышли на поклоны -- все широко улыбались, весьма довольные: пьеса идет уже три месяца и будет еще идти, по крайней мере, год, а значит, им нечего беспокоиться об обеде. Роберт довольно холодно смотрел на артистов, думая: "Нет, конечно, их искусство явно не заслуживает такой высокой цены за билет -- четыре доллара восемьдесят центов! Что же происходит с пьесами -- ведь совсем не такие мне приходилось видеть молодым человеком?.."
Вирджиния рядом с ним громко хлопала в ладоши; глаза сияли, как всегда, когда она получала удовольствие. Роберт решил ничего не говорить ей о цене билета, когда они позже станут обсуждать пьесу. Теперь актеры выходят на поклоны по одному; на сцене появилась девушка, игравшая циничную подружку главной героини, и Роберт, позабыв о всех предосторожностях, изо всех сил забил в ладоши, рискуя сильно вспотеть,-- просто однажды он встретил эту девушку на вечеринке. К тому же она совсем недурна собой: длинные черные, необычно подстриженные волосы, большие голубые глаза... Правда, довольно крупна, наверняка в будущем растолстеет, но, пока она актриса, останется такой же еще несколько самых важных для нее лет. Роберт чувствовал, как на лбу у него выступают капельки пота, и искренне обрадовался, когда, продемонстрировав всем в глубоком поклоне верхнюю часть пышных грудей, она ушла за кулисы.
Зажегся свет, и чета Харвей медленно направилась по проходу к дверям, омываемая волнами ароматов: духи, пряный запах дорогих мехов...
-- Какая миленькая пьеска, не находишь? -- прошептала Вирджиния.
Роберт согласно кивнул, надеясь, что поблизости нет родственников драматурга и они не слышат эту реплику. В вестибюле, надевая пальто, он обратил внимание на молодого человека с желтым шарфом на шее: прижавшись спиной к закрытому окошечку кассы, нагло разглядывает Вирджинию... "В обществе, более склонном к реализму,-- подумал он, взяв Вирджинию за руку и выводя ее на улицу,-- дозволяется подойти к такому типу и заехать ему кулаком в нос, чтобы не глазел так бессовестно на твою жену".