Страница 59 из 72
У завбиба не было под руками такого необходимого пособия, как глобус, но Ванька прекрасно помнил карту земных полушарий, заключенных в тюремную (к счастью для человечества, лишь воображаемую) решетку меридианов и параллелей. Поэтому после двух-трех дополнительных вопросов он смекнул, в чем дело.
— Если настоящего юга нет, то и настоящего севера то-Же нет!.. Хорошо, завбиб, что мы в тот раз не стали на «Георгия Седова» проситься! На хрен нам нужна воображаемая точка?
Хотя Тося слышала весь этот разговор, но никакого интереса к нему не проявила. Она незыблемо верила в существование настоящего юга. Это была не какая-то воображаемая точка, а чернобровый добрый молодец, ехавший впереди нее в штабном вагоне!
Оживилась она только тогда, когда Ванька завел небезынтересный для нее разговор о ближайших планах клубной работы. Режиссер драмкружка был вдохновлен мыслью ознаменовать новоселье полка постановкой «Великого коммунара», причем Ванька всеми способами отбрыкивался от выпавшей на его долю голубоватой роли молодой королевы. Свой отказ от участия в спектакле он прикрывал хитроумным политическим доводом, что ему, комсомольцу, не подобает «изображать монархию». Настоящая же причина была другая: внешне выигрышная роль требовала показного добронравия, а таковое после трудных ролей степенной купеческой дочери и медлительно-таинственной «женщины в черном» стало для него невыносимо. Если бы автор пьесы разрешил королеве хоть раз перепрыгнуть через собачью будку, тогда, конечно, дело иное... Как бы то ни было, Ванька вслух заявил, что охотно уступил бы эту прекрасную роль Тосе. Ссылаясь на свою неопытность, Тося протестовала, но тогда в разговор вмешался завбиб, авторитетно определивший, что из Тоси с ее волосами, увенчанными короной, должна получиться весьма импозантная молодая королева.
Спорить сразу с двумя Тося, конечно, долго не могла и изъявила согласие «попробовать», хотя она и «уверена, что ничего не получится».
После того как соглашение было достигнуто, по просьбе завбиба Тося спела (вполголоса, чтобы не привлечь внимание военкома) несколько песен и даже один романс. При этом ни сама исполнительница, ни очарованные пением слушатели не заметили, как она скользя по шкале «крещендо», добралась до «форте», как того, по ее мнению, требовала лирическая концовка романса.
2.
За порядок в эшелоне отвечал его начальник, но это, конечно, вовсе не означало, что дело обходится без активного вмешательства военкома.
Ветераны гражданской войны хорошо помнят, какое количество чрезвычайных происшествий было разбросано на путях следования частей молодой Красной Армии. Еще в самом Архангельске от эшелона отстали два молодых* только что мобилизованных бойца седьмой роты. В Холмогорах на небольшом пристанционном базаре патруль задержал штабного писаря, менявшего казенные ватные штаны на два стакана меда. На перегоне едва не свалился со ступенек вагона лекпом околотка, сумевший найти доступ к бутыли со спиртом.
Когда подоспевший на великий шум военком попробовал досконально с ним потолковать, лекпом озадачил его удивительнейшим признанием:
— Я, товарищ военный комиссар, вас вполне понимаю, а вы меня не понимаете... Вы думаете, я лекпом, но я не лекпом, а зеленый змий... Вы спросите, отчего я зеленый?.. Отвечаю на ваш вопрос так: я зеленый оттого, что во мне содержится вещество хлорофилл... Это мне завбиб объяснил, когда я был бойцом Оськиным...
— Уложите его спать! — распорядился рассерженный военком. — Пусть хлорофилл выдохнется, а я к тому времени для него казнь придумаю.
Но такие происшествия погоды не делали. В двигавшихся на юг теплушках царили бодрый дух и веселье. Отовсюду неслись звуки гармошек, песни и удалой топот пляски.
3.
После хлопотливого дня военкому следовало хорошенько отдохнуть, и он уже было прилег на скамейке вагона. Но не тут-то было!
То, что он услышал сквозь дремоту, показалось ему сначала звуковой галлюцинацией, но, приподняв голову, он понял, что имеет дело с реальной действительностью, и кинулся к открытому окну. И успел как раз вовремя для того, чтобы расслышать, как не лишенный приятности женский голос вопрошал:
Кто-то мне судьбу предскажет?..
Кто-то завтра, милый мой,
На груди моей развяжет Узел, стянутый тобой?..
Впереди штабного вагона шел вагон третьего класса, в котором ехали жены нескольких командиров. Военком знал их наперечет, но, по его убеждению, ни одна из них не обладала сколько-нибудь примечательными вокальными способностями. К тому же голос доносился откуда-то с хвостового конца состава, где не должно, а следовательно, и не могло быть ни одного существа женского пола. Возбуждал некоторую тревогу и смысл пропетого куплета: завязывание и развязывание узлов на чьей-то груди ни в какой мере не могло способствовать повышению боевой подготовки и политической сознательности личного состава краснознаменной воинской части.
Все же, рассудив, что под категорию ЧП пение романса не подходило, военком решил отложить следствие до близкого уже утра.
Но что такое ночь и утро? Не было и половины третьего, когда из-за горизонта показался краешек солнца, а еще
Ш
через двадцать минут вагоны загремели на стрелках, выбираясь на запасной путь большой станции Няндома. Думать об отдыхе военкому не приходилось.
^Большинство бойцов, утомленных предыдущей бессон-нои ночью и впечатлениями первого дня путешествия, сладко спали. Бодрствовали только дневальные и дежур-ные. Поэтому на остановке из вагонов вышло мало народа.
Спрыгнув с подножки, военком потолковал с началь-ником эшелона и дежурным по станции. Стоянка обещала затянуться, и он решил размять ноги, прогулявшись по деревянному перрону.
Здесь-то^и подстерегло его очередное происшествие!
I лазастыи военком издали, метров за пятьдесят, рассмотрел Ваньку, вылезавшего из библиотечного вагона. В появлении Ваньки, собственно, ничего странного не было (военком даже хотел подозвать его и спросить — не слыхал ли он ночью какого-нибудь пения), но уж очень его поразило несуразное Ванькино одеяние и его манера держаться. Парень, безбоязненно переплывавший Двину накануне самого ледостава, в разгар ведренного июньского утра напялил на себя опущенный зимний шлем и накинул на плечи шинель с расстегнутым хлястиком! Но еще более удивительным казалось его поведение. Боязливо оглядываясь, он перебежал свободный первый путь и, прошмыгнув вдоль забора, проскользнул за тесовую стену, на которой черным по желтому было написано: «Для женщин».
Долгое время ведя воспитательную работу, военком успел изучить все виды преступлений, проступков, проявлений безнравственности и человеческих слабостей. По его классификации, учиненное Ванькой бесчинство следовало рассматривать как «охальство», подлежащее немедленному искоренению.
Скидок на безграмотность и несознательность Ваньке не полагалось, и церемониться с ним военком не собирался. Поэтому, продолжая прогуливаться, но постепенно скрадывая расстояние, он приблизился к убежищу охальника и занял удобную позицию в пяти метрах от него.
Ничего не подозревавший Ванька попал в засаду самым жалким образом! Военком ухватил его за ворот шинели в ту секунду, когда он собирался слезть с перрона. Но тут-то и произошло нечто непредвиденное. Только собрался военком окунуть Ваньку в перекись водорода, тот взвизгнул де-
ничьим визгом и, оставив в руках преследователя шинель, кинулся к вагону. Ослепленный красотой и блеском русых кос, военком был не только ошеломлен, но и испуган.
Догадливый читатель, конечно, сразу понял, что произошло... Но крайнее замешательство и испуг военкома требуют специального разъяснения. Этот сообразительный, находчивый и решительный человек при встречах с представительницами другого пола утрачивал больше половины перечисленных качеств! Наиболее хитрые и нахрапистые из жен командиров не без выгоды для себя использовали такую его слабость. Сам он объяснял ее боязнью допустить в разговоре какое-нибудь «правофланговое выражение», но автор склонен думать, что дело обстояло не так просто. Шумоватая ругливость военкома служила ему как бы щитом, маскировавшим его врожденную доброту. Но если этот бутафорский щит в какой-то мере мог оборонять его от не слишком проницательных лиц одного с ним Нола, то перед женщинами он бывал беззащитен. Джентльмен и рыцарь по натуре, он, кажется, больше всего боялся обидеть одно из этих хрупких и нежных созданий. И вот...