Страница 6 из 38
Артподготовка еще не закончилась, а комбат уже поднял людей, и они быстро и без суеты разошлись по своим местам. И вовремя: послышалась густая стрельба, и в предрассветных сумерках Матов увидел фигурки людей, перебегающих от одного укрытия к другому, в то время как из черных щелей в здании школы и припорошенных снегом развалин, пульсируя огнем, безостановочно дудукали пулеметы, и пули с глухим стуком били в кирпичные стены, со звоном – в железные балки, трубы и куски листового железа, а разрывные нервно хоркали, будто злились, что не добрались до живого человеческого тела.
Стрелять по этим быстро возникающим и так же быстро исчезающим фигуркам было бесполезно. Да никто и не стрелял. А через минуту-другую там, где мелькали фигурки врагов, стали рваться снаряды. По звуку Матов определил, что стреляют из-за Волги, и кто-то точно корректирует стрельбу.
Атака немцев захлебнулась, так и не начавшись.
Комбат Криворучко пристроился рядом с Матовым. Спросил:
– Как вам это понравилось, товарищ подполковник?
– Хорошее взаимодействие, комбат.
– Это только начало. Прелюдия, так сказать. Они, впрочем, особо и не лезли. Их задача – выявить нашу систему огня. А мы не раскрылись. А вот минут через десять полезут уже серьезно. И я бы на вашем месте, товарищ подполковник… извините за нарушение субординации, отправился к комдиву. Честное слово, никто вас за это не осудит. Тут, понимаете ли, сноровка нужна, опыт, а у вас его нет. Пуля – она хоть и дура, но выбирать умеет.
– Спасибо за совет, комбат, но меня здесь удерживает не молодечество и не желание острых ощущений. А пуля или осколок – они и на том берегу могут достать. Да и Логунов, я смотрю, тоже не торопится в тыл.
– Логунов – он мужик геройский. Еще недавно батальоном командовал. Ранение, контузия – временно при штабе. У него иногда обмороки случаются. Сами понимаете… Ну, кажется, начинается. Держитесь, товарищ подполковник. Черт не выдаст, свинья не съест, а нам сегодня надо быть в школе. – И Криворучко вернулся к своей амбразуре.
Из-за школы выполз танк, выкрашенный в белое. Повел стволом – выплюнул огонь. Снаряд ударил куда-то вправо, истерично провизжал большой осколок. Снова замелькали фигурки атакующих, вслед за первым танком вылез второй.
Сзади звонко ударила противотанковая пушка – и этот второй танк точно присел, подсеченный снарядом, из его щелей густо повалил дым.
На всем пространстве, занятом атакующими, стали рваться мины. Они с воплем вонзались в мерзлую землю, в кучи битого кирпича, вздымая снег и красную пыль, а за прерывистой стеной развалин замерцали торопливые сполохи артиллерийского огня немецких батарей. В ту сторону над головой проплыли огненные стрелы ракетных залпов «катюш», там вспучилась черная гряда разрывов – и гром заметался над землей, придавливая остальные звуки.
Вдруг все, кто только что укрывались за стенами, метнулись и пропали в каких-то щелях, и через несколько секунд их согнутые спины появились уже перед глазами Матова. Без криков, молча, без выстрелов даже они мелькали впереди, быстро уменьшаясь в размерах, – и все под грохот и гул артиллерийского и минометного огня.
– А, подполковник! Как пошли! Как пошли, черти! – восторженно кричал в ухо Матову капитан Логунов. – Они ж тут каждый камушек знают, каждую дырку. Гвардия!
Впереди вразнобой заухали разрывы гранат, густо посыпалась автоматная трескотня, а за спиной продолжали звонко тявкать противотанковые пушки, и видно было, как в черных щелях, из которых пульсировали огоньки пулеметов, взметались огненные вихри.
– Ну что, товарищ подполковник? Как вам это понравилось? – спросил Логунов, когда стрельба с нашей стороны неожиданно оборвалась, и лишь немцы все еще долбили по опустевшим развалинам, где несколько минут назад располагался батальон старшего лейтенанта Криворучко. – Может, хотите посмотреть, что они там натворили? Только чур, короткими перебежками: метров десять и – носом в снег. Или куда придется. Иначе – хана. Потом отползаем в сторону – и снова рывок.
– Пойдемте, – согласился Матов.
– Тогда смотрите, бежим вот до этой каменной гряды. Падаем. Отползаем вправо. Следующий рывок – вон до той кучи. А там должна быть канава. По ней проползаем метров тридцать, еще рывок – и мы в окопах. Но высовываться – избави бог.
Они выбрались из полуподвала, встали за стеной у проема двери, Логунов выглянул раз, другой и крикнул:
– Вперед! – и бросился первым.
Глава 5
В окопе, куда спрыгнул Матов вслед за Логуновым, лежали убитые немцы. Или кто там они – сам черт не разберет. Один лейтенант, другой фельдфебель. Оба одеты в маскировочные белые куртки, каски тоже обтянуты белой материей. И оба, судя по изорванным курткам, погибли от близких взрывов гранат.
Матов наклонился над лейтенантом, пошарил под курткой, достал из нагрудного кармана документы, затем снял полевую сумку. В это время Логунов забрал у фельдфебеля автомат, сумку с рожками, из-за пояса гранаты, сдернул с плеч ранец.
– Пойдемте, товарищ подполковник, в школу. Надо посмотреть, что там и как.
Бойцы Криворучко обживали отбитые у немцев позиции. В подвале у стены на немецкой шинели лежал комбат, тихо стонал. Над ним склонились двое.
– Что с ним? – спросил Логунов с тревогой.
– Ранен, – ответил один из них. И добавил обреченно: – Аккурат в живот.
Логунов наклонился над Криворучко, заглядывая в его широко раскрытые глаза.
– Серега! Серега, слышишь меня?
Глаза Криворучко закрылись и снова распахнулись. И Матов, уже навидавшийся всяких смертей, понял, что комбату осталось жить совсем немного.
– Ты полежи, полежи маленько, сейчас отнесем тебя в тыл, там врачи посмотрят… Ты потерпи малость, Серега, потерпи, – бормотал Логунов, гладя безжизненную руку комбата, и по лицу его текли слезы.
Но Криворучко уже не слышал ничего: глаза его, остановившиеся на какой-то точке, затягивало смертным туманом.
Логунов встал, судорожно всхлипнул и махнул рукой.
– Вы, товарищ подполковник, идите… идите. А я останусь здесь. Скажите в штабе… Впрочем, вы и сами все видели.
И тут загремело, заухало, затрещало. Логунов кинулся наверх. И все, кто был в подвале, тоже. Матов поспешил следом.
Немцы шли в атаку. Впереди танки, за ними пехота. Матов из своего укрытия насчитал восемь танков. Два из них T-IV, остальные T-III.
– Школу взяли, – кричал в трубку Логунов. – Комбата убило, еще двоих, пятеро раненых. Взял командование на себя. Немцы контратакуют. Дайте огня! Подполковник? Отослал к вам. Все! Конец связи!
После второй атаки немцы захватили западное крыло школы, предварительно взорвав стену.
Матов, лежа за пулеметом на сохранившемся остатке второго этажа, прикрываясь естественной баррикадой из кирпича, простреливал огнем нижний коридор и часть классов. Обе атаки начинались с того, что немцы пускали в ход ранцевые огнеметы и, под прикрытием дыма, кидались в этот самый коридор, строча из автоматов во все стороны и разбрасывая в боковые двери гранаты, но огненные струи до обороняющихся не дотягивались, а атакующих встречали огнем и гранатами. Вон их сколько валяется по всему коридору – один на другом.
Отстрелявшись, Матов отполз за толстую колонну, где лежал раненный в плечо красноармеец Дворников, молодой парень из Краснодара.
Дворников смотрел на Матова с мольбою, но ни о чем не просил и не жаловался. Вытащив из кармана портсигар, Матов достал папиросу и, вложив ее между сизыми губами Дворникова, чиркнул зажигалкой. Потом закурил сам.
– Ничего, Вася, – произнес он. – Рана у тебя, конечно, не из легких, но и не смертельная. Потерпи немного.
– А рука? Руку мне не отрежут?
– Не отрежут. Зачем же ее резать? Вот чудак. Кость, конечно, задета, но я рану обработал, гангрена тебе не грозит. Потерпи немного, потерпи.
– Как вы там? – послышался снизу голос капитана Логунова.
– Нормально, – откликнулся Матов. – У меня напарника ранило. В плечо. Спустить бы его надо в подвал.