Страница 8 из 34
– Да что вы, что вы… – замахал руками Борис Александрович, – сам Союз никогда бы не рассыпался, вы уж извините меня, старика! Он же был людьми соединен, люди – самая прочная связь на свете…
– Он уже рассыпался, – перебил его Бурбулис. – ГКЧП, который так и не понял, как не понимаете вы, Борис Александрович, что Советский Союз давным-давно умер, ГКЧП вбил в этот гроб последний гвоздик!
– А вот скажите, – Борис Александрович все время поправлял очки, – Галина Уланова, великая балерина…
– Пусть приходит, двери открыты…
– Это имя… как Юрий Гагарин… как Анатолий Карпов… оно известно всей планете…
– И что? – поднял глаза Бурбулис.
– Но иногда… после войны… в Кремле, знаете ли, были такие… тихие концерты. И Галина Сергеевна танцевала для Сталина. Пели Козловский, Максим Михайлов, иногда – Юрьева Изабелла… а Сереженька Образцов, мой друг, показывал куклы…
– По-моему, Уланова… не подписывала «Слово к народу», – насторожился Бурбулис.
– А если б подписала?
– Я бы его принял.
Борис Александрович опустил голову, потом медленно встал, сделал шаг к столу, к Бурбулису, и протянул ему руку.
– Извините, что отнял время. Был очень рад познакомиться.
– И вам спасибо, – улыбнулся Бурбулис, пожимая его ладошку. – Мы, я чувствую, стоим пока на разных позициях, но сближение неизбежно: демократические институты хороши тем, что у каждого из нас есть право на ошибку; мы как-то забыли…
– Если б не вы, товарищ Бурбулис, – теперь уже старик вдруг резко его перебил, – Советский Союз жил бы еще триста лет, как дом Романовых! Дело в людях, а не в начинке… социалистический он там… капиталистический, – он и социалистическим не был, потому что Ленин сразу ввел нэп и эти страшные концессии, Троцкий настаивал, Лев Давидович, Ленина в Россию немцы привезли, а Троцкого параллельно с Лениным, тогда же, в 17-м, везли – кораблем – американцы.
Дублирующий вариант, так сказать! Очень хотелось все захватить. И получили – в подарок – концессии: КВЖД, Дальний Восток, весь север. Когда приходят американцы, они всегда грабят. Где здесь социализм, равенство, братство?
Вот у вас бутылка, – Борис Александрович заметил вдруг бутылочку боржоми, стоявшую на журнальном столике. – Ей какая разница, бутылке-то, какая водичка в ней плещется? Бутылка на то и бутылка, чтобы объем сохранить, чтобы напиточек не разлился! Но если эту бутылочку с размаха да еще и об землю, о камни, она же разлетится к чертовой матери! Но зачем? Зачем ее разбивать? Осколки потом не соберешь, то есть придется нам, дуракам самонадеянным, по осколкам топтаться всю оставшуюся жизнь, ноги в кровь резать, потому что другой земли других осколков у нас нет!
Сто лет пройдет, сто, не меньше, пока мы эти осколки своими босыми ногами в песок превратим! А до тех пор, пока не превратим в песок, мы все в крови будем. Все умоемся. От этой гадости – раскол – не убережешься, осколки могут резаться, а кровь – пачкаться! Кровь всегда брызгами летит, не разбирая сторон… Когда брызги повсюду – это уже фонтан! Ну что же… – значит, поделом нам, если по матушке-земле, предкам завещанной, достойно пройти не сумели…
Борис Александрович встал, вежливо поклонился Бурбулису и незаметно поправил на шее платок-подушечку Он старался не смотреть Бурбулису в глаза, ему хотелось как можно быстрее закончить разговор и выйти отсюда.
Бурбулис молча, с поклоном, пожал Борису Александровичу руку и скрылся в комнате отдыха.
«Кто он такой, этот Бурбулис, – подумал Алешка, – что бы великий старик так сейчас волновался?»
Алешка вышел проводить Бориса Александровича на Ивановскую площадь, и вдруг выяснилось, что у старика нет машины.
– Суббота, знаете ли, – извинился Борис Александрович. – У шофера – выходной, он и так внуков не видит…
Алешка взглянул на часы. Нет, не суббота, уже воскресенье, полночь.
Пошел снег. Опираясь на палку, которая то и дело съезжала в сторону, старик сделал несколько шагов и чуть не упал. Даже здесь, в Кремле, снег почти не убирали. Зарплаты – копеечные, они сейчас везде копеечные, поэтому дворники – разбежались.
Алешка хотел вернуться обратно, в приемную Бурбулиса, попросить машину, но остановился: он знал, машину ему никто не даст, если бы Недошивин хотел – предложил бы сам, но он, видимо, решил, что машина Борису Александровичу не положена по его статусу…
Алешка подбежал к старику:
– Пойдемте… поймаем такси….
Он аккуратно взял его под руку.
– Да как же, господи, вы ж раздетый… – заупрямился Борис Александрович.
– Ничего-ничего, идемте! Я закаленный! Я из Болшева!..
– Болшево? Вот это да… А у меня, знаете ли, дача в Валентиновке, совсем рядом… электричка ходит… – тихо бормотал старик.
Он тяжело опирался на его руку. Ноги скользили, но держались; Борис Александрович и Алешка медленно шли вниз, к Боровицким воротам. Мимо них вдруг промчался кортеж Бурбулиса, и Геннадий Эдуардович, как показалось Алешке, весело помахал им рукой…
44
С утра, слава богу, не было совещаний, но настроение испортил Евгений Комаров, губернатор Мурманской области:
– Хлеба, Егор Тимурович, на два дня. Потом катастрофа. Услышьте меня, взорвется народ: хлеба нет!
Нашел чем испугать, губернатор… После сталинских лет нет у России охоты взрываться, отбита навечно! – Самое трудное в государственной работе – неизбежные встречи с психопатами. Хлеба нет… – А при чем тут Совмин?
Катастрофа, Комаров, это у тебя, в Мурманске, в Совете министров никакой катастрофы нет!
Гайдар считал себя ученым, но каких-то открытий в экономике у него пока не было. Сочетание несочетаемого: гипертония, животик-бегемотик, вечно мокрая (от пота) лысина и – несокрушимая энергия трибуна, публициста-оратора, журналиста, который умеет не только писать, но и говорить!
Ельцина убедили: если он, Президент России, снимет Гайдара (или Гайдар вдруг сам уйдет в отставку), от России тут же отшатнется весь цивилизованный мир.
Ельцин, Ельцин… – он как опустевшая деревня сегодня…
Если бы Ельцин не пил, он не был бы, конечно, так доверчив, но если бы Ельцин не пил, это был бы не Ельцин.
Егор Тимурович уже пять раз пожалел, что принял Комарова. Дикие люди эти губернаторы! Не могут понять: Гайдар – это не Силаев и не Рыжков; льготы, дешевые кредиты, господдержка, северный завоз… – хватит, господа, попрошайничать, привыкайте к рынку, – пора!
…Возвращаясь с Хоккайдо в Москву, Егор Тимурович на один день залетел в Магадан.
«Область перенаселена, – заявил он. – Людей будем выселять!»
Выселять? Куда?!
Пройдет неделя, и Магаданская область дружно проголосует… за Жириновского. Этот малый взял в руки текст речи Гайдара и все сказал наоборот. Слово в слово!
Пообещал, что никто не выселит, вернет северный коэффициент, социальные льготы – те, что были при Брежневе, а главное, самое главное, «каждой одинокой женщине в новом году по мужику!»
С болтунами очень трудно бороться, почти невозможно: болтун говорит не переставая, и в этом – сила болтуна!
До слез вчера развеселил Борис Николаевич: Гайдар приехал к нему на доклад, Ельцин играл в волейбол и принял его прямо в спортзале. Слушал, слушал, потом вдруг подошел к зеркалу и оттопырил правый глаз.
– Вот, Егор Тимурович… – вздохнул он, – говорят, Ельцин пьет….. А я по-о-сле катастрофы в Испании, понимаешь, са-о-вершенно не сплю… Спина так болит… просто трещит по швам. М-мучаюсь-мучаюсь, встаю, выпиваю стакан коньяка, только так и засыпаю…
Смешной человечек, искренний… Кто, если бы не Ельцин, доверил бы ему, журналисту, такую страну? – У Президента, кстати, прекрасное чувство юмора. Назначив Гайдара, он пригласил его к обеденному столу и сразу предупредил: «Случилось что, Егор Тимурович, из нас двоих я сумею спасти лишь кого-то одного…»
И такой отеческий, мягкий взгляд…
А может, он не шутил? Егор Тимурович ненавидел свой кабинет, зато очень любил комнату отдыха. В центре, у окна, здесь стоял большой аквариум, где веселились рыбки. Посетителей (если это друзья, конечно) можно было принимать лежа на диване, не вставая: когда Егор Тимурович лежал, голова почти не болела, при гипертонии диван – это спасение!