Страница 8 из 17
Князь Иван Алексеевич Долгоруков был молод, любил распутную жизнь и всеми страстьми, к каковым подвержены младые люди, не имеющие причины обуздавать их, были обладаемы. Пьянство, роскошь, любодеяние и насилии место прежде бывшего порядку заступили. В пример сему, ко стыду того века, скажу, что слюбился он, иль лутче сказать, взял на блудодеяние себе, и между прочими жену К.Н.Ю. Т. рожденную Головкину и не токмо без всякой закрытности с нею жил, но при частых съездах у К.Т. с другими своими молодыми сообщниками пивал до крайности, бивал и ругивал мужа, бывшего тогда офицером кавалергардов, имеющего чин генерал-майора, и с терпением стыд свой от прелюбодеяния своей жены сносящего. И мне самому случилось слышать, что единожды, быв в доме сего князя Трубецкого по исполнении многих над ним ругательств, хотел наконец его выкинуть в окошко, и естли бы Степан Васильич Лопухин, свойственник государев по бабке его, Лопухиной, первой супруге Петра Великого, бывший тогда камер-юнкером у двора и в числе любимцев князя Долгорукова, сему не воспрепятствовал, то бы сие исполнено было. Но любострастие его одною или многими неудовольствовалось, согласие женщины на любодеяние уже часть его удовольствия отнимало, и он иногда приезжающих женщин из почтения к матери его затаскивал к себе и насиловал. Окружающие его однородны и другие младые люди, самым распутством дружбу его приобретшия, сему примеру подражали, и можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, как от турков во взятом граде. Привычка есть и к преступлениям, а сей был первый шаг, которым жены выступали из скромности и тихого жития, которое от древних нравов они еще сохраняли.
Отец его, князь Алексей Григорьевич, человек посредственного разума, и единственно страстен к охоте, для коронации государей всегда бывают в Москве, то после оной и присоветовал ему там утвердить свое житие, остав я навсегда Петербурх. Приехал двор в Москву, но распутство не престало, по месяцу и по два отлучении государево для езды с собаками остановило течение дел; сила единого рода учинила, что токмо искатели в оном чины и милости получали, а другие уже и к грабежу народа приступали. Желании угодить роскошным Долгоруким юношам пиры со всею знаемою для них роскошью делали.
Воззрим таперь, какие были сии езды государевы на охоту, и какия были там упражнении. Ибо пример двора великое действие над образом мысли и всех подданных имеет. Ездил государь в Боровском, Коломенском и других уездах иногда и по месяцу, ежедневно, не взирая ни на сырую .погоду, ни на холод, езда с собаками была от утра до вечера. Окроме, что охота государева, при которой и сокольники находились, и все придворные, которые поневоле должны были охотниками сделаться, со всей России собранные знаемейшия охотники-дворяне имели позволение быть при охоте государевой. То коль сие должно было составить великую толпу людей и коликое множество собак. Всякой из сего себе представить может, пощажены ли были тогда поля с хлебом, надежда земледельца, стада скота, хотя и отгонялись, но не могли ли иногда с сею толпою собак встретиться. А окружающие государя вельможи, которые были тогда же и охотники, для удовольствия своего не представляли молодому и незнающему государю, колико таковые езды вред земледелию наносят. Иззябши возвращался государь вечеру на квартеру, тут встречала его невеста его княжна Долгорукова, со множеством жен и девиц, и бал начинался, которой иногда гораздо поздно в ночь был продолжен. Младые государевы лета от распутства его сохраняли, но подлинно есть, что он был веден, чтобы со временем в распутство впасть; а до тех мест любимец его, князь Иван Алексеевич Долгоруков, всем сам пользовался, и утружденного охотою государя принуждал по неволе представляемые ему веселья вкушать.
Наконец возвратился государь в Москву из Коломенского уезду, новые начелись веселья, ежедневно медвежья травля, сажание зайцов, кулашные бои, с весельями придворными все чесы жизни его занимали, даже как, простудяся, занемог воспою, в девятый день скончался, и вся надежда Долгоруких, яко скудельный сосуд о твердый камень сокрушилась. Осталось токмо памяти сего царствования, что неисправленная грубость с роскошью и с распутством соединилась. Вельможи и вышние впали в роскошь, жены стыд, толь украшающий их пол, стали оный забывать, а нижние граждани приобыкли льстить вельможам.
Однако по смерти Петра Второго никого не было назначенного к приятию российского престола. Первостепенные вельможи собрались дабы учинить важное решение, кого во владыки толь великой части света возвести. Коль ни дерзки, коль ни самолюбивы, однако не смели без взятия мнения от именитейших благородных сего решить. Разные мнении были подаваны. Иные представляли, что как вторая супруга Петра Великого уже царствовала над Россиею, то надлежит взять из монастыря первую супругу Петра Великого и оную на престол возвести. Другие представляли, что есть в живых две дочери Петра Великого, принцесса Анна в супружестве за герцогом Голштинским и принцесса Елисавета в девицах, и хотя они и прежде браку рождены, но как уже законными признаны, то рождение их не .препятствует взойти на российский престол… Третьи представляли принцессу Екатерину, герцогиню Меклембургскую, старшею дочь царя Иоанна Алексеевича, наконец четвертые принцессу Анну вдовствующую герцогиню Курляндскую.
Уже собиравшиися вельможи предопределили великое намерение, ежели бы самолюбие и честолюбие оное не помрачило, то есть учинить основательные законы государству и власть государеву сенатом или парламентом ограничить. Но заседание в сенате токмо нескольким родам предоставили, тако, уменьшая излишнею власть монарха, предавали ее множества вельможам, со огорчением множества знатных родов, и вместо одного толпу государей сочиняли. Сии вельможи прияли в рассуждение разные выше предложенью мнения о наследстве престола. Были многие и дальновиднейшие, которые желали возвести царицу Евдокию Федоровну на российский престол, говоря, что как она весьма слабым разумом одарена, то силе учрежденного совету сопротивляться не может, а чрез сие даст время утвердиться постановляемым узаконениям в предъосуждения власти монаршей. Но на сие чинены были следующия возражении. Что закон препятствует сан монашеский, хотя и по неволе возложенной, с нее снять, и что она, имевши множество родни Лопухиных, к коим весьма была привязана, род сей усилится и может для счастия своего склонить ее разрушить предполагаемые постановления. Дочерей Петра Великого, яко незаконнорожденных, отрешили. Принцессу Екатерину Иоанновну, герцогиню Мекленбургскую, отрешили ради беспокойного нрава ея супруга, и что Россия имеет нужду в покое, а не мешания в дела сего герцога, по причине его несогласия с его дворянством. И наконец, думая, что толь знатное нечаянно предложенное наследство герцогини Анне Ивановне заставит искренно наблюдать полагаемые ими статьи. А паче всего склонил всех на избрание сие князь Василий Лукич Долгоруков, которой к ней особливую склонность имел и, может быть, мнил, отгнав Бирона, его место заступить. Все сии на сие согласились, и он сам послан был с пунктами призывать ее на престол российский, естли будет обещаться и подпишет сии предустановляемые законы.
Герцогиня Анна не отрекласа подписать уменьшающия российского императора власть статьи, которые ее возводили из герцогинь Курляндских в российския императрицы, и, поехав из Митавы, недоехав до Москвы за семь верст, остановилась в селе Всесвяцком, принадлежащем царевичу Грузинскому, в его доме, во ожидании приуготовления торжественного ея вшедствия в Москву. А тогда же было дано дозволение всем благородным приезжать в оное село для принесения своего поздравления государыне. Долгорукия знали, что множество благородных были весьма недовольны учиненными ими статьями, которые в руки некоторых родов всю власть правительства вручали; и сего ради имели великую осторожность, дабы кто какой записки, подходя к руке, не подал, и сего ради всегда кто из Долгоруких стоял возле государыни, повелевая всем подходящим к руки иметь руки назади, не принимая руку монаршу на свою, как сие обыкновенно есть.