Летом перед грозой

– Здравствуйте, – говорю, – я из вашего вагона пассажир, из шестого купе.

Она только кивает.

Знаю, мол.

Звуков издавать даже не удосуживается.

– Мы тут, – начинаю объяснять, – с товарищами каждый год на рыбалку ездим. Если получается, то вообще по два раза в год. И всегда покупали тут, в Свири, у бабушек пирожки с рыбой, уж очень они тут у них вкусные. А сейчас гляжу – что-то и нет никого.

Она снова кивает, поднимает на меня усталые и, когда-то, судя по всему, очень красивые глаза.

Наконец, заговаривает:

– Так гонять их стали. Сами раньше у них всегда затоваривались.

– А что так? – удивляюсь. – Эти-то кому помешать могли?!

Она только хмыкает:

– Так приказ. О запрете торговли на перронах. По всей России сейчас так будет.

– О как! – удивляюсь еще больше. – А что тогда мужиков на Лодейном Поле с их палеными сигами не гоняют?!

– Так им заплатить есть чем, – хмыкает еще раз.

Потом задумывается:

– Или начальник вокзала там не такой зверь.

Я только вздыхаю.

– Жалко, – говорю. И снова лезу в карман за сигаретами.

Она опять пожимает сутулыми плечами, и в этом пожатии – такая русская покорность судьбе, что мне даже как-то отчего-то становится стыдно, и я отхожу, как можно более деликатно прикуривая…

– Извините, – неожиданно слышу у себя за спиной.

И голос неожиданно как раз такой.

Извиняющийся.

Как и сами слова.

Хотя, в принципе, вроде как и мужской.

Я поворачиваюсь.

Дядька.

Где-то моего возраста.

Может, чуть помоложе: мне, если я не с бодуна, несмотря на определенную грузность фигуры, никто не дает моего почти что полтинника, все считают «мужчиной под сорок» в худшем для меня случае.

А вот похмелье – да, выдает.

Ну, да не в этом дело, – дядька, в принципе, как дядька: бесцветный, в джинсах и фирменной «шимановской» рыбацкой ветровке, с острым носом, давно наметившимся брюшком и серыми водянистыми глазами.

И к бабке не надо ходить, что из славного города Санкт-Петербурга.

Их типаж.

– Слушаю вас, – говорю. – Чем-то могу помочь?

Мужик мнется.

Ну, да мне, в общем-то, пофиг.

Мне торопиться некуда.

Стою.

Курю.

Жду.

– Видите ли, – рожает, наконец, – вы только что уж очень нелицеприятно высказались про копченую рыбу с Лодейного Поля. Вы уж простите, я невольно подслушал.

– Да делов-то, – хмыкаю. – Если б я от кого скрывался, то это другое дело. А так-то что. Слушайте на здоровье.

– Да нет, вы меня не так поняли, – улыбается уголком рта.

Ага, думаю.

Нет.

Я тебя именно что правильно и понял.

У тебя – свои профессиональные привычки.

У меня – свои…

– Я ваш сосед, мы в соседних купе едем. И вот поэтому меня так ваша реплика о копченой рыбе с Лодейного Поля и заинтересовала. У меня просто товарищ там целый лоток закупил, но мы их еще не начинали.

Я ухмыляюсь.

– Товарищ, – спрашиваю, – высокий такой, в желтых берцах и синем шейном платке?! Так я ему еще сразу после покупки адрес туалета подсказал. Так что, если еще не ели – это хорошо. Травануться, может, и не тра-ванетесь, но если желудки нежные, городские, то некий дискомфорт гарантирую. И дело тут даже не столько в «жидком дыме». Рыбу-то чер-те откуда везли, и чер-те как она хранилась перед горячим копчением. А копчение все-таки достаточной термической обработки, знаете ли, не дает.

– Но он же сказал, что у местных брал, – говорит растерянно.

Я всхохатываю.

– Местный, – говорю, – знаете ли, местному рознь. Там несколько больших фабричных коптилен или одна, но очень большая: хрен его знает, если честно. Но то, что рыба коптилась именно фабричным способом, причем самым варварским, с «жидким дымом», это – несомненно. Для опытного человека, по крайней мере. А этот «дым», знаете, чем в первую очередь плох?! Тем, что наглухо перебивает все запахи, в том числе и если рыба «с душком». А как она не будет с душком, если того же терпуга аж с Камчатки сюда везут?! Он вообще-то только на Дальнем Востоке водится. И как сюда попадает, логистику сами себе представить можете, наверное. И угрей здесь нет, они водятся южнее. Большое производство, короче. А «местные», которые по перрону бегают – это всего-навсего реализаторы. Причем, я так подозреваю, реализаторы в том числе и «брака», и «левака»: документы-то у них никто не спрашивает, и сан-контроля никакого. Так что эти дяди – это не бабушки с пирожками. Ну, – совсем…

Он аж побледнел.

– Там же, – взмахивает руками, – сейчас Алёна может проснуться! А она копчения очень любит. Побегу выкину, если успею. А если не успею, то так хотя бы предупрежу.

… Глядя ему в спину, я не то чтобы не завидовал этой Алёне.

Скорее сочувствовал.

Когда матерый дядька, да к тому же еще, весьма похоже, отягощенный достаточно специфической профессией, с таким жаром принимается о ком-то заботиться – тут жди беды. Причем, беды фактически неминуемой.

Я докурил сигарету, сплюнул в сторону урны, порадовался, что попал, и медленно побрел к тамбуру.

Скоро уже отправляться будем.

Пора…

Глава 9

… Прошел по узкому вагонному коридору, поминутно извиняясь перед отклячившими задницы попутчиками, заглянул в пустое купе. Мужики еще где-то слонялись по перрону.

Вышел в коридор, выглянул в окошко: точно, вон они, красавцы, – один по телефону разговаривает, другой в киоске что-то покупает.

И, готов спорить, что это – мороженое.

Или еще какие ватрушки.

Глеба и сладости – это вообще отдельная тема.

Он как-то у меня на дне рождения, к радости уж и не знавшей, как от него избавиться, жены, фактически в одиночку расправился с огромным подарочным тортом: и это после пары мисок ухи и хорошей порции шашлыка. Я, кстати, вообще последнее время день рождения, а он у меня зимой, предпочитаю за городом встречать, на даче: мужики у мангала кучкуются, под водочку, а девчонки у камина.

И всем хорошо.

Но Глебушка тогда – реально отличился, жена до сих пор восхищается.

Красавец.

– Извините, разрешите пройти, – снова слышу уже знакомый, слегка скрипучий голосок своего вокзального знакомого.

Ну да.

Вот всегда так: сначала, протискиваясь, возмущаешься откляченными задницами.

А потом доходишь до места – и немедленно отклячиваешь свою.

Нехорошо.

– Это вы меня извините, – отступаю обратно в купе. – Проходите, пожалуйста.

Он вздыхает.

– Не проснулась пока, слава Богу, – вздыхает неожиданно, чуть ли не на правах старого знакомого. – Алёна, в смысле, не проснулась. Успел выкинуть. Спасибо, что предупредили. А Геннадию, сейчас вернется, я задницу-то надеру.

Так, думаю.

Понятно.

Пижона зовут Геннадий.

Совершенно избыточная, конечно, на мой взгляд, информация.

– А вы, видимо, тоже на рыбалку едете, – спрашиваю, чисто из вежливости, чтобы поддержать разговор.

Куда они там и с кем едут, мне, разумеется, в принципе, по барабану.

И это еще очень мягко сказано.

Но он неожиданно радуется вопросу, как дитя конфете «Мишка на севере».

Ой, блин…

.. .Хорошая же у них там компания, если мужику и поговорить толком не с кем.

Дела…

– На рыбалку, – несколько раз мелко-мелко и немного суетливо кивает, – да. На семгу. Хариуса я уже как-то пару раз в Карелии ловил, приходилось. Однажды даже кумжу поймал! А вот за семгой впервые еду.

– Понятно, – киваю в ответ. – А берег какой? Белое, Баренцуха?

– Что-что, простите? – пугается. – Мы на речку едем, на Варзугу. Точнее, на один из ее притоков.

Я вздыхаю.

– Я имел в виду, какой берег Кольского полуострова, – говорю. – И в какое море речка ваша впадает. Ну, так-то понятно, что Варзуга – это южный берег, побережье Белого моря, Терской район. Мы, в общем-то, тоже в те места. В Кандалакше выгружаемся. И до Умбы.