Маша и любовь

– Ты же не будешь отрицать, что такое было? – полушутливо спросил Никита, и я неохотно признала:

– Возможно, не помню. – И поспешила перевести фокус на него – говорить о себе он очень даже любит, как и все мужчины. – А тебе зачем этот проект?

– Почему бы и нет? – ушёл от ответа мой будущий ученик. – Ладно, Машуля, мне пора бежать. Завтра вечером заскочу на урок, идёт?

– Идёт, – растерянно сказала я, начиная чувствовать себя глупо. Стоило ли сорок минут готовиться, лихорадочно менять платья и править макияж, чтобы через семь минут уже разбежаться? Впрочем…

– Ты, кстати, ни с кем не встречаешься? – спросил, уже поднявшись из-за стола.

– А что? – ещё больше растерялась я, мечтая передать интонацией, что у меня куча поклонников и я вот-вот начну с кем-нибудь роман. Но, кажется, вместо этого получилось кичливо-капризно. Эх.

– Так, – улыбнулся Никита и склонился, чтобы поцеловать меня в щёку. – Выясняю, не будет ли какой ревнивец устраивать разборки. Всё, до завтра, красавица.

Красавица, – мысленно повторила я, чувствуя, как против воли начинаю совершенно по-идиотски улыбаться. Кажется, мы на верном пути. Он ищет со мной встреч, делает комплименты и, вероятно, даже ревнует. А раз так, то все инопланетяне и всё спецслужбы Вселенной мне нипочём.

– Молодой человек, – поймала я официанта, – принесите мне, пожалуйста, ваш фирменный коктейль.

Есть что отметить!

Глава 3. Маша и неожиданности

Оргсобрание открыло для меня много нового. Например, что проект на два года, а я ведь даже ничего ещё не сказала родителям, и, честно говоря, плохо представляю, как им сообщить, что их дочь летит с какими-то инопланетными существами куда-то в далёкий космос, чтобы там осваивать или исследовать какую-то планету. А ведь это, наверняка, подразумевает отсутствие элементарных условий! А вдруг нас там вообще оставят?! Вдруг это билет в один конец, и мы не разведчики, а невольные переселенцы, которые просто об этом ещё не знают? Может, не зря они набирают много молодёжи… Эх. На какой только риск не пойдёшь ради любви!

Вот интересно, кстати, с чего это руане решили осваивать какую-то планету вместе с нами? Почему не сами? Подозрительно это всё!

А вчера приходил Никитос. И – неожиданно для меня – оказывается, у него с руанским языком полный швах… ну или он уж очень искусно притворялся и сильно переборщил. Зато спрашивал, как сказать «ты очень красивая!» и «я скучал!». Это ведь намёки были, правда? И теперь я еле удерживалась, чтобы не оборачиваться ежесекундно – он сидел на пару рядов дальше, чем я. Останавливала меня гордость. И, как ни странно, взгляд пронзительно-синих глаз. Почему-то становилось неловко вертеться на виду у этого киару, или как там его. Да и вообще, под его взглядом в принципе становилось здорово не по себе, вертись-не вертись уже не так и важно… И чего он на меня глазеет, спрашивается? Мне ведь сразу лезут в голову грязные инсинуации этого агента спецслужб, который меня вербовал, и становится совсем тревожно.

Синеглазый и впрямь всякий стыд потерял, сидит и смотрит-смотрит-смотрит… А я бы и хотела набраться наглости, чтобы ответить ему на взгляд, может, и бровь – одну, я умею – вопросительно приподнять, а как-то не выходит. Сижу, смущаюсь, нервничаю и ёрзаю, прямо как подросток. «Ну хватит, не смотри на меня, ну пожалуйста!» – мысленно взмолилась я, а когда осмелилась вновь посмотреть на синеглазого, он смотрел в другую сторону. И почему это меня не обрадовало, я так и не поняла. И на Никитоса больше не оборачивалась, почему-то расхотелось.

Прибытие на планету предполагалось в три этапа, первая группа – самая малочисленная, должна была отправиться уже через месяц, вторая и третья – через полтора и два соответственно, и мне каким-то образом… хотя я, кажется, точно знаю каким, повезло оказаться в первой группе. С киару. А Никитос – в третьей, и я ему даже завидовала, правда, недолго, ровно до того момента, как он подсел ко мне, схватил меня за руку и выдал:

– Поменяйся со мной!

Вот если бы он сказал «поменяйся, чтобы быть в одной группе со мной», я бы тут же и с радостью. Но нет. Разные группы его, кажется, не волновали, и во мне встрепенулись обида и вредность.

– Зачем? – спросила я, не торопясь, впрочем, выдёргивать свою ладонь.

Ответить он не успел, на нас зашикали соседи, и Никитос вернулся на своё место. А я со вздохом посмотрела на свою руку, ещё помнящую тепло его ладони, и попыталась сосредоточиться на информации о предстоящем путешествии. Но мысли упрямо вертелись вокруг Ника, его прикосновений и его странной просьбы. Кое-что я, правда, всё-таки услышала и запомнила: каждая группа будет ещё несколько раз встречаться до отлёта, и окончательное решение о составе участников будет принято по итогам этих тренингов-тимбилдингов. Прямо это не было сказано, но отчётливо читалось между строк – финальный состав будет куда менее многочисленным.

Когда собрание закончилось, я сделала над собой усилие и не стала оборачиваться на Никиту, искать его глазами, медлить или ещё каким-то образом пытаться инициировать с ним диалог. Во-первых, ему от меня что-то надо, так что обратится сам, во-вторых, у нас послезавтра урок руанского языка. Так что никуда пока не денется. И точно.

– Маш! – окликнул он меня, едва я вышла за дверь, и, догнав, снова схватил за руку. Я послушно остановилась. – Пожалуйста, давай поменяемся! Подумай сама – это же может быть опасно! А ты у меня такая нежная, хрупкая… тебе же будет тяжело! Зачем тебе такие испытания? Машуля… Ну давай поменяемся!

Я уже почти растаяла, всё-таки Никитос знает, с какой стороны подойти, и тон у него такой нежно-заботливый сделался, и слова он подобрал правильные, ласкающие мой слух: нежная, хрупкая… «у меня»! И хочется согласиться, ведь, в конце-то концов, что я улечу в первой группе, а он в третьей, что наоборот – всё равно на месяц мы расстанемся, а построить отношения на вредности вряд ли выйдет, надо, наверное, уступить… тем более, он просит так ласково и проникновенно… Да, уступлю.

– Никита… Рекунов, – прозвучал вдруг рядом холодный голос. – Вы просите девушку о невозможном. Она не может с Вами поменяться, так как я и только я решаю, кто будет в первой группе. Если Вас не устраивает третья группа, Вас никто не держит.

Я не смотрела на синеглазого – а это был он, кто же ещё, вот ведь наказание моё персональное, но почему-то точно знала, что он сейчас смотрит на наши с Никитой руки, притом смотрит весьма неодобрительно. И точно.

– И отпустите уже, пожалуйста, девушку, – всё так же холодно, но, пожалуй, уже даже немного зло добавил киару.

Ник отпустил. И, не сказав мне ни слова, бросился вслед за направившимся обратно в аудиторию синеглазым инопланетянином. Видимо, будет уговаривать теперь его. Чувствуя себя до крайности глупо, я ещё некоторое время побродила по коридору, а потом, разозлившись на всех: на себя – за то, что жду Никитоса, на него – за то, что сбежал, ничего не сказав, на синеглазого – за то, что вмешался и делает вид, что не помнит моего имени, а я уверена, что помнит, отправилась домой.

А на следующий день на наш «урок» Никитос пришёл в таком виде, что я чуть сознание не потеряла. У него был фингал, рассечена бровь и щека, даже швы наложены, а левая рука так вообще в гипсе.

– Ох, – только и смогла сказать, открыв ему дверь. Хорошо ещё, что родителей и брата нет, а то охов было бы куда больше… – Что…Что произошло?

– А на что похоже? – почти беззлобно огрызнулся он.

– На избиение, – честно и растерянно признала я.

– Бинго! – попытался улыбнуться, но тут же болезненно скривился Никита. – У меня проблемы, Машуль.

– У меня большие проблемы, Машуль, – повторил он, сидя на кухне и наблюдая, как я хлопочу, заваривая запрошенный зелёный чай. – Такие большие, что мне желательно скрыться не только из города, но и вообще с этой планеты. Вот зачем мне в этот проект. И вот почему мне очень надо в первую группу. Каждый лишний день уменьшает мои шансы остаться живым… ну или, как минимум, здоровым.