Страница 21 из 115
— Маловато людишек-то. Всего-то полтораста душ.
— Разве это мало — полтораста? — возразил ему Корней.
— Не то слово — мало... Капля в море. Сибирь — это прорва бездонная, ненасытная. Тыщу мужиков пришлют — всё будет мало.
— Слышал, по зимнику прибудет к вам ещё партия казаков. Устюжане будто бы, мужики из Тотьмы, Вологды.
— Дай-то Бог.
Отъезжавших за Каменный пояс таможенники тормошили тщательно. Вскрывали тюки со шкурками, рылись в узлах и баулах — нет ли драгоценных камней или золотишка. В зависимости от объёма и ценности груза определяли размеры пошлины. Купцы ворчали, но платили. Доход от взимания пошлины шёл в казну, и определённая его доля шла на уплату жалованья сибирским чиновным людям.
Прибывающих обступили местные казаки, стрельцы, подьячие, корабельные плотники, мастерившие дощаники, лодьи, лодки.
— Устюжане есть среди вас?
— А вологодские?
— Холмогорцы есть?
— Мужики с Ваги...
— Ас Пинеги есть кто-нибудь?
— Я с Пинеги, — отозвался Дежнёв. Спрашивал его рослый мужик в кафтане, подпоясанном кожаным ремнём, какие обычно носят стрельцы. На боку у него на перевязи болталась кривая сабля.
— Чьих будешь? — спросил Семёна стрелец.
— Дежнёв.
— Слыхал о таких. На Пинеге много Дежнёвых. А я Стригин Елизар.
— Тоже что-то слыхивал о Стригиных.
— Может, и свойственниками приходимся, ежели покопаться. А знаешь, почему наш род Стригиными зовут?
— Объясни, почему.
— А вот послушай. Дед или прадед — точно не знаю — ловко овец стриг и других пинежан учил. Для стрижки ножницы специальные придумал.
— Давно служишь в Сибири?
— Давненько. Двенадцатый год уже. Начинал службу простым казаком. Присмотрелся ко мне воевода, отметил моё усердие и взял в своё стрелецкое войско. Недавно повёрстан в десятники. Не велик чин, всё же начальник.
— Семьёй-то обзавёлся, земляк?
— Как же! Дочку здешнего дьякона высватал. Деток у нас уже двое — сынок, старшенький, и доченька.
Воевода распорядился дать вновь прибывшим двухдневный отдых. Елизар пригласил Дежнёва к себе в гости. Отыскался земляк и у Алексы Холмогорова, который увёл его к себе.
Жил Стригин с семьёй в добротной избе, срубленной из лиственницы, тогда как холостые стрельцы и казаки обитали в гарнизонной избе. У стрельцов была половина почище и попросторнее, у казаков поплоше. Казакам и жалованье полагалось поменьше.
Пришёл и тесть Стригина дьякон Варфоломей, служивший прежде в Соликамске. Хозяйка потрудилась на славу — настряпала пельменей с бараниной и с судаками. А Елизар принёс из погреба жбан рябиновой настойки, крепкой и горькой.
Стрелец Стригин расспрашивал Дежнёва о житье на Пинеге, называл фамилии знакомых пинежан. Некоторые из них были знакомы и Семёну. Услышал он и фамилию Двинянинова. Неохотно ответил на вопрос хозяина — знает ли такого:
— Тиун наш волостной. Богатый и скупердяй.
— А по-моему, пёс алчный, — добавил Стригин.
Как видно, Двинянинов в своё время насолил и будущему стрельцу, и поэтому говорил Стригин о нём с неприязнью. При упоминании имени пинежского тиуна что-то больно кольнуло в груди Семёна. Он подумал с горечью об Ираиде. Страдает, наверное, бедная. Жива ли? Не наложила ли на себя руки — не дай-то Бог. Чтобы отогнать горькие мысли, он постарался перевести разговор в другое русло. Стал расспрашивать хозяев про сибирское житьё-бытьё. Вмешался в разговор дьякон, отец Варфоломей:
— Вот незадача... Русских девиц в Сибири не хватает. Прибывают к нам обычно из-за Каменного пояса холостые. А природа-то требует своё. Семейный очаг создать каждому мужику хочется. Вот и женятся русские на остячках, вогулках, татарках.
— И мирно живут такие семьи? — поинтересовался Семён Иванович.
— А почему бы не жить мирно? Обычно перед венчанием мы склоняем невесту принять святое крещение по нашему православному обряду, даём ей наше православное имя. Выкресты по нашему понятию уже не бусурмане. Перед Богом-то все равны. Многие остяки, вогулы по своей охоте становятся православными, посещают Божьи храмы.
— Прошу, дорогой гостюшка, батюшка... — перебил тестя Стригин. — Откушайте наливки.
— Мне никак нельзя, зятёк, — ответил дьякон. — Сегодня вечерняя служба. Я, пожалуй, только пригублю.
Далее отец Варфоломей отозвался о местных коренных жителях как людях трудолюбивых, незлобливых. Если с ними обходиться по-доброму, с лаской, то и они увидят в русских добрых друзей. От русских они охотно воспринимают всё полезное, например земледелие, разные ремесла, ковку железа. Даже избы начинают строить на русский лад. К сожалению, некоторые корыстные купцы и чиновные люди лихоимствуют, обижают туземных людей поборами, а то и пограбить могут. Этим пользуются татарские мурзы, которые после разгрома Кучумова царства увели свои орды на юг, в киргизские степи. Они подстрекают остяцких, вогульских князцов к нападениям на русские отряды, русские селения, на грабёж купеческих караванов. Такое случается нечасто, но всё же случается. Вот и приходится ставить остроги с гарнизонами.
Остяцкая или вогульская жёнка легко усваивает русские обычаи, одевается как русская баба и не хуже её готовит русскую пищу. А дети, полукровки, рождённые от русского отца и матери-туземки, сохраняют в своём облике какие-то материнские черты. У иных широкое скуластое лицо, крупный приплюснутый нос, чуть раскосые глаза. Но зато это физически крепкие, выносливые люди, хорошо приспособленные к суровым сибирским климатическим условиям. И семьи такие обычно многодетные.
Елизар прервал рассказ дьякона, поставив на стол берестяной туесок с кедровыми орехами.
— Наше сибирское лакомство. Сам собирал. Наливочки подлить, землячок?
— Нет, уволь, — отказался Дежнёв. — Уж очень горько твоё зелье.
— Должно быть, мало вымачивал рябину. Тогда предложу тебе кваску домашнего.
Расстались друзьями, как и положено землякам. Воевода поручил опытному кормчему, знающему фарватер Туры и Тобола, все мели и перекаты, вести караван судов до Тобольска. Он лично вёл головной дощаник, указывал путь остальным судам.
Шли Турой и Тоболом вниз по течению. Когда дул попутный ветер, подымали паруса. На лесистых берегах иногда попадались поселения с лугами и пашнями. Шеренги разлапистых кедрачей вносили в пейзаж что-то своё, сибирское, а к воде клонились ветки тальника с белёсыми листьями. Прибрежные деревушки были населены преимущественно остяками или вогулами. Их нетрудно было отличить от русских по широкоскулому лицу, невысокому коренастому телосложению и характерной одежде. Они, особенно ребятишки, приветливо махали руками и что-то кричали с берега вслед каравану.
5. СЛУЖБА В ТОБОЛЬСКЕ И ЕНИСЕЙСКЕ
Вот и Тобольск, раскинувшийся на правом высоком берегу Иртыша, напротив впадения в него Тобола, административный центр Западной Сибири, город, основанный ещё при царе Фёдоре Иоанновиче отрядом казака Даниила Чулкова.
Тобольский воевода Юрий Сулешов устроил смотр новоприбывшим казакам, просмотрел реестр и распорядился половину от всей партии новобранцев разослать по городам и острогам. Полсотни казаков направлялись в Тюмень, в южную часть края. Город этот был самым старым из русских городов Западной Сибири, основанным ещё ранее Тобольска. Там, в степных просторах, было неспокойно, ещё гуляли вооружённые татарские ватаги, нападавшие порой на русские отряды, а порой и на южных соседей-киргизов, угоняли у них скот, захватывали пленников. Когда терпение мирных киргизов иссякало, хан кочевой орды снаряжал конный отряд и устраивал облаву на татар. Не выдержав натиска, татары рассеивались мелкими отрядами по степи, а некоторые из них, устав от неспокойной бродячей жизни, приходили в ближайшую русскую крепость с повинной и просили дозволения осесть для мирного жития. Так постепенно численность мятежных последователей хана Кучума почти сошла на нет.