Страница 3 из 21
На следующее утро Капа вышел из отеля Bristol, обвешанный фотоаппаратами «Лейка». Кругом гремели взрывы: это подрывники сносили руины соседних гостиниц. После каждого взрыва над головами прохожих пролетал град кирпичей. Капа отправился на улицу Ваци, когда-то самый элегантный торговый район в Будапеште, если не во всей Европе. В детстве он общался там с еврейским мальчиком по имени Шандор, который работал в магазине у меховщика. Из каждых двадцати евреев Венгрии Холокост пережил только один, поэтому Капа удивился, увидев Шандора на прежнем месте, но был потрясен его обликом: волосы выпали, а ужас пережитого избороздил его лицо глубокими морщинами. Шандор был узником в лагере смерти, потом сидел в тюрьме у русских, а теперь жил тем, что подновлял износившиеся меховые изделия некогда богатых дам…
Через несколько дней в Будапеште Капа встретился с другим своим старым другом, писателем Дьёрдем Маркошем. Капа выступил перед ним в своей обычной роли балагура, плавно переходившего от одной занимательной истории к другой. Он рассказал Маркошу, что когда-то был десантником и во время прыжка оказался на дереве, потому что его парашют зацепился за ветви. Не зная, где он находится – за линией фронта или нет, Капа спокойно висел на стропах парашюта, потягивая из бутылки шотландский виски, пока его не сняли с дерева. В другой истории Капа поведал о том, что однажды он встречался с Рузвельтом и, когда президент спросил его, нельзя ли как-то ему помочь, Капа якобы ответил: «Да, дайте мне паспорт!»[4]
Лишь когда ночь уже подходила к концу, Капа признался Маркошу, что с 1931 года он является перемещенным лицом и все еще мотается по миру с паспортом беженца. Фактически он с семнадцати лет только и делал, что перемещался из одного отеля в другой, из одной зоны боевых действий в другую.
– И что ты будешь делать сейчас? – спросил Маркош.
– Что может делать безработный репортер? – пожал плечами Капа. – Буду ездить, где только могу.
– Так ты что, по-прежнему ищешь приключений? – продолжал Маркош. – Не хочешь признать, что в глубине души ты по-прежнему авантюрист, ты ловишь кураж от войны?
– Да ты с ума сошел! – огрызнулся Капа. – Я ненавижу насилие, а больше всего ненавижу войну[5].
Эндре Фридман родился 22 октября 1913 года. У новорожденного были густые черные волосы и лишний мизинец на одной руке. Эти отклонения лишь упрочили веру его матери Юлии в то, что ее сына ждет особая судьба, что Яхве сделал его одним из избранныхi.
Самые ранние воспоминания Эндре были связаны с мировой войной и постоянными ссорами между родителями. Ему было меньше года, когда Венгрия вступила в Первую мировую, или, как тогда говорили, в Великую войну 1914–1918 годов, на стороне немцев. И до самого бегства Эндре из Венгрии по политическим мотивам в 1931 году не было недели, когда бы его родители не ругались друг с другом – как правило, причинами служили неистребимая страсть отца к азартным играм и как следствие его постоянная ложьii.
У родителей Эндре было между собой мало общего, кроме того, что оба были несоблюдающими евреями и выходцами из самых бедных семей. Отец, Дежё Фридман, родившийся в июне 1880 года, вырос в захолустном местечке в Трансильвании, земле древних суеверий, средневековой культуры и романтической чувственности. Еще в юности Дежё сбежал из своей глубинки и несколько месяцев бродил по Европе, пробираясь сначала в Будапешт, потом в Лондон, а затем и в Париж. Всю оставшуюся жизнь он романтизировал это время бродяжничества, и юный Эндре мог часами сидеть и слушать рассказы говорливого коротышки-отца о том, как он выживал благодаря своему уму и умению нравиться людям, как он странствовал в поисках денег и впечатлений из одного неприветливого города в другой.
В 1910 году Дежё женился на Юлиане Генриетте Берковиц, будущей матери Эндре, и они вместе открыли небольшое ателье в Пеште, в районе Бельварош, который и по сень день остается центром коммерческой жизни города. А первое свое жилье они приобрели в новом U-образном жилом доме на улице Варошхаз, в рядом с кофейней Pilvax, где когда-то встречались вожди революции 1848 года.
Называясь портным, Дежё быстро показал себя неудержимым бонвиваном, которому было намного интереснее носить хорошие костюмы, чем шить их. «Успех? Поражение? Жизнью правит удача! А правила жизни столь же просты, как в любимой игре пинокль. Лучшие игроки всегда становятся победителями. Учись у них, и ты когда-нибудь окажешься за нужным столом в нужное время и выиграешь свою партию. Это будет трудная партия, но судьба протянет тебе руку!» Такова была философия Дежё, которую его маленький сын усвоил на всю жизнь.
У матери Эндре взгляды на жизнь были совершенно противоположными. Дочь измученного работой крестьянина выросла в забытом Богом уголке Австро-Венгерской империи в семье, где было десять детей, и всю свою жизнь она неустанно трудилась. Помня о том, как в двенадцать лет ее отдали в ученицы портнихе, Юлия решила сделать все, чтобы спасти своих сыновей от подобной участи. Часто она работала за портняжным столом от зари до зари, мечтая о том, что ее особенный ребенок будет делать нечто большее, чем шить костюмы в надежде продать их еврейским буржуа.
В редкие часы отдыха Юлия часто наряжала Эндре в тщательно сшитые матроски или костюмы с кружевами. На фотографии 1917 года можно видеть задумчивого Эндре, одетого в один из таких изысканных костюмчиков, сшитых его матерью, в окружении улыбающихся родных. Такими счастливыми Фридманы больше не выглядели никогда. В октябре 1918 года, за несколько недель до окончания войны, Будапешт потрясла революция, и семья Фридманов вместе со всеми наблюдала за толпами людей, которые слонялись по улицам, размахивая хризантемами – символом коммунистического восстания, организованного верным ленинцем Белой Куном. Впрочем, эксперимент по насаждению в Венгрии советской диктатуры закончился довольно быстро – всего через 133 дня, 1 августа 1919 года, в стране произошел государственный переворот, поддержанный румынской армией.
К концу осени Венгрию уже твердо контролировал вице-адмирал Миклош Хорти, отличавшийся профашистскими взглядами. За пару месяцев Хорти приказал уничтожить пять тысяч левых, более семидесяти тысяч человек были брошены в тюрьмы и лагеря. Венгрию охватил «белый террор», частью которого стали организованные еврейские погромы, не в последнюю очередь обусловленные тем, что Хорти назвал Белу Куна и других руководителей коммунистического восстания «еврейскими предателями». Фридманы ради безопасности не выпускали своих детей из дома: буквально на соседней аллее правые избили нескольких еврейских студентов, выступавших против антисемитских законов, которые устанавливали квоты на поступление евреев в университеты и юридические школы[6].
Но самым большой психологический удар по родине Эндре нанесли не поражение во Второй мировой войне и не диктатура Хорти, а лист бумаги – Трианонский мирный договор, явившийся частью гораздо более широкой Версальской системы послевоенного урегулирования. 4 июня 1920 года Венгрия была вынуждена уступить другим странам 70 % своей территории и 60 % населения. Иными словами, новые границы ужали Венгрию на две трети – Венгрия потеряла больше других побежденных стран. Горький протест патриотов-венгров: «Nem, nem, soha!» («Нет, нет, никогда!») рефреном прошел через всю молодость Эндре[7].
В 1923 году Эндре поступил в гимназию имени Имре Мадача на улице Барчай. Учился он ниже среднего, не отличался усидчивостью, часто не выполнял домашние задания, а своим одноклассникам казался неряхой и фантазером. «У него всегда были разорваны брюки, – вспоминала его мать в интервью Джозефе Стюарт. – Эндре нередко бился о фонарные столбы, потому что слишком увлекался разговорами. Он был добродушным ребенком, грубости в нем не было. Всегда улыбчивый, иногда немного неуклюжий, что делало его застенчивым. И еще ему всегда нравились девочки – даже когда он был совсем малышом».
4
Markos György. My Friend Capa // New Hungarian Quarterly. – 1976. – Winter.
5
Markos György. My Friend Capa // New Hungarian Quarterly. – 1976. – Winter.
6
Доля студентов-евреев в Венгрии снизилась с 34 % в 1917–1918 годах до 8 % в 1935–1936 годах.
7
de Hegedus Adam. Hungarian Background, 1937. – 302 p.