Страница 6 из 11
Когда они подошли к восточному входу в сад, Макензи поглотило буйство ароматов. Среди них она узнала ароматные нотки розы, гортензии и, как ей показалось, лаванды. Она решила, что сад был отличным местом для слепого человека, так как позволял получать удовольствие через разные органы чувств.
Когда они дошли до поворота, после которого тропинка уходила дальше на восток, Джонс развернулся и указал назад. «Если вы посмотрите в просвет среди деревьев на другую сторону дороги, то увидите задний фасад «Уэйкмана», – грустно сказал он. – Она была так близко к нам, когда умирала».
Затем он сошёл с тропы и протиснулся между двух больших цветочных горшков с розами. Они прошли к чёрному входу, который хорошо скрывали цветы, деревья и зелень. Здесь был пустой участок земли примерно в два метра длиной, поросший редкой травой.
Пока они проходили по нему, Макензи вдруг подумала, что этот кусочек земли мог быть идеальным местом для нападения терпеливого убийцы. Рэндалл Джонс сказал, что в жаркие дни сад был почти пуст. Убийца однозначно знал об этом и воспользовался ситуацией.
«Здесь я её и нашёл, – сказал Джонс, указав на пустое место между большими горшками и коваными воротами. – Она лежала лицом вниз, изогнувшись в форме подковы».
«Её нашли вы?» – спросил Эллингтон.
«Да. Примерно в девять сорок пять вечера. Когда она не вернулась к девяти, я забеспокоился. Полчаса спустя я решил прийти сюда, чтобы проверить, может она упала, запаниковала или ещё что-нибудь подобное».
«Её одежда была на месте?» – спросила Макензи.
«Насколько я могу судить, да, – ответил Рэндалл, явно удивлённый вопросом. – Правда, в тот момент я об этом не думал».
«На видео с камер наблюдения точно больше никого не было? – спросил Эллингтон. – За ней никто не следил?»
«Никто. Вы сами сможете просмотреть видео, когда мы вернёмся».
Они направились назад к выходу, когда Эллингтон озвучил вопрос, который не давал покоя и Макензи: «Сегодня в приюте очень тихо. В чём причина?»
«Я думаю, это можно назвать скорбью. В «Уэйкмане» мы живём очень сплочённо, и Эллис все любили. Многие из жителей приюта сегодня вообще не выходили из своих комнат. Ещё мы объявили по громкой связи, что к нам приезжают агенты из столицы, чтобы расследовать убийство Эллис. После этого вообще никто не покидал комнат. Я думаю, они шокированы и… напуганы».
«Тот факт, что за ней не следовал ни один из жителей приюта, исключает их из списка подозреваемых», – подумала Макензи. Из скудных данных по первой жертве было известно, что её убили между одиннадцатью часами вечера и полуночью, да и само убийство произошло довольно далеко от Стейтона.
«Возможно ли нам поговорить с вашими подопечными?» – спросила Макензи.
«Я совершенно не против, – сказал Джонс. – Конечно, если им будет неуютно в общении с вами, беседу придётся прервать».
«Конечно. Я думаю, я могла бы…».
Речь Макензи прервал звонок её телефона. Она посмотрела на дисплей и увидела незнакомый номер.
«Секунду, – сказала она, поднося трубку к уху. Она отвернулась от Джонса и сказала. – Агент Уайт слушает».
«Агент Уайт, это шериф Кларк. Я знаю, вы только от нас уехали, но я бы попросил вас вернуться в участок как можно скорее».
«Конечно. Всё в порядке?»
«Бывало и лучше, – ответил он. – У меня здесь жалкое недоразумение по имени Лэнгстон Риджвей. Он жаждет поговорить с вами о деле своей матери, и он близок к тому, чтобы устроить большой скандал».
«Даже в захолустье никуда не деться от политики», – подумала Макензи.
Раздражённая, она постаралась ответить как можно вежливее. «Будем через десять минут», – сказала она, завершая разговор.
«Мистер Джонс, нам нужно вернуться в офис шерифа, – добавила она. – Можете подготовить видео с камер наблюдения к нашему возращению?»
«Конечно», – ответил Рэндалл, ведя их к своей машине.
«Кроме этого, – добавила Макензи, – я хотела бы получить список людей, которых вы считаете подозрительными. Я говорю о ваших сотрудниках и подопечных, о тех, кто мог знать, какие участки сада просматриваются камерой видеонаблюдения, а какие нет».
Джонс грустно кивнул. Судя по его взгляду, он и сам задумывался о подобном, но просто не верил, что такое могло быть возможно. Он с грустью завёл машину и отвёз их назад в приют. По дороге Макензи вновь обратила внимание на тишину, царившую в городке, – в ней не было умиротворения, скорее, это было затишье перед бурей.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Первое, о чём подумала Макензи при виде Лэнгстона Риджвея, так это то, что он похож на богомола. Он был высоким и худым и жестикулировал руками во время разговора, двигая ими, как странными короткими щупальцами. Сходство усиливали огромные от ярости глаза, когда он орал на любого, кто пытался с ним заговорить.
Шериф Кларк проводил их в небольшой конференц-зал в конце коридора, в комнату, которая по размерам была не больше его кабинета. Здесь, за закрытыми дверями Лэнгстон Риджвей выпрямился во весь рост, обрушив всё негодование на Макензи и Эллингтона.
«Моя мать умерла, – стонал он, – и я склонен обвинять в этом некомпетентный персонал чёртового приюта. Горе шериф не дал мне поговорить с Рэндаллом Джонсом лично, поэтому я хочу знать, как вы, держиморды фэбэровские собираетесь со всем разобраться».
Макензи ответила не сразу. Она пыталась понять, насколько Риджвей был расстроен. По его поведению сложно было сказать, был ли гнев выражением скорби, или же просто по природе он был отвратительным существом, любящим раздавать приказы направо и налево. Пока она не знала ответа.
«Честно говоря, – сказала Макензи, – я согласна с позицией шерифа. Вы обижены и обозлены и, кажется, просто ищите козла отпущения. Я очень сочувствую вашей потере, но худшее, что вы можете сейчас сделать, это начать разбираться с управляющим приютом».
«Я ищу козла отпущения? – переспросил Риджвей. Он явно не привык, чтобы ему прекословили и не соглашались с его мнением. – Если приют виновен в том, что случилось с матерью, я…»
«Мы уже были в приюте и говорили с мистером Джонсом, – перебила его Макензи. – Я могу вас заверить, что то, что произошло с вашей матерью, никак не связано с приютом. Если же преступником является кто-то из его сотрудников или подопечных, то мистер Джонс совершенно ничего об этом не знает. Я могу утверждать это с абсолютной уверенностью».
Макензи не могла понять, что вызвало выражение шока, отразившееся на лице Риджвея: её несогласие с его мнением или то, что она позволила себе прервать его речь.
«И вы узнали это из одного единственного разговора?» – недоверчиво спросил он.
«Да, – ответила она. – Мы только начали расследование, и сейчас нельзя быть ни в чём уверенными, но могу вас заверить, что очень сложно работать, когда мне звонят и просят покинуть место преступления только для того, чтобы слушать чьи-то крики и жалобы».
Она буквально физически чувствовала его ярость. «Я только что потерял мать, – громким шёпотом произнёс Риджвей. – Мне нужны ответы. Я требую справедливости».
«Хорошо, – сказал Эллингтон, – потому что мы хотим того же».
«А чтобы её добиться, – продолжила Макензи, – вы должны позволить нам выполнять свои обязанности. Я понимаю, что вы здесь человек важный, но мне это безразлично. Мы не позволим, чтобы ваши злость, горе или невежество мешали нам работать».
Во время разговора шериф Кларк сидел за небольшим столом для заседаний. Он изо всех сил старался сдержать улыбку.
На мгновение Риджвей замолчал, переводя взгляд с агентов на шерифа Кларка и обратно. Он кивнул, и когда по щеке скользнула слеза, Макензи решила, что она была искренней. Тем не менее, она продолжала читать в его взгляде неприкрытую ярость.
«Я понимаю, что вы привыкли раздавать приказы провинциальной полиции, подозреваемым и так далее, – сказал Лэнгстон Риджвей, – но вот, что я вам скажу… Если вы напортачите с расследованием или ещё раз поведёте себя неуважительно по отношению ко мне, я позвоню в Вашингтон. Я поговорю с вашим начальником и уничтожу вас».