Страница 16 из 26
Суховей сел рядом с таксистом, а Баляс на заднем сидении. Водитель со двора вырулил на оживленную, гудящую транспортом, улицу. Через двадцать минут, как и рассчитывала Виола, они прибыли на место. Подошли к лифту и художник нажал на кнопку вызова. Послышался грохот, будто телега на разбитой дороге, спускаемой с верхних этажей, кабины.
Евдоким Саввич искоса взглянул на тучную комплекцию спутницы и подумал: «Для такой массы нужен грузовой лифт, а не эта узкая коморка. Не ровен час, кабина сорвется, костей не соберешь».
– Пожалуй, я поднимусь по лестнице, – промолвил он. – Лифт старый, изношенный. Трос может лопнуть, не выдержать нагрузки.
– Нет, погоди! Куда же вы, господин?– она грубо схватила его за руку. – А кто меня будет развлекать, если лифт застрянет? Погибать, так с музыкой. Впрочем, не трусь, художник, я пошутила. В этом лифте я уже поднималась вместе с молодым и бравым парнем в камуфляже, проблем не возникло.
– Так это наша гордость, десантник Саня Гребень. Он один во всем доме носит камуфляжную форму, – обрадовался Суховей. – С молодой женой Таней и сынишкой Васей живут на седьмом этаже в съемной квартире. Он работает охранником в коммерческом банке, а раньше служил миротворцем в «горячих точках», был ранен, награжден орденом «За мужество».
– Куда он раненный или контуженный, в пятку или в голову? – спросила Виола Леопольдовна.
– Нет, в левую руку.
– Мне показалось, что он неадекватный. Слишком возбужденный, словно кролик, перед случкой.
– У Сани такой компанейский характер. Рубаха-парень! На селе бы слыл первым женихом, а в городе нелегко в белые люди пробиться. Нужна валюта и блат, много врагов и завистников. Всем приходит на помощь при первой же просьбе. А вот бюрократы вместо того, чтобы предоставить ему жилье, как участнику боевых действий, гоняют по кругу. Наступит момент, когда сорвется и постреляет канцелярских гнид.
–Да, еще много фактов несправедливости и чиновничьего произвола, – посочувствовала Баляс. – Все беды и проблемы из-за бездарного президента, премьер-министра, спикера парламента, депутатов и чиновников, одержимых жаждой обогащения за счет народа. Они живут в другом измерении, в своем сказочном Зазеркалье, эксплуатируя труд наемной рабсилы и природные богатства страны. Таким обиженным, как Гребень, и миллионы других граждан, пора поднять восстание и смести эту сучью власть. А, а, к лешему эту грязную политику, ее ливых лицедеев.
– Смелые суждения, я с вами полностью солидарный. Но Гребень не ожесточился, мечтает устроиться телохранителем к олигарху, чтобы скопить валюты на жилье. Надоело с семьей скитаться по чужим углам. А того не понимает, что в случае нападения на толстосума первая пуля достанется телохранителю и останутся Танюша – вдовой, а Вася – сиротой. Зачем провоцировать трагедию?
– Чаще всего так и происходит, – подтвердила риелтор. – Опытный киллер, чтобы не получить пулю в ответ, в первую очередь устраняет охранника.
– Об этой опасности я его предупреждал не один раз, а Саня в ответ: «Десант не привык отступать, прорвемся. Никто, кроме нас». Отчаянный, рисковый парень.
Открылась кабинка лифта и Баляс впихнула в нее художника, втиснулась сама, прижав его брюхом и грудью к стенке. Суховей затаил дыхание, на лбу выступил пот. Невозможно было пошевелиться. Мадам прижала, будто могучим прессом.
– В тесноте, да не в обиде, – обдала она его горячим, парным дыханием. Невольно вспомнилась оранжевая топка кочегарки, где довелось во время студенчества подрабатывать к скромной стипендии. В таком несуразном тандеме доехали до шестого этажа. На три коротких звонка Швец открыла входные двери:
– Заждалась вас, мойте руки и за стол. У меня при виде таких деликатесов под ложечкой сосет, но я терпеливая, – призналась Тамила, хотя Суховей подметил резкое уменьшение бутербродов с черной и красной икрой, и, преодолев робость, спросил:
– Тамила, куда подевалась икра?
–Какая еще икра, кабачковая или баклажанная? Так ее на столе и не было,– округлила она зрачки. – Это пища для мужиков, крестьян, столяров и плотников…
– Черная, красная и паюсная икра. Где она подевалась?
–Прозрел, старый пень. Усохла икра, пока ты с Виолой катался. Мог бы и больше прикупить, как я велела, а ты пожадничал, – упрекнула соседка, облизывая маслянистые губы. – В море икорка тебя поджидает.
– Я не осетр, чтобы ее метать.
Дабы не распалять страсти, мысленно пожелал: “Чтоб ты, ненасытная зараза, подавилась “.
Виола Леопольдовна, а затем и хозяин квартиры, вымыли руки и сели за стол.
– Рафаэль, не будь скрягой, включи-ка люстру для праздничного настроения! – по-хозяйски велела Тамила.
– И без люстры светло. Ложку мимо рта не пронесешь. Если превышу лимит по потреблению электроэнергии, то с меня взыщут двойную плату.
– Не скупись, где наше добро не пропадало, еще успеешь в потемках в гробу належаться.
– Типун тебе на язык.
– ты не вечный, все мы там будем. А сейчас должно быть светло и празднично в честь знатной гостьи, своим визитом оказавшей тебе почести и услугу.
Художник включил, на трех рожках вспыхнули лампочки, каждая в 40 ватт.
– Теперь полный порядок, почти все в ажуре. Люблю блеск и шик, – сообщила Швец и крепко, на правах тамады взяла инициативу в свои руки:
– Солянка на месте, а где хрустальная пепельница? – окинув воловьим оком содержимое стола, спросила Баляс.
– Здесь не курят. Джим и я не переносим табачного дыма, – ответил хозяин.
–Рафаэль, брось заливать. Виола привыкла к тому, что ей все разрешено. Живо неси хрустальную пепельницу! – велела соседка.
– Пепельницы нет.
– Тогда подай чашку или блюдечко, – и сама, не дожидаясь его реакции, открыла дверцу серванта, взяла фарфоровую чашку из чайного сервиза и поставила на стол возле гостьи.
Скрипя зубами, художник промолчал и, заметив в руке риелтора пачку сигарет «Пьер Карден», подумал: «Такой кобыле следовало бы курить махорку или папиросы «Беломорканал», а не пикантные импортные сигареты с ментолом.
– Давайте выпьем за приятное знакомство. Тебе, Рафаэль, коньяк, а нам, слабым женщинам шампанское. Открывай бутылку, или разучился ухаживать за прекрасными дамами? Аккуратно, чтобы без хлопка, а то весь напиток в пену уйдет…
Суховей взял тяжелую темно-зеленого цвета бутылку, сорвал фольгу и расслабил проволоку, прижал пробку пальцем, чтобы ее не сорвало давлением. Медленно стравил воздух.
– Для начала следует оформить генеральную доверенность. Заверить ее в нотариальной конторе,– напомнила Баляс о причине встречи. – Но уже поздно, конторы закрыты. Поэтому этим вопросом займемся завтра, а сегодня, как поется, я тебя очаровала. Уважим Евдокима Саввича, чтобы зазря продукты и напитки не пропали.
Хозяин разлил шампанское по фужерам, а Тамила его рюмку наполнила коньяком из давеча початой бутылки.
– Выпьем за дружбу и плодотворное сотрудничество! – на сей раз, тост огласила Виола. Выпили и налегли на закуску.
– Везучий ты, Рафаэль, только не сочти за зависть, – нарушила паузу Швец. – Такое богатство нежданно-негаданно подвалило. Получишь скоро кучу долларов или евро, положишь на депозит в банк и будешь жить на проценты, как кум королю, ни в чем себе не отказывая. Где бы мне такого муженька-спонсора найти?
– Да, легче станет,– согласился он и пожаловался. – А то ведь пенсии при самых скромных расходах хватало лишь на две недели. Из-за этого и Джиму приходится страдать – редко ему перепадают любимые сахарные кости, а все больше овсянкой и перловкой кормлю, словно жеребца. Кстати, где мой дог?
– Я его на лоджии закрыла, чтобы не беспокоил, не напрягал Виолу, – ответила соседка, поглощая последний бутерброд с красной икрой.
– Он же у меня смирный, культурный и сообразительный пес, – упрекнул ее Суховей. – В меня характером.
– Да, собаки копируют поведение и настроение хозяина, даже иногда обликом на него похожи, – подтвердила Баляс. – Вы, наверное, заядлый охотник? Очень обожаю жаркое из дичи, утки, фазана, перепелки или кабанчика…