Страница 5 из 41
Время от времени у Константана портилось настроение. Это случалось в те моменты, когда ему предлагали новую роль.
- Одно и то же, - сказал он как-то утром приятелю, с унылым видом листая очередную пьесу. - Постоянно одно и то же.
- Давай, я попробую догадаться, о чем идет речь, - сказал Филипп. Было время завтрака, и он сидел за столом напротив друга, методично постукивая ложечкой по скорлупе яйца. - Ты - промышленник. Занят производством духов.
- Автомобилей.
- Автомобилей? Какая великолепная пьеса! Продолжаем: твоя жена изменяет тебе с итальянцем.
- С венгром. Мне уже столько раз наставляли рога, что у меня есть повод для развода с целой монастырской школой английских девиц, - сказал с горькой усмешкой Константан.
Филипп ухмыльнулся и, подняв палец, ораторским тоном произнес:
- Я обращаюсь к тебе, Алексис Константан, как к незыблемому столпу французского театра. Скажи, что бы мы делали, если бы мужьям не наставляли рога?! Когда думаешь о столь ужасной возможности, голова идет кругом. Передай мне, пожалуйста, соль.
- Наступит день, - мрачно произнес Алексис, - когда ты удивишься. Они предложат мне новую роль, а я откажусь. Это не карьера, а какая-то болезнь...
- Наступит день, - мягко сказал Филипп, - когда ты сыграешь Сирано. Я в этом не сомневаюсь.
Филипп был мягким, добропорядочным и очень милым человеком. Он любил Алексиса и делал все, чтобы смягчить страдания обманутого честолюбия друга.
Но подобные моменты, когда Алексис ясно видел, что его карьера быстро катится под откос вместе с бесконечной чередой не запоминающихся, жалких ролей, наступали сравнительно редко. Он не завидовал Филиппу, а если и завидовал, то совсем немного для актера, и в глубине души постоянно лелеял надежду, что новый театральный сезон станет совсем иным. В последний момент в труппе могут произойти изменения, один из друзей-актеров, занятой в сложной и интересной роли умирает, и его, Алексиса, призывают, чтобы он заполнил неожиданно возникший вакуум в дневном спектакле. На парижской сцене вдруг может появиться необыкновенно проницательный продюсер, который позвонит ему и скажет:
- Константан, я давно слежу за вами. Вы понапрасну тратите жизнь, соглашаясь на эти бездарные роли. Передо мной лежит рукопись пьесы, в которой жизненный путь героя начинается в девятнадцать лет, а заканчивается в восемьдесят пять. Женщины не могут перед ним устоять, а на сцене он проводит два часа и двенадцать минут...
Но друзья почему-то не умирали, а, если и умирали, то были заняты в скверных ролях. Проницательные продюсеры в Париже не возникали. Схема, по которой предстояло развиваться его карьере, была предельно ясна до тех пор, пока немцы не вошли в Париж.
Немцы, любившие Париж больше чем Берлин, и считавшие себя знатоками, ценителями и покровителями европейского искусства, почти не вмешивались в театральную жизнь столицы. Правда, все пьесы еврейских авторов немедленно исчезли со сцены, а театры, которыми владели евреи, были за определенную цену переданы более приемлемым для новых властей французам. Спектакли, в которых англичане, американцы или русские изображались в благоприятном свете, были, естественно, запрещены, но в целом немцы нанесли театру урона не больше, чем могли нанести крупные кинофирмы, получи они столько же власти, сколько имели оккупанты.
Филипп в то время был занят в зажигательном спектакле о франко-прусской войне. В третьем и четвертом актах пьесы французы красиво погибали от копий прусских улан, так что о возобновлении постановки не могло быть и речи. Однако Алексис играл в своей обычной сладенькой поделке, вполне приемлемой для всех, кроме истинных любителей театра. Постановщика этой пьески пригласил к себе Комиссар по вопросам культуры - романтически настроенный баварский немец в чине полковника, - и предложил вернуть спектакль на подмостки.
- Да, это - действительно проблема, - сказал Алексис. Он и Филипп токовали на эту тему всю ночь. За окнами было темно и тихо, а коньяка к этому времени было уже выпито немало. - Ведь у меня только одна профессия. Я - всего лишь актер.
- Да, - ответил Филипп. Он, вытянувшись во весь рост, лежал на кушетке, придерживая на груди рюмку с коньяком.
- Пекарь продолжает выпекать хлеб. Врач не прекращает лечить. Вне зависимости от того, есть немцы или нет...
- Да, - согласился Филипп.
- Ведь, в конце концов, эта пьеса и в Третьей республике пользовалась большим успехом.
- Да, - согласился Филипп. - Но особенно громкий успех она имела во время правления Калигулы.
- Она никому не может причинить вреда
- Точно, - сказал Филипп и добавил: - Передай-ка мне коньяк.
- В ней нет ничего такого, что могло бы принести пользу нацистам.
- Именно, - сказал Филипп.
После этого обмена репликами возникла пауза. С улицы донесся звук шагов марширующих людей. Строем шли всего три или четыре человека, но их кованые сапоги стучали о мостовую так громко, что казалось, будто марширует целая армия.
- Немцы, - заметил Филипп. - Они ходят строем на свадьбу, на любовные свидания и в сортир...
- Ты собираешься играть в этом сезоне? - спросил Алексис.
Филипп покачал рюмку с коньяком в руке, помолчал и ответил:
- Нет, я не собираюсь играть в этом сезоне.
- Что же ты намерен делать?
- Я намерен пить коньяк и перечитывать лучшие пьесы Мольера.
Алексис прислушался к топоту удаляющихся в сторону Монпарнаса сапог и спросил:
- А в следующем сезоне ты играть будешь?
- Нет, - ответил Филипп, - я начну играть в тот сезон, когда в Париже останутся только мертвые немцы.
- И ты считаешь, что будет неправильно играть даже в такой пьесе, в которой я...
Филипп медленно поводил рюмкой с коньком под носом и сказал:
- Каждый должен решать это для себя сам. Я не вправе навязывать кому-либо свое мнение по такому вопросу.
- Значит, ты думаешь, что это неправильно? - не сдавался Алексис.
- Я... - медленно и тихо заговорил Филипп в большую коньячную рюмку из тонкого стекла. - Я полагаю, что это - предательство. Я не хочу быть товаром на рынке развлечений для смелых, германских воителей-блондинов.
Два друга некоторое время молчали. На улице кто-то хрипло ревел lied1 Шуберта, и сквозь этот рев до слуха друзей едва доносилось женское хихиканье.