Пророк смерти

И если у Бена на это время не будет алиби, потому что он находился один в своей квартире, Хартман обязательно попытается повесить на него и это преступление. За Беном наверняка следят, чтобы лишний раз не рисковать. Но тем не менее лучше подстраховаться и пойти туда, где как можно больше людей, которые позже могли бы подтвердить, что видели его в это время, а значит, он не мог убить какую-нибудь женщину в полтретьего ночи. Бен резко вскочил. Сначала подумал о дискотеке или баре. Но можно ли быть уверенным, что посетители точно вспомнят его на следующий день? Потом Бену в голову пришла другая идея, которая понравилась больше. Если убийца действительно совершит ночью еще одно преступление, то на следующий день станет ясно, что это не мог быть Бен, потому что он вернулся туда, откуда лишь сегодня вышел. Он добровольно проведет ночь в здании Первого управления уголовной полиции на Кайтштрассе.

Бен вышел из квартиры и нажал на выключатель этажного освещения. Тут же над дверью холодным светом замигала энергосберегающая лампочка. Так продолжалось уже несколько недель. Но по таким пустякам ни один жилец дома не утруждался и не обращался в домоуправление, чтобы те исправили ситуацию. Бена эта неисправная лампочка беспокоила так же мало, как разноцветная мазня на стенах подъезда и тот факт, что его квартира – вместе со всем лестничным маршем – остро нуждалась в ремонте. Зато аренда низкая, что было важно, так как Бен частично платил и за квартиру в Пренцлауэр-Берг. Он не хотел, чтобы Николь и Лиза переезжали в другое место. Конечно, с этим была связана и надежда, что когда-нибудь он снова будет жить там с ними. Но сейчас, когда выяснилось, что Николь вместе с Виктором, эта надежда тоже была уничтожена.

Со связкой ключей в руке Бен повернулся к двери, чтобы запереть ее. Нашел замочную скважину в один из моментов свечения лампы. В тот же миг каждая клеточка его организма судорожно сжалась. Голова резко откинулась назад, словно кто-то рванул его за волосы. Бен почувствовал, как клацнули его зубы и, подкосившись, ударились друг о друга ноги. Боль, за доли секунды распространившаяся вниз от затылка по всему телу, была очень сильной. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но ничего не вышло. Не получилось и поднять руку, чтобы потрогать место на затылке, откуда, казалось, и шла вся боль. У Бена перехватило дыхание, голова закружилась, внутри все горело от жара. Перед глазами мелькали вспышки, и на мгновение окаменевшее тело замерло в напряжении. Все ощущения были словно заблокированы. Сквозь болевую волну он чувствовал только одно: что не может больше дышать. На его голову было натянуто нечто, лишавшее Бена кислорода. Он провалился в темноту. Но надеялся остаться в сознании. В последней попытке сопротивления Бен пробовал пинаться, опереться на что-нибудь, за что-то схватиться. Но чувствовал в конечностях лишь бесконтрольную и бессильную дрожь. У Бена было ощущение, что он падает вперед, в пустоту. Где же входная дверь? И тут на него обрушился удар.

Глава 11

– Вот увидишь, он выйдет, – сказал Лутц Хартман своей коллеге Саре Винтер, которая сидела рядом на пассажирском сиденье.

Сара не горела желанием просидеть всю ночь с Лу – так она называла Лутца Хартмана – в старом черном универсале БМВ-5, который им выдали в качестве служебного автомобиля. Поэтому ее настроение было соответствующим. Да и будет ли вообще толк от этой слежки, одному лишь Богу известно. Но Лу так захотел. А он шеф.

– Не думаю, что Вайднер настолько глуп, чтобы совершить убийство, заранее уведомив о нем, – заметила Сара.

– Ты говоришь это лишь потому, что предпочла бы остаться дома с любовником, пастой и бутылкой красного вина.

Сара вымученно улыбнулась. Лу отлично знал, что в ее жизни уже давно никого не было.

– Да, а я вместо этого сижу со старпером в заплесневевшей машине, где полно каких-то объедков, и теряю время!

Хартман засмеялся:

– Может, ты просто считаешь меня неотразимым, дорогуша?

– Мечтать не вредно.

В некоторых вопросах Лутц Хартман и Сара Винтер были очень разными, но в общем и целом находились на одной волне, которая включала и юмор.

Однако внешне и в подходе к делам более непохожих людей сложно было найти. Пятидесятидвухлетний Хартман с лысиной и приплюснутым носом боксера был далек от импозантности, а что касается работы в полиции, принадлежал еще к старой школе. Сара же была исключительно красивой молодой женщиной чуть за тридцать. Прямые русые волосы доходили ей до плеч, и, когда Сара находилась не на службе, она обычно носила высокие каблуки и обтягивающие джинсы. Несмотря на свою ангельскую внешность, среди коллег она пользовалась репутацией бескомпромиссного и невозмутимого сотрудника. Даже осмотр жестоко изуродованных трупов не вызывал у нее отвращения, а скорее подстегивал тщеславие и желание раскрыть убийство. Благодаря своим выдающимся успехам и инициативности она стала одной из немногих женщин, чью резюме-заявку на дополнительное образование по специальности «психолог-криминалист» приняли в Федеральном уголовном ведомстве.

Сара Винтер пришла в 11-й отдел Управления уголовной полиции Берлина три года назад. И выбрала себе в напарники именно Лутца Хартмана, с которым больше никто не хотел сидеть в кабинете. При этом целый ряд коллег моложе и красивее с удовольствием согласились бы работать с ней. После того как предшественник ушел на пенсию, Хартмана как раз назначили новым руководителем Четвертой комиссии по расследованию убийств. А спустя всего пару месяцев Сара получила его предыдущую должность заместителя. С тех пор многие в Управлении уголовной полиции считали ее расчетливой карьеристкой. Хартман был невысокого мнения о Сариных психологических методах в оперативно-разыскной деятельности. Возможно, потому, что обладал недостаточно тонкой натурой, чтобы перенестись в мир мыслей и чувств других людей, и не мог представить, что и другие на это способны. Он охотнее доверял сначала своему нюху, исключал возможность совпадений и, реконструируя совершенное преступление, скрупулезно искал подходящие улики. Именно такие противоположные подходы и умение абстрагироваться от личных проблем превратили эту необычную парочку – вопреки всем пессимистическим прогнозам – в необычайно эффективную и успешную команду. Их процент раскрываемости был самым высоким среди семи комиссий по расследованию убийств, которые относились к отделу «Преступления против жизни» в берлинском Управлении уголовной полиции.

Большую часть своих двадцати пяти лет на службе Хартман занимался поиском опасных преступников. В случае утопленной Тамары Энгель, по его мнению, многое говорило за то, что Бена Вайднера стоит рассматривать как причастного к убийству. Все-таки он последний встречался с жертвой и не имел алиби на момент совершения преступления. Сара пока не торопилась с выводами и оценками.

– А что ты скажешь насчет времени, указанного в статье Вайднера, которое полностью совпадает с надписью на кафеле в ванной погибшей? Об этом мог знать только преступник, – сказал Хартман и заметил, что безуспешно пытается убедить коллегу в своем мнении.

Сара Винтер коротко пожала плечами и сделала глоток уже остывшего кофе – коллеги, которых они сменили на посту, захватили для них на ближайшей заправке напитки и несколько пончиков.

– Не думаю, что Вайднер настолько глуп. Он же должен понимать, что мы заподозрим его, как только выйдет статья. А потом он еще признается, что был в квартире Тамары Энгель незадолго до убийства. Будь он преступником, умолчал бы об этом. И уж тем более не вернулся бы на следующее утро в квартиру.

Хартман отмахнулся:

– Это может быть расчет. Сама подумай: если мы найдем его ДНК или ворсинки его одежды, то он всегда сможет объяснить это тем, что был в гостях у Тамары Энгель. Поэтому ему не нужно беспокоиться, если мы докажем, что он пил из чашки, которая стояла на журнальном столике. Но с такой же вероятностью он может быть и убийцей.