Страница 96 из 115
— За подарок спасибо, Любимушка. А теперь я, отец твой, хочу сынку моему сделать подарок. Ведь встреча наша короткой получается. Служилый человек своим временем не волен распоряжаться.
— Опять на дальние реки уходишь?
— Нет, на этот раз не на дальние реки. В Москву воевода отправляет с государевой казной. Недельки через две уходим. Начальником отряда назначен Иван Ерастов, я его помощник. Скоро нам с тобой опять расставаться. А теперь пойдём-ка в гостиный двор. Там получишь от меня ответные подарки.
Они вышли на улицу и зашагали к лавкам. Дежнёв прихватил припрятанный мешок с соболиными шкурками. Сгущались вечерние сумерки. Но Исайка ещё не закрывал лавку, ждал выгодного покупателя. Дежнёв выбрал для сына новый полушубок, кафтан тёмно-синего сукна и сапоги с высокими голенищами, набор дорожных принадлежностей.
— Теперь можешь и в поход собираться, — сказал Семён Иванович сыну.
— Спасибо, отец, — растроганно отозвался Любим.
Крепко обнялись и расцеловались на прощание. Любим пошёл к своей казарме, Дежнёв направился к Вавилиному дому. Дорогой ему встретилась Степанида.
— Зашёл бы, Сёмушка. Дело к тебе немаловажное.
Вошли в Степанидин дом, чистый, ухоженный, весь в иконах.
— Какие у тебя ко мне дела, Степанидушка?
— А вот какие. Я ведь не только в церкви прислуживаю, женские кофты и сарафаны шью.
— Сватать, что ли, меня собираешься?
— Угадал, Сёмушка. Я ведь сваха с опытом.
— И что скажешь мне, сваха?
— А вот что скажу. По твоему возрасту тебе не девица нужна, вдовушка. Среди казачьих жёнок много вдовых, ещё не старых и пригожих.
— Есть кто-нибудь на примете?
— Определённой невесты нет. А коли тебе угодно, подыщем без затруднений. Вдовушек в Якутске немало. У кого муж в Студёном море утонул, кого бусурманская стрела пронзила, кого хворь свалила. Может оказаться пригожая вдовушка, с ребёночком. Ты на это не смотри. Человек ты добрый, сердечный. Ребёночка воспитаешь. Коли девочка, замуж выдашь. На девок спрос велик — не засидится. А из мальца доброго казака вырастишь.
— Не знаю, что и сказать тебе на это, Степанидушка. Ты так неожиданно об этом заговорила. Сам понимаю, что унылое дело одному старость доживать.
— А ты подумай не спеша.
— Я ведь не засижусь в Якутске. В Москву государеву казну повезу. А это, считай, четыре года пройдёт...
— Вот и хватит тебе времени поразмыслить. Воротишься на Лену, тогда снова и поговорим.
Ерастов и Дежнёв готовились к походу, проверяли по описи и упаковывали ценный груз. Собирали снаряжение и продовольственные припасы в дорогу, знакомились с участниками похода. Подобрать отряд оказалось делом хлопотным и трудным. Людей в Якутске не хватало. Сотники и атаманы давали людей неохотно, старались поступать по принципу — на тебе Боже, что нам негоже. Поэтому воевода взял в свои руки подборку участников похода. Голенищев-Кутузов придавал большое значение доставке моржовой кости и мягкой рухляди в Москву. В числе ценного груза была кость, собранная Дежнёвым и другими промышленниками, привезённая Ерастовым с Колымы и скопившаяся к тому времени в Якутске. «Рыбий зуб» положили в восемь бочонков, а пушнину — в деревянные ящики и холщовые мешки, которые тщательно запечатывались. Наказная память воеводы Голенищева-Кутузова, выданная Ерастову перед отъездом, содержала подробнейшую опись груза. Чиновники таможенных постов Енисейска и Тобольска должны были тщательно сверять опись с наличным грузом, чтоб убедиться — живали государева казна, не было ли какой-нибудь пропажи или порчи во время пути, в сохранности ли печати. Подобный порядок строгого контроля был утверждён Сибирским приказом.
При встрече с Ерастовым и Дежнёвым воевода непременно напоминал, что оба казака получили почётное и ответственное поручение. И их святая обязанность — из кожи вон, а высокое доверие оправдать и ценный груз довезти до Москвы в целости и сохранности. В отряд были также привлечены Артемий Солдатко, Григорий Пискун и другие служилые и промышленные люди — всего шестнадцать казаков, два целовальника и два торговых человека. Оказались в отряде и люди случайные, подвернувшиеся в ту пору воеводе под руку. Ерастов попытался было пожаловаться Голенищеву-Кутузову на это. Но воевода возразил:
— Мы всегда испытывали нужду в казаках и промышленниках. Все лучшие мужики служат на дальних реках. Это тебе ведомо?
— Ведомо, конечно.
— Потому-то и собрали в Якутском остроге потребных тебе людишек с превеликим трудом.
Ерастов понимал, что собрать конвойный отряд было непросто, здесь всегда испытывали нужду в казаках и промышленниках. Поэтому сын боярский и понял, что продолжать этот разговор с Голенищевым-Кутузовым было бы бессмысленно.
Воевода сдержал своё обещание. Пригласил накануне отплытия к себе в хоромы Ерастова и Дежнёва для смотра. Оба явились в новой парадной одежде, суконных кафтанах и начищенных до зеркального блеска сапогах. Голенищев-Кутузов критично оглядел обоих, остался доволен. Сказал:
— Вот в таком обличии, казаки, явитесь в Сибирский приказ. Понятно вам?
Воевода ещё раз оглядел того и другого и сказал напоследок коротко:
— С богом, казаки.
В последние дни перед отплытием Дежнёву редко удавалось встретиться с сыном. Семён Иванович был всецело поглощён снаряжением отряда, загрузкой дощаников. Любим нёс караульную службу в остроге. Мог вырваться к отцу только в поздний час. Жадно расспрашивал его о службе на дальних реках, об охоте на соболя и на моржа и о том, как избежать обморожения в самые лютые морозы, когда птица замерзает на лету, когда деревья трещат. Семён Иванович терпеливо и обстоятельно отвечал на все вопросы сына, наставлял, давал практические советы.
— В самый лютый мороз намажь личину свою нерпичьим жиром. Это нетрудно усвоить, — говорил Дежнёв сыну. — А главное в твоей службе — запомни это и усвой... Будь добр и справедлив к туземным жителям. Тогда и они к тебе со всем дружелюбным расположением отнесутся. Помни, что и они тоже люди, Божьи создания.
— А почему, отец, ты весь израненный?
— Бывало, по недоразумению свары возникали. А бывало, недобрые люди, вроде Михайлы Стадухина, разлад в наши отношения вносили, ссорили нас с мирными племенами. Приходилось потом немало усилий потратить, чтоб вражду преодолеть, к миру и дружбе вернуться.
— И удавалось?
— Удавалось, сынок. Видишь, как с саха получилось... Теперь мы одна семья. Вавила мне всё равно, что брат родной, а Николай — считай что отец.
— Ведь и я наполовину Саха.
— Вот потому-то и негоже вносить разлад в нашу единую семью. Понял, сынок?
18. ПОЕЗДКА В МОСКВУ
Отплытие каравана речных дощаников, груженных государственной казной, всегда обставляли торжественно. У причалов толпилось всё население Якутска. Выходил провожать караван сам воевода в окружении свиты. Произносил напутственное слово, давал отряду, покидавшему Якутск, последние наставления. Духовенство служило молебен. Ведь путь до Первопрестольной предстоял долгий, трудный. Мог затянуться по крайней мере года на два. Из таких походов возвращаются далеко не все. Кто-то не выдерживал тяготы пути и отдавал Богу душу, не достигнув берегов Лены.
Вот и на этот раз напутственный молебен отслужил отец Стефан, пожилой осанистый соборный протопоп, когда-то обиженный и притесняемый воеводой Головиным. После непродолжительного молебствия Ерастов, Дежнёв и другие участники похода подходили к отцу Стефану под благословение.
С отъездом Головина мытарствам якутского духовенства пришёл конец. Последующие воеводы рассудили, что ссориться с духовными особами нет никакого резона. В важнейших острогах стали возводить храмы и часовни, а тобольского архиерея якутские воеводы стали осаждать настойчивыми просьбами прислать для службы в далёкий край новых пастырей.