Травяная улица (рассказы)

- Забожись.

- Я же паспорт даже...

- Хрен там в твоем паспорте прочитаешь! Он же не русский! Ла-а-адно, поверим. Ну ты, видно, мужиков поперекидывала через ногу, пока до наркома достигла! Со сколькерыми ложилась-то? С восемью ложилась?

- Васирий! Я же вам сторько раз...

- А целовалася со сколькерыми? Апя-я-ять плачешь! Сама врет и сама плачет...

А если они выпьют по две рюмки зеленого "Тархуна", то Вася к стенке не ложится, чтобы с руки было налить по новой. Тут, имея над подушкой глухое ухо Ольги Семеновны, он, бывает, и позабавляется.

- Эх, Ольга! - шепчет он задушевно. - Ну, Ольга! Ну буфера у тебя и здоровые!

А она, уловив в глазах его что-то ласковое, полуугадав отдельные слова, отвечает:

- Вот и неправда - средние у меня граза и горубые!

И счастливо смеется.

Вообще-то она часто и весело смеется. А плачет редко.

Правда, ей делается грустно, когда Вася уезжает по своим интендантским делам, на прощанье сурово декламируя: "Верю в тебя, дорогую подругу мою!" или "Жди, когда наводят грусть желтые дожди!", однако грусть ее - просто грусть - не тоска, но об этом уже сказано, и вообще она очень хорошая женщина.

Сойдясь с такой хорошей женщиной и узнав, что ее мужик был наркомом и штефкал в Кремле с Калининым, и она там с ими была, Вася сперва растерялся и долго не попадал в тон. В тон он так и не попал (и не попадет!), зато к своему хозяйничанью в ее жизни привык, но очень гоношился.

Это понятно. Юркий дурной и наивный молодой мужичок из пригорода Кеми, он в армии закомандовал, попал в Москву, стал мотаться по каким-то базам, на кого-то кричать, чего-то добывать, за что его забывали похвалить, чего-то не добывать, за что на него топали ногами здоровенные мужики из дивизии; так что оставалось отыгрываться или на шофере Лукоянове, или на безымянном солдате, которого Вася просто называл челдоном, и уж, конечно, на Ольге Семеновне, привязавшейся к дурацким его глазам, хотя был он слободским похабником, грубым и паскудным, каким и должен быть кемский оболдуй.

Единственный, к кому младший лейтенант по-свойски шился, был мальчик. У Васи просто в одном месте еще играла молодость. А всё потому, что сам он не только не доиграл в детстве, но и не мог доиграть в детстве в кемской своей слободе, как бы удачно оно, детство, там ни складывалось. А оно там вообще никак не складывалось, будучи зря потраченным временем, когда бьют тебя по золотушным ушам и больше ничего.

Никто же в Кеми не мог сложить из газеты мячик, никто не знал разных карточных фокусов, и стандартный репертуар городского мальчишки был для младшего лейтенанта потрясением, так что он экстерном проживал - теперь с явной пользой - детство во второй раз, тем более что мальчик, репертуар которого был очень нестандартным, старался заслужить благосклонность военного, а знал он немало всякого, да и школьные науки располагали кунсткамерным набором диковин: потрет, скажем, мальчик о Васину расческу Васиной суконкой, и расческа притягивает мелкие бумажки, а Вася разинув рот глядит. Рот разевается шире, когда по столу, возбуждаемая магнитом, елозит или, вздымаясь на собственной нитке вверх, тянется к тому же магниту, как пес на привязи, иголка, а Вася ажник взвизгивает, если не слушает в телефон, сделанный из двух консервных банок и опять же нитки, закрепленной в продырявленных донышках этих банок спичками, разные мальчиковы приговорки, на которые Василий, скажем из кухни, расторопно отвечает.

- Товарищ младший лейтенант!

- А?

- Ворона кума!

- Брунет! - Вася иногда называет мальчика "брунетом".

- Чего?

- Села баба на чело!

И тому подобное.

А на улице, между прочим, май месяц и солнечное утро, и мальчик с девочкой пришли, не ожидая застать Василия Ивановича, а он стоит возле трельяжа и чистит вымытые уши. Он в галифе, босиком и в одной майке. Девочка обычно старается не сталкиваться с Васей, тем более когда он босиком и в майке, тем более что с ней он всегда разговаривает мало, а один раз - или она слышала, или ей показалось, как младший лейтенант сказал другому военному: "Вы, товарищ капитан, маленько погодите, она хотя и сисястая, но еще пацанка!" - так что девочка скрывается на кухню к тете Оле, а мальчик остается, хотя младший лейтенант пока что дочищает уши.

Делает Вася это, скручивая уголки вафельного полотенца в тугие цилиндрики и вращая эти цилиндрики в ушных дырках. Когда он цилиндрики вытаскивает, они полураскручиваются, и ушная нечистота выглядит на белом, как коричневый солидол. Мальчика гигиенические Васины приемы не поражают, ибо на травяных улицах население очищает уши точно так же.

- У меня наган немецкий скоро будет. С отравленными патронами! говорит Вася и морщится, потому что резко завел полотенечную закрутку, больно ткнув ею в ушное устройство. - И маузер выдадут в деревянной кобуре. Я уж из маузера три раза стрелял!

- Мы тоже из кой-чего стреляем! - говорит мальчик. - Из патронов, из стрелялок...

- Дак ведь звуку нету! Не бахает!

- А это видали? - И мальчик достает из кармана соединенные дратвой ключ и гвоздь. На ключе дратва привязана к кольцу, а гвоздь подвязан под шляпку.

- Как же оно бахнет? - И дурацкие Васины глаза наполняются обдумыванием, а мальчик достает спички в синем бумажном кубике, дело, между прочим, тогда не дефицитное - дефицитными были чиркалки, и спички зажигать было не обо что; правда, мальчик умел зажигать об оконное стекло, но о школьный подоконник научиться не мог никак, хотя почти у всех выходило. Не удавалось остаться одному в классе и потренироваться, а больше нигде подоконников из мраморной крошки не было.

Так вот - достает мальчик спички, достает затем в потертой на сгибах голубой бумажке бритовку "Стандарт" от самобройки (морфология по слову "броешься"), разворачивает ее и на снятую обертку начинает срезать серу со спичек, стараясь не прихватить древесину. Младший лейтенант, имея в руках полотенце с полураскрученными гнедыми уголками, очень внимательно следит за его действиями.

Срезанную с четырех спичек серу мальчик ссыпает в полый стержень ключа и туда же вставляет гвоздь. Можно заметить, что острие гвоздя старательно закруглено и зашлифовано, но не идеально - вероятно, доскональная шлифовка, как и бутылочное усилие, мальчику тоже не удается.

Вставляет он, значит, в дырочку плотно вошедший гвоздь, берется за середину дратвы, на концах которой в виде удлиненной конструкции повисли ключ с гвоздем, говорит младшему лейтенанту "отойдите", и тот сразу же отходит подальше, а мальчик, слегка размахнувшись, ударяет шляпкой гвоздя о торец открытой из кухни двери. Раздается громкий хлопок пистонного типа, ключ с гвоздем, разъединившись, качаются по концам дратвы, из отверстия же ключа истекает дымок.

Младший лейтенант изумлен, а из кухни никто не прибегает - Ольга как раз колет щепу для плиты, а сестра мальчика давно знает все виды его огневой подготовки.

- Дашь мне? - с интонациями кусошника говорит младший лейтенант, и мальчик протягивает ему свой бечевочный снаряд.

- Спички мои, не боись! - Вася суетливо и не так умело, как мальчик, сковыривает головки со многих спичек.

- Разорвет, - говорит мальчик.

- У нас не разорвет! Мы горохом кормленные! - отвечает Василий Иваныч, обскребая спички и при этом напевая:

Я раз пошла купац-ца,

Бандит за мэ-ной следит.

Я стала раздевац-ца,

А он ма-не говорит:

Какие у вас ляшки-и-и...

- Знаешь эту песню-то? - успевает спросить он, желая, вероятно, хоть чем-то компенсировать свою образовавшуюся второстепенность.

Мальчик эту песню знает давно. Вообще он знает все песни, которые горланит или хрипло выпевает Вася, а Васею исполняются песни либо блатные, либо такие, которые Достоевский называл лакейскими.

Тут Вася замахивается и нагло - хрен с им! - бьет в лакированную створку ответработниковского шкафа, а мальчик отскакивает.