Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 115

   — Господь с тобой, батюшка...

Мужик не стал спорить и отдал кинжал. А воевода пообещал вернуть его, как только поближе познакомится с его владельцем и убедится, что это не вор и не разбойник.

   — Скажи, Корней, надёжным людям, чтобы взяли этого молодца в свою лодку, кормчим, да глаз с него не спускали.

   — Дозволь мне, батюшка, мнение своё высказать.

   — Говори.

   — Ты, гулящий, отошёл бы в сторонку. Наш разговор не для тебя.

Незнакомец послушно отошёл от навеса к лесной опушке.

   — Что у тебя на уме, Корней? — испытующе спросил сотник.

   — А вот что. Очень плох один наш архангельский мужичонка, Кузька. Запамятовал, как его полное прозвище. Кровью харкает, не ест ничего, совсем ослаб. Не сегодня-завтра преставится.

   — При чём тут какой-то Кузька?

   — А вот при чём. Придётся нам писать объяснения для воеводы. Почему Кузьму не уберегли. А если Кузьма такой хилый и неживучий — почему в поход взяли? Почему в реестре значится полтораста душ, а довезли полтораста без одного? А ведь можно сего молодца в реестр внести, когда Кузьма Богу душу отдаст. Думаю, что ждать этого надо со дня на день.

   — Но ведь Кузьма-то внесён в реестр.

   — Да, внесён. Ведь этот экземпляр реестра собственной рукой переписывал. Много дней трудился. А вот теперь той же самой рукой напишу приложение.

   — Какое ещё приложение?

   — А вот... Накануне отъезда партии из Устюга Кузьма такой-то, по причине болезни, был заменён рабом Божьим таким-то. И никто не придерётся к нам, не заставит писать объяснение.

   — Ловко надумал, Корней. Неплохо бы так поступить. Но вот что меня смущает... Не разбойник ли он?

   — Да не похож он на разбойника. Уж очень чистенький, держится уверенно. Почему здесь оказался? Может, с родителями не поладил, может, невеста обманула, может, тиун обидел... Или просто лихая головушка, размечталась о Сибири, о дальних землях.

   — Говоришь, словно близко знаешь его.

   — Откуда мне его знать. Впервые вижу.

   — Ладно, пусть будет по-твоему. Сведи его к надёжным людям. Есть такие на примете?

   — Есть. Лично мне известные. Один с Пинеги, другой с Холмогор.

   — Пусть всё же присматривают за ним.

Корней покривил душой, когда утверждал, что впервые видит этого мужика, Тимофея Колупаева. А был Тимофей из ватаги Федьки Гвоздя, за которым так упорно охотились Строгановы. И чуял сердцем Корней, что неспроста появился в этих краях Тимошка. Ох, неспроста. Видать, стряслась беда с Федькой, великая беда. И от великой беды уходил в Сибирь Тимошка.

Кольчугин повёл Тимофея к цели не прямой дорогой вдоль берега, а тропинкой, уклонявшейся в лес.

   — Ну, здравствуй, Колупаев. Вот нежданная встреча. Что с Фёдором?

   — Приказал долго жить, — хриплым, сдавленным голосом не сразу ответил Тимофей.

   — Как это случилось?

   — Нашёлся среди нас иуда. Прельстился на строгановские серебреники. Выдал Федьку. Мы в глухой заимке отсиживались. Федька и ещё двое наших в баньке парились. Третий на страже стоял у входа. Зазевался или замечтался и не заметил, как вооружённые люди подкрались. Стражника сняли и всех, кто был в баньке, взяли, как говорится, голыми руками.

   — Как ты-то уцелел?

   — Ушёл в это время в соседнюю деревеньку к дролечке. Вот и не попался в ловушку.



   — Тебе повезло. Что было с Федькой дальше? Не томи, рассказывай. Или не знаешь?

   — Всё знаю, Корней. В Сольвычегодске у нас свои глаза и уши. Когда вытащили Федьку из баньки распаренного, позволили ему одеться, обуться. Обоих спутников его, однако, прикончили. А самого привезли в город и засадили в темницу.

   — Умеют держать своё слово Строгановы.

   — В темнице запоры крепкие, решётка на оконце надёжная — не выломаешь. Мечется Федька по темнице туда-сюда, сообразил, что не выбраться. Знал ведь, что его ожидает — принародное сечение до смерти. Когда хватали Федьку в бане, обыскали, отобрали складной нож. Фёдор однако хитёр был. Утаил другой нож, спрятанный под подкладкой голеница сапога. Вытащил нож, снял с себя холщовую рубаху, разрезал её на узкие ленты, сплёл крепкую верёвку и закинул её на оконную решётку. Когда пришли за ним утром палачи, Федька Гвоздь висел в петле бездыханный. Не могли возрадоваться Строгановы.

   — Когда это случилось?

   — Через день после вашего отплытия.

   — А что случилось с остальной ватагой?

   — Не знаю. Наверное, разбрелись кто куда, затаились среди зырян. Их Федька не обижал.

Корней привёл беглеца к Дежнёву и сказал ему:

   — Это Тимофей, земляк наш. И теперь собрат. Сотник распорядился принять его. Накорми с дороги.

А Тимофею Кольчугин сказал доверительно, указывая на Дежнёва:

   — Это Семён с Пинеги. Можешь на него положиться.

   — Чьих будешь? — испытующе спросил Тимофея Дежнёв.

   — Северянин.

   — Я тоже северянин. А поточнее?

   — Потом он тебе расскажет о себе, — остановил Семёна Корней. — А сейчас не терзай его вопросами. Видишь ли... Тимофей недавно потерял близкого содруга. И ему тяжко на душе.

Спустились по Каме до Соликамска, где устроили большой привал, пополняя съестные припасы. Город располагался на камском притоке Усолке вблизи её впадения в Каму. На высоком берегу располагался кремль, окружённый бревенчатой стеной с большим рвом. Главные ворота, Спасские, выходили к реке. В кремле находились палаты воеводы, гарнизонная изба, дома богатых купцов, амбары с припасами. Кремль охватывали кварталы посада, пёстрого, разноликого. Здесь обитал всякий бедный люд, мастеровые. Их убогие избёнки, топившиеся по-чёрному, соседствовали с купеческими хоромами, торговыми рядами, храмами. Дежнёв насчитал восемь церквей. Некоторые из них с шатровыми завершениями были очень красивы. Богатые постройки города щедро украшались затейливой деревянной резьбой, как обычно на русском Севере.

Жители города издавна занимались соляным промыслом — отсюда и его название, Соль Камская. В самом городе можно было увидеть огромные бревенчатые амбары соляных варниц. Камская соль поступала отсюда в Москву. Обозы с солью шли во все города России. С добычей и продажей соли была связана богатая и влиятельная торгово-промышленная верхушка Соликамска. Город также приобрёл важное значение на пути из европейской части страны в Сибирь.

Умер Кузьма. В последние дни он совсем ослаб, осунулся, заходился в судорожных приступах кашля, отхаркивая кровянистые сгустки. А умер спокойно — под утро уснул, обессиленный, и не проснулся. Обнаружили его в лодке бездыханного, скрючившегося в неестественной позе.

Дежнёв сообщил сотнику о кончине Кузьмы.

   — Займись усопшим, — распорядился сотник. — Похороните его по-христиански. И пусть Кольчугин тебе поможет.

Они отыскали столяра, который наспех смастерил из досок простой некрашеный гроб. Обмыли покойника, уложили в гроб и свезли в ближайшую церковь. К ним присоединились несколько устюжан, знавших Кузьму по работе на Лодейном дворе, и ещё Тимофей, угрюмый и молчаливый. Священник, худой пышнобородый старик, похожий на иконописного апостола, совершил обряд отпевания. Тимофей попросил его помолиться за упокой души новопреставленного раба Божьего Фёдора.

   — Сродственник твой, что ли? — спросил священник.

   — Да нет... — неохотно ответил Тимофей. — Содруг. Охотились вместе.

Кузьму похоронили в ограде церкви среди тесно сгрудившихся могильных крестов. Сперва пастырь упрямился, не хотел хоронить покойника у храма рядом с именитыми горожанами.

   — Везите на погост за городом, — говорил он. Тогда Тимофей порылся по карманам кафтана, отыскал две тяжёлые серебряные монеты с царским ликом и протянул священнику.

   — Вот, батюшка... Прийми на нужды храма. А государева человека дозволь предать земле здесь.

   — Ладно уж, — милостиво согласился апостолоподобный пастырь.

Когда возвращались с похорон, Дежнёв услышал, как Корней спросил Тимофея: