Кольцо богини

А что говорить о парнях, ставших инвалидами, не успев ничего повидать или сделать в жизни! О них вспоминают в дни торжественных дат, а в остальное время они предоставлены сами себе и вынуждены выживать, как могут, на копеечные пенсии, что нещедрой рукой отмеряет государство, бросившее их на произвол судьбы. До сих пор, встречая в метро инвалида в камуфляже, из тех, что просят милостыню по вагонам, Максим отводит глаза и сует деньги в протянутую грязную ладонь. Умом он, конечно, прекрасно понимает, что, скорее всего, это все маскарад, и статьи в газетах про «нищенскую мафию» читал неоднократно, но все равно на душе каждый раз становится муторно. Ведь и в самом деле инвалиду остается только руку горсточкой протягивать!

Но даже если повезло вернуться живым и целым, душа все равно потом долго остается раненой.

Максиму пришлось убедиться в этом на собственном опыте. В Афган он, по счастью, не попал, но и ему пришлось пострелять боевыми патронами по живым мишеням.

Случилось это в конце осени, после первого года службы. Тогда его как раз перевели в другую часть, недалеко от Баку. Поначалу Максим обрадовался — и служба полегче, и в увольнение отпускают иногда, удается в город сходить, съесть мороженое, посидеть в кино, снова почувствовать себя человеком хоть раз в неделю… В общем, жить можно.

Казалось, что самое тяжелое уже позади, а там не успеешь оглянуться — и домой. Он уже завел календарик и вычеркивал каждый прошедший день, радовался, что служить остается все меньше, представлял себе, как увидит маму, бабушку, сестру Наташу, вернется в институт… Дальнейшие планы на будущее были не очень определенными, но помечтать-то все равно приятно! И Максим охотно погружался в свои грезы, если выдавалась хоть одна свободная минута.

До той ночи, когда их внезапно подняли по тревоге.

Вообще-то такие мероприятия были делом обычным. Включается свет в казарме, мигает красная лампочка у входа, дежурный орет: «Рота, подъем!» Солдаты должны быстро стряхнуть остатки сна, вскочить с постели, за сорок секунд одеться и построиться. Иногда после этого их везли куда-нибудь на полигон, на ночные стрельбы, а иногда просто звучала команда «Отбой» и можно было идти досыпать.

Обычно офицеры знали заранее о назначенной тревоге и предупреждали дневальных. В такие ночи солдатам нарочно не давали спать, чтобы побыстрее одевались, укладываясь в отведенные нормативы, но та тревога и впрямь оказалась неожиданной.

Офицеры и сами выглядели растерянными — суетились, орали, по нескольку раз звонили в штаб армии… Все, как нарочно, не заладилось с самого начала. Долго не могли открыть оружейную комнату, где хранились автоматы, потом грузин Важа Гегаури умудрился уронить себе на ногу тяжеленный цинковый ящик с патронами… Даже машины упорно не трогались с места и приходилось заводить «с толкача» — это когда к заглохшему автомобилю сзади подгоняют другой и легонько толкают его вперед. Раньше тянули на тросах, но после того, как погиб Аслан Бекбаев, случайно оказавшись между двумя бэтээрами, решили, что так безопаснее.

Ехать пришлось совсем недолго. Машину трясло и раскачивало на ухабах, и на лицах товарищей Максим видел предощущение чего-то тяжелого и опасного, как будто не мирное время стоит почти полвека, а настоящая война, скоро — в бой, и бог весть, как там все кончится. Усилием воли он пытался отгонять эти мысли, пытался уверить себя, что все от недосыпа и нечего зря тревожиться и тоску наводить, но это не помогало.

Оказалось — и вправду не зря.

Их высадили где-то на окраине города. Раньше Максим никогда здесь не был. Площадь, освещенная лучами прожекторов и фарами автомобилей, выглядела как декорация к футуристическому боевику про мятеж космической колонии. Какие-то люди в военной форме бегали, орали, суетились вокруг… От криков, шума двигателей, топота сапог Максим в первый момент совсем растерялся. Даже не обратил внимания, что высоченная каменная стена чуть поодаль оплетена поверху колючей проволокой.

— Что там? — спросил он у Камиля Гасанова. Камиль ведь местный, он все здесь должен знать!

— Что, что… Турма там! — огрызнулся он. — Сам не видишь, да?

Потом пришел усталый, с запавшими глазами майор внутренних войск, приказал зарядить оружие и занять места в оцеплении. Зачем — было непонятно. Они даже не знали толком, что нужно делать — то ли не впускать никого внутрь, то ли не выпускать, просто стояли, сжимая в руках автоматы, и ждали, что будет дальше.

Как назло, дождь лил будто из ведра. Летняя форма промокла насквозь, и порывы холодного ветра, кажется, продували до самых костей, до души, до печенок… К тому же сонная одурь постоянно смежала глаза, и хотелось только одного — чтобы поскорее все кончилось и можно было возвращаться в казарму. Там, по крайней мере, тепло и сухо.

— Вот угораздило! — ворчал себе под нос лопоухий и белобрысый Вадик Михеев из Тверской области. Он стоял рядом с Максимом, и зубы у него стучали так, что, кажется, за пять шагов было слышно. — Зимнее обмундирование получать через два дня, а тут мерзни теперь!

— Разговорчики! — прикрикнул давешний майор. — Ты что, солдат, к теще на блины пришел?

Он разразился было длинной матерной тирадой, но договорить не успел — последние слова потонули в оглушительном грохоте. Максим тряхнул головой, отгоняя сон, и с ужасом увидел, как рухнули железные ворота тюрьмы и прямо на них движется тяжелый грузовик! Тогда ему показалось, что все происходит как на замедленной съемке в кино, и каждый миг растянулся до бесконечности.

Он успел рассмотреть тюремный двор. Там за колючей проволокой бесновались какие-то люди, полуголые, с бритыми головами, некоторые — окровавленные, другие — с ног до головы покрытые татуировкой, они бросались на охрану, поджигали матрацы, выкрикивали непонятные слова… Языки пламени освещали их, и все они казались персонажами какого-то дьявольского спектакля.

Максиму впервые довелось наблюдать воочию русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Хотя какой уж там русский… Тюрьма собрала под своим негостеприимным кровом представителей почти всех национальностей, населяющих Советский Союз. Поводом послужил приказ на этапирование нескольких уголовных авторитетов в Пермскую колонию, известную среди заключенных как «Давиловка». Администрация пыталась сделать это тихо и быстро, но в тюрьме ничего не утаишь. Информация ушла на сторону, и настоящий хозяин зоны — вор в законе Гиви Кавтарадзе по кличке Резаный — приказал: мочи ментов! Одного из контролеров-надзирателей взяли в заложники, тот попытался было сопротивляться — и тут же получил заточку в бок. После первого убийства зона словно с цепи сорвалась. Охранники из местных разбежались, заключенные захватили машину и пытались прорваться на волю.

Все это Максим узнает много позже, из обрывков разговоров офицеров, от местных солдат, что уходили в увольнение домой, из перешептываний и недомолвок… А пока он стоял в оцепенении, не в силах пошевелиться от ужаса. Казалось, многотонная лязгающая железная махина движется прямо не него и его товарищей, еще несколько секунд — и все они окажутся под колесами, а потом все эти страшные люди вырвутся на волю и разбегутся кто куда, затеряются в узких запутанных переулках спящего города…

И что будет дальше — лучше не думать.

Рация, как назло, не работала — видно, батарейки отсырели. Майор еще пытался докричаться до какой-то «Крапивы», и видно было, как побледнел он, как трясутся губы, даже черты лица заострились еще больше…

Наконец, видимо отчаявшись получить хоть какие-то внятные указания, он отшвырнул наушники, махнул рукой и скомандовал:

— Огонь!

Максим нажал на спусковой крючок. Автоматные очереди разорвали ночь. Справа и слева стреляли другие, он почти оглох от выстрелов, пули стучали по железу, люди падали, заливаясь кровью, а он стрелял и стрелял…

Дальнейшее он помнил смутно. Все его существо затопила свинцовая тяжесть, и потом, когда в небе взошло солнце, даже оно показалось Максиму каким-то тусклым, подернутым серой дымкой.